Остальные Отрекшиеся, рассеянные по полю смерти, были слишком, слишком далеко. Андуин знал, что спасти их не сможет, однако вполне мог спасти Эмму.
Направив грифона вниз, он спрыгнул с седла, подбежал к плачущей женщине и воззвал к Свету. «Теперь она потеряла всех троих навсегда. Молю, ниспошли ей не только исцеление, но и надежду. Ее мальчики так хотели бы, чтобы она осталась жива!»
Веки Эммы затрепетали. Открыв полные слез глаза, она устремила взгляд на Андуина.
– Все… все трое… – проговорила она.
– Я знаю, – ответил Андуин. – Раз уж они мертвы, теперь ты должна жить за них, за всех троих.
С этими словами он поднял Эмму – такую легкую, хрупкую – с земли и усадил на грифона.
– Он отвезет тебя в безопасное место.
Эмма кивнула, набираясь храбрости, и крепко вцепилась в узду. Зверь подобрался и взмыл в небо, кишмя кишащее летучими мышами и грифонами с темными следопытами и жрецами в седлах. Невзирая на провокацию, жрецы Андуина не вступили в бой, за что юный король был им от души благодарен.
Сильвана Ветрокрылая приказала стрелять в собственных подданных, но трогать людей явно не велела. По крайней мере, пока.
Андуин обвел поле взглядом. К крепости бежали еще несколько жителей Штормграда, но никто из темных следопытов по ним не стрелял.
Однако где-то в глубине души зародилась тревога. Свои перебиты все до одного, участвовавших во Встрече людей они атаковать не хотят, так почему же не уходят?
Возникший в голове ответ ошеломил его, словно удар булавы, и Андуин бешено заозирался в поисках той единственной, которая – хоть живой, хоть нежитью – могла бы представлять собой угрозу для Сильваны Ветрокрылой – Калии Менетил.
Калия мчалась к крепости со всех ног. Жрицу окружало теплое золотое сияние – Свет, защищавший ее от любого зла. До поры до времени. Наложив чары и на себя, Андуин побежал за ней в попытке сократить расстояние.
Вдруг над головой мелькнула тень. Андуин поднял взгляд, и сердце его замерло в груди: прямо над ним – совсем низко, словно угрожая и в то же время насмехаясь – пронеслась летучая мышь. На миг его взору предстали мерцающие красные глаза. Опередив его, мышь полетела дальше, к окутанной щитом Света некоронованной королеве Лордерона. Догнать ее бегом? Об этом не могло быть и речи.
Сильвана гнала жертву, будто ястреб – зайца. Да, щит прикроет Калию, но вечно он не продержится. Когда он исчезнет, жрица на несколько мгновений окажется абсолютно беззащитной. Если бы только добраться до нее вовремя, Андуин мог бы накрыть ее новым щитом. Однако решение отправить старую Эмму в безопасное место на своем грифоне означало, что полагаться придется только на собственные ноги. Андуин воззвал к Свету, испрашивая у него силы и быстроты, а заодно прикрыв щитом и себя.
Правда, при этом он стал превосходной мишенью. Что ж, будь что будет. Если Сильвана хочет войны, пусть начинает!
Разрыв сократился, но Андуин понимал: этого мало. Ему не успеть. Казалось, протестующий крик, вырвавшийся из груди, в кровь раздирает горло. Мир вокруг словно бы раскололся, как стекло; и как же остры были сверкающие осколки надежды, идеалов и счастья!
Мерцающая защитная аура, окружавшая истинную королеву Лордерона, замигала и угасла.
Успей Андуин пробежать еще пяток ярдов, и Калия была бы спасена. Но Сильвана Ветрокрылая медленно, с ленцой, смакуя момент, натянула тетиву, и черная стрела отправилась в полет.
Обвитое щупальцами пурпурной дымки, оружие безошибочно устремилось к цели. Время словно застыло, сделалось вязким, тягучим, как мед. Острие черной стрелы вошло в тело Калии прямо посреди спины – чуть ниже откинутого капюшона плаща и развевавшихся на бегу белокурых локонов, в самое сердце. Калия выгнулась дугой и с разбегу рухнула наземь, неуклюже раскинув руки и ноги, сведенные предсмертной судорогой.
Андуин поспешил призвать к ней Свет, но до Калии было слишком далеко, бежал он слишком медленно, и отклика не последовало.
Калия Менетил, наследница лордеронского трона, была мертва.
Уже не в силах ни помочь, ни исцелить, Андуин подбежал к ней и упал рядом с ней на колени. И снова его накрыла тень, такая же темная, как мрак, что до краев заполнял сердце. Убитый горем, разгневанный, он поднял взгляд. Сверху, наложив на тетиву новую стрелу, с усмешкой взирала на него Сильвана Ветрокрылая.
Вокруг захлопали перепончатые крылья, и рядом с Сильваной появились ее следопыты верхом на летучих мышах. Все до одной, наложив стрелы на тетиву, целились в Андуина.
Волна страха, накрывшая юного короля с головой, тут же исчезла, сменившись всепоглощающей жгучей яростью. Вокруг него мерцал щит Света, но это ненадолго. Следовало выбирать. Он мог бы спастись, немедля убежав в крепость под защитой Света, а мог поднять с земли недвижное тело Калии и, беззащитный даже перед самой обычной стрелой, унести его с поля.
«Туралион упорно называл его полем битвы, а я все говорил, что он неправ…»
Не говоря ни слова, Андуин поднял еще не остывшее тело Калии на руки, встал, оглядел темных следопытов, остановил взгляд на их темной владычице и спокойно взглянул в мерцающие красным огнем глаза.
– Ты не желаешь войны, – ровно сказал он.
– Не желаю? – Сильвана натянула тетиву чуть сильнее, и до ушей Андуина донесся скрип ее костяного лука. – Если сегодня я убью и тебя, то на моем счету будет полный комплект царственных особ – король и королева.
Андуин покачал головой.
– Если б тебе хотелось войны, не было бы и этого разговора. Однако я вправе объявить ее. Ты обещала не убивать никого из моих людей.
С этими словами он поднял Калию повыше: пусть все, что должно быть сказано, скажет ее бездыханное тело.
– О, но ведь она не из твоих людей, не так ли? – Голос Сильваны звучал все так же холодно, однако теперь в нем появилась злобная нотка, и волосы на руках Андуина поднялись дыбом. – Она – гражданка Лордерона. Его королева. По крайней мере, была таковой при жизни. Ты, Андуин Ринн, привел на это поле узурпаторшу, и я в полном праве счесть это враждебным действием. Так кто же из нас первым нарушил уговор?
– Она пришла сюда как целительница!
– А уходит как труп. Уж не думал ли ты, что я не узнаю о твоих замыслах?
– Клянусь Светом, я действовал из лучших побуждений. Я не отдавал твоим людям приказов бежать. Хочешь – верь, хочешь – нет. Но если ты убьешь меня, мой народ и все союзники Штормграда отомстят. Не останавливаясь ни перед чем.
Сильвана сузила глаза. Андуин понимал: сегодняшний урок не прошел для нее даром. Она не пользовалась всеобщей, единогласной любовью среди своих. Он – пользовался. Она правила подданными стальным кулаком. Он – состраданием. Однако ни он, ни она не были готовы к войне, и Андуин молча молился о том, чтобы Сильване не вздумалось развязать ее немедля.
Молчание затягивалось.
– Я скорблю о сегодняшних жертвах, – сказал Андуин. – Но погибли они не от моих рук. Калия Менетил в самом деле не принадлежала к моим подданным. Чего она хотела, чего собиралась достичь… это мне неизвестно. Как бы там ни было, она дорого заплатила за это. Тело ее я доставлю в Храм света Пустоты, к ее любимым друзьям и товарищам по Конклаву. Если ты хочешь войны, можешь начинать хоть сейчас.
Чувствуя призрачное покалывание в беззащитной спине, он повернулся и спокойно, не торопясь, двинулся к крепости Стромгард. Щит, окружавший его, померк и исчез.
Нет, выстрела не последовало. Сзади раздался тонкий, пугающий писк летучих мышей, быстрое, громкое хлопанье кожистых крыльев, и Сильвана, окруженная следопытами, умчалась прочь.
Сегодня войне Альянса с Ордой не бывать.
Глава тридцать пятаяНагорье Арати, крепость Стромгард
Следующие несколько дней для Андуина Ринна слились в смутную, неясную череду сожалений и мучительных самокопаний.
Генн, как и следовало ожидать, был в ярости, но, к удивлению Андуина, прикусил язык, когда юный король вошел в ворота Стромгарда с телом Калии Менетил на руках. Убитый горем Фаол неловко принял у Андуина труп любимой подруги. Поступком Калии он был ошеломлен не меньше, чем Андуин, и теперь корил себя за то, что не смог его предугадать.
– Если бы я хоть что-нибудь заподозрил – ни за что не взял бы ее с собой, – сказал он.
– Я знаю, – заверил его Андуин. – Доставь ее домой. А я отвезу домой своих людей и прибуду в храм, как только смогу.
С болью смотрел он, как люди, еще недавно полные надежд, а ныне подавленные, опустошенные, грузятся на корабли, что привезли их к нагорью Арати и его призракам. Даже те, кто расстался со своими Отрекшимися не по-хорошему, были потрясены до глубины души. Обычно Андуину удавалось подыскать нужные слова в нужное время, но сейчас он словно лишился дара речи.
В самом деле, что он тут мог сказать? Чем мог их утешить? Простого и очевидного ответа на этот вопрос не было, поэтому он удалился в свою каюту и принялся молить Свет наставить его на путь истинный.
И наставление явилось в виде стука в дверь и появления старого друга.
– Прости. Я не хотел тебя беспокоить, – сказал Велен.
– Это тебе в любом случае не удастся, – устало улыбнулся Андуин.
Он пригласил дренея войти и предложил ему подкрепиться, но Велен учтиво отказался.
– Надолго я не задержусь, – сказал он. – Но я почувствовал, что должен прийти. Конечно, теперь ты – король, а не тот юноша, которого я наставлял и опекал на «Экзодаре» каких-то несколько лет назад, однако, если ты пожелаешь прибегнуть к той невеликой мудрости, что ниспослал мне Свет, знай: я всегда с тобой.
Несомненно, Велен думал, что напоминание о жизни среди дренеев послужит Андуину хоть некоторым утешением. Но король мог думать только об одном – как он скучает по тем временам и по тому покою.
– Велен, я чувствую себя совершенно беспомощным, – неожиданно для самого себя выпалил он. – Я обещал своим людям воссоединение с теми, кого они любят. Вместо этого их близкие были истреблены у них на глазах. Теперь я хочу их утешить, но не нахожу слов. Как я скучаю по времени учения! По «Экзодару», по О’росу…