и серую блузу навыпуск, с кожаным поясом. Симонов был
недоучившийся студент, исключенный из университета в
связи с какими-то беспорядками. Он держал на Томской
улице небольшую лавочку письменных принадлежностей и
не столько продавал тетради и чернила, сколько занимал
рассуждениями на общественно-просветительные темы
своих немногих покупателей. Лавочка эта не приносила
Симонову ничего, кроме убытков, но он все-таки как-то
42
ухитрялся крутиться и лавочки не закрывал «исключитель
но, — как он говорил, — из идейных соображений». Омская
«интеллигенция» группировалась около местного географи
ческого общества, в котором военные топографы изредка
читали доклады о своих поездках по Сибири, а также около
местной газетки «Степной край», которая выходила два
раза в неделю и грозно требовала от «отцов города» по
стройки мостовых и мер по борьбе с бродячими собаками.
Нельзя сказать, чтобы духовная жизнь омских интелли
гентов била ключом. Но все-таки они старались хоть «пе
тушком, петушком» поспевать за веком. Выписывали «Бир¬
жевку»1 и по ней ориентировались в политических и
международных событиях. Устраивали совместные чтения
модных произведений модных авторов. Помню, как у нас
в доме читали и разбирали только что вышедшую тогда
«Крейцерову сонату» Л. Толстого. Дискуссии были очень
горячие, но все, в конце концов, пришли к выводу, что
Толстой — «барин» и «юродивый». Еще помню, что в дни
дела Дрейфуса весь омский интеллигентский кружок
сильно волновался и горячо симпатизировал Эмилю Золя
и Лабори2
и что в дни англо-бурской войны (1899—
1902 годы) он распевал бурский гимн и громко поносил
«к о в а р н у ю а н г л и ч а н к у ».
1
Так в просторечии называлась петербургская газета «Биржевые
ведомости» — либерально-бульварный орган, пользовавшийся в ТО
время популярностью среди провинциальной интеллигенции.
2
Альфред Дрейфус, офицер французского генерального штаба,
в 1895 году был осужден военным судом за выдачу важных военных
секретов Германии и пожизненно заключен на Чортовом острове во
французской Гвиане. С самого начала для многих было очевидно,
что процесс был подстроен реакционно-антисемитскими элементами
французского генералитета. Представители радикальной я социали
стической мысли во Франции, во главе с знаменитым писателем Эми
лем Золя, подняли большую кампанию с требованием пересмотра дела.
Верхушка армии, поддерживаемая всеми реакционными силами Фран
ции, бешено сопротивлялась. Началась длительная борьба, которая
постепенно переросла рамки дела Дрейфуса и превратилась в реши
тельный бой между прогрессивными и реакционными элементами
страны. Франция разделилась на два лагеря. Весь мир с напряжением
следил за исходом этого конфликта. Победу, в конце концов, одержали
прогрессивные силы, хотя далось это им с большим трудом: в сентябре
1899 года дело Дрейфуса было пересмотрено, но суд под давле
нием реакционных сил не решился оправдать Дрейфуса, а вновь признал
его виновным, но со «смягчающими вину обстоятельствами». Однако
десять дней спустя президент Лубэ «помиловал» Дрейфуса. Дрейфус
и его сторонники не удовлетворились этим и продолжали настаивать
на полном оправдании невинно пострадавшего. В результате в июле
43
Зимой интеллигенты (ходили на каток, устроенный близ
моста на льду реки Оми, а летом выезжали за город:
снимали у окрестных казахов юрты и ставили их группами
в так называемой «Загородной Роще» или около санитар
ной станции. Здесь все отдыхали, то есть спали по шест
надцати часов в сутки, устраивали пикники с выпивкой и
удили рыбу в Иртыше.
Хотя мой отец по своему служебному положению имел
все основания быть членом «первого сословия», однако
настроения и симпатии влекли его совсем в другую сторо
ну: с первых же дней своей жизни в Омске он, а еще
больше моя мать, вошли в группу местной «интеллигенции».
Таков был Омск времен моего детства.
5. РАННИЕ ГОДЫ
Когда я вспоминаю ранние годы своего детства, я чаще
всего вижу себя дома в своей комнате, за постройкой
игрушечных кораблей. Я не знаю, откуда ко мне пришло
это увлечение. По происхождению и условиям жизни я
всегда был и доныне остался существом вполне «сухопут
ным». Однако в те годы я буквально с ума сходил от моря
и всего, что относится к морю. Я любил картины, изобра
жавшие море, я любил корабли, плавно несущиеся на
своих надутых парусах по морским волнам, я любил книж
ки, рассказывавшие о далеких морских путешествиях и за
хватывающих душу морских приключениях. Я сам хотел
стать моряком и во сне даже не раз видел, как, будучи
командиром какого-то изумительного корабля, я совершаю
геройские поступки и открываю новые страны.
Все это страстное увлечение морем находило свое кон
кретное выражение в постройке игрушечных кораблей.
Я вечно возился с пилками, молотками, стамесками, план
ками, кусками жести, проволочками, винтиками и прочими
элементами детского судостроения. В моей комнате пол
вечно был завален стружками, опилками, обрезками желе
за, кусочками клея и всякой иной дрянью, которая часто
приводила в отчаянье мою мать. Строил я кораблей много
и самого разнообразного характера—большие и малые, ком-
1906 года дело Дрейфуса подвергалось вторичному пересмотру, при
чем на этот раз суд уже открыто признал, что все обвинение Дрей
фуса было построено на подложных документах, изготовленных фран
цузскими реакционерами, и что Дрейфус был неповинен в приписы
ваемых ему преступлениях.
44
мерческие и военные, паровые и парусные. Я внимательно
изучал рисунки кораблей в имевшихся у меня книжках и
потом старался их тщательно копировать в своем произ
водстве. Бывали при этом успехи, но бывали и неудачи.
Впрочем, на неудачи я не обижался и после них только
удваивал свои усилия. О достижениях же своих я с гор
достью сообщал своей кузине Пичужке— той самой, с ко
торой я сидел в детской ванне в Москве и которая в ка
честве моего лучшего друга прошла через все мое детство
и раннюю юность1. У меня сохранились два письма к Пи
чужке, писанные нетвердым детским почерком, без знаков
препинания, посвященные как раз кораблестроению. В од
ном письме, относящемся к началу 1892 года, то есть
когда мне только что минуло восемь лет, я сообщал:
«Я построил уже маленький корабль на котором могут
плавать юленькины куклы».
Несколько месяцев спустя я писал той же Пичужке:
«Я уже строю военный корабль броненосный фрегат
«Герой». Он с 20 пушками, а ружей 25. Якорей — два
спускательных и 5 запасных».
И ниже, в конце письма, разноцветными карандашами
был нарисован этот «броненосный фрегат», который поче
му-то должен был иметь «25 ружей».
Другим внешним проявлением моего увлечения морем
был страстный интерес, который я проявлял в то время к
судоходству на реках Иртыше и Оми. Иртыш под Ом
ском — большая река, до полукилометра ширины, с быст
рым течением и мутной, желтовато-серой водой. Даже в те
далекие времена судоходство на Иртыше было значитель
ное, и из Омска водой можно было проехать в Семипала
тинск, в Тобольск, Тюмень, Томск и к устьям Оби. По Ир
тышу ходило сравнительно много небольших одноэтажных
пароходов, частью буксирного, частью товаро-пассажир
ского типа. Буксирные пароходы, как правило, пассажиров
не возили, тащили две-три громадные, тяжело нагружен
ные баржи и делали не больше пяти-шести километ
ров в час. Товаро-пассажирские пароходы имели каюты
для пассажиров, водили обычно одну не очень громоздкую
баржу и шли с быстротой десять-двенадцать кило
метров в час. В Омске, в устье Оми, все пароходы останав-
1
Моя кузина, настоящее имя которой было Елизавета, в детстве
была столь миниатюрна, что отец шутливо прозвал ее «Пичужкой». Эта
кличка так и утвердилась за ней в нашем семейном кругу.
45
лизались: там были пристани и товарные склады. Здесь
было постоянное человеческое оживление, и я пристрастил
ся к посещению этого омского «порта». Я пропадал там
все свободное время, шатался по пристаням и пароходам,
ко всему присматривался, прислушивался, принюхивался,
заводил знакомства с такими же любопытными мальчиш
ками, как и я. Скоро я целиком вошел в курс «портовой»
жизни нашего города. Я без всяких расписаний знал, когда
должен притти и уйти тот или иной пароход. Я знал, сколь
ко стоит проехать от такого-то пункта до такого-то. Я знал,
что пароходы компании Корнилова синего цвета, а парохо
ды компании Курбатова оранжевого цвета, что корнилов¬
ский «Добрыня» — с а м ы й сильный, а курбатовская «Фор
туна» — самый быстрый пароход на Иртыше. Я знал, ког
да и где было построено любое судно, во сколько лоша
диных сил у него машина, какова быстрота его хода, кто
его капитан, сердитый он или добрый, позволяет мальчиш
кам подыматься на борт во время стоянки или, наоборот,
гоняет их оттуда в шею. Я слушал рассказы лоцманов и
матросов об их работе и приключениях, о дальних городах
и местах, которые они посещали, о зелено-кристальных во
дах Томи, об отмелях и перекатах Туры, о широких плесах
Нижнего Иртыша, о величавой мощи и неизмеримой шири
Оби, о трехмесячном дне и трехмесячной ночи заполярных
районов. И постепенно в моем сознании складывалось пред
ставление о безграничных просторах Сибири, о несравнен