Вернувшись с прогулки, я увидал перед своей дверью автомобиль родителей девушки, которую мало осведомленные люди считали моей невестой. Я увидал всю семью, спускавшуюся с лестницы с крайне смущенным видом: не найдя меня в гостиной, они поднялись на этаж и, открыв дверь моей комнаты, увидели Анну Павлову, спавшую в моей постели.
В тот вечер Оксфорд исступленно приветствовал Павлову на сцене своего театра.
Со мной к тому времени происходило то, что я сначала принимал за нарушение зрения. В театральном зале, в гостиной или на улице некоторые люди казались мне как бы окутанными облаком. Поскольку это часто повторялось, я обратился, наконец, к окулисту. Обследовав меня очень основательно, он заверил, что не находит никаких отклонений от нормы. Я перестал беспокоиться из-за этого явления до момента, пока не обнаружил его новое и страшное значение.
Обычно раз в неделю, в день, когда мы охотились с собаками, друзья собирались у меня завтракать перед охотой. На одном из таких завтраков я испытал мрачное предчувствие, увидав это странное облако, покрывающее товарища, сидевшего напротив меня. Несколько часов спустя, преодолевая препятствие, этот юноша сильно ударился при падении, и его жизнь в течение многих дней была под угрозой.
Немного спустя друг моих родителей, проезжая Оксфорд, пришел ко мне завтракать. За завтраком я его увидел вдруг в странном тумане. В письме к матери я рассказал ей об этой странности, прибавив, что убежден, что нашему другу угрожает опасность. Несколько дней спустя ее письмо известило меня о его смерти.
Когда я рассказал эту историю оккультисту, встреченному мною в Лондоне у друзей, он не удивился. Это была, сказал он, форма двойного зрения, много примеров которой он видел именно в Шотландии.
Весь год я жил в страхе увидеть ужасное облако, покрывающее дорогое существо. По счастью, подобные случаи прекратились так же внезапно, как и начались.
Лондонский свет был разделен на множество кланов. Я особенно охотно посещал наименее консервативные, где встречал артистов и где позволялась некоторая свобода поведения. Герцогиня де Рутленд – одна из замечательнейших особ в этих кругах. У нее были сын и три дочери. Я особенно был дружен с двумя из них, Маргарет и Дианой. Одна брюнетка, другая блондинка, обе очаровательные, остроумные и полные фантазии. Невозможно сказать, которая из них изысканнее. Я испытывал обаяние как одной, так и другой.
Леди Рипон, знаменитая красавица царствования Эдуарда VII, была уже женщина в возрасте, с великолепными манерами и еще очень привлекательная, какой англичанка может быть всю свою жизнь. Умная, тонкая, хитрая, она была способна блестяще поддерживать беседу о предметах, незнакомых ей вовсе. В ее характере заключалось много зла, которое она с бесконечной грациозностью скрывала под ангельским видом. Она много принимала в своем великолепном имении в Кумб Курте, в окрестностях Лондона, и обладала уникальным талантом придавать каждому своему приему особенный, свойственный лишь ему характер. Монархи принимались с самым строгим этикетом; политические деятели и ученые находили обстановку серьезную и приличную; для артистов это была безудержная богема, сохранявшая притом всегда утонченность и изысканность. Лорд Рипон, старый завсегдатай ипподромов, не имел никакого интереса к светской жизни и лишь изредка и ненадолго появлялся на приемах у жены. Его голову часто видели внезапно появляющейся над ширмой, за которую она почти тотчас снова ныряла. Их дочь, леди Джульетта Дафф, была так же очаровательна, как и мать, и, как она, любима и уважаема всем своим окружением.
Несмотря на разницу наших возрастов, леди Рипон проявляла ко мне дружеские чувства. Она мне часто звонила и просила помочь ей на ее приемах и уик-эндах.
Однажды, когда у нее завтракали королева Александра и множество членов королевской семьи, она ждала в тот же вечер Дягилева, Нижинского, Карсавину и весь русский балет. Была очень хорошая погода, и королева не думала уезжать. В пять часов накрыли чай, шесть часов, семь… Королева все еще здесь. По мало понятным мне соображениям леди Рипон не хотела, чтобы королева узнала, что в тот же вечер она принимает русскую балетную труппу. Она умоляла меня помочь избежать нежелательного столкновения. Деликатная задача, из которой я выпутался не без затруднения. Я задержал наших артистов в бальном зале, где поил их шампанским, чтобы заставить быть терпеливыми. Наконец, после отъезда королевы, мы нетвердыми шагами отправились к хозяйке.
У леди Рипон я познакомился с Аделиной Патти, Мельба, Пуччини и другими артистами. Также я встретил там короля Мануэля Португальского, большая дружба с которым связывала нас до самой его кончины.
И хотя я продолжал учебу в Оксфорде, меня все больше и больше затягивала веселая и беспечная жизнь, которую я вел в Лондоне. Моя квартира на Курзон-стрит показалась мне слишком маленькой, и я нашел большую, выходившую в Гайд-парк. Я целиком был поглощен переездом, и результат был совершенно удовлетворительным, Мой ара Мари, окруженный еще несколькими птицами, парил в вестибюле среди зеленых растений и плетеной мебели. Направо был вход в столовую, белую, украшенную дельфтским фаянсом; ковер черный, шторы из оранжевого шелка. На стульях обивка с голубыми мотивами перекликалась с узорами на фаянсе. Люстра из голубого стекла, спускавшаяся с потолка, и серебряные канделябры с абажурами из оранжевого шелка освещали стол вечером. При этом двойном освещении лица гостей принимали интересное сходство с фарфором. Налево от входа находилась большая гостиная, разделенная надвое дверным проемом. Там стоял рояль, мебель красного дерева, канапе и большие кресла, покрытые кретоном с зеленым китайским рисунком. На стенах того же тона – цветные английские гравюры. Шкура белого медведя лежала перед камином, на черном ковре. Эта комната освещалась только лампами.
Маленькая гостиная, зеленая с голубым, была в чисто современном стиле, с мебелью от Мартина.
В спальне, выкрашенной серым в два тона, белые занавеси образовывали нечто вроде алькова. Мои иконы помещались по обе стороны от кровати, в витринах, освещенных ночниками. Мебель с серым лаком, ковер с цветами по черному фону.
Мой третий год в Оксфорде подходил к концу, и в последние месяцы я должен был отказаться от легкомысленной жизни, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам. Как я ухитрился их сдать, остается для меня загадкой.
Я с искренним огорчением покидал Оксфорд и университетских товарищей и не без грусти сел в машину, между бульдогом и попугаем, отправляясь в Лондон на свою новую квартиру.
Мне так понравилась английская жизнь, что я решил остаться в Англии до следующей осени. Две мои кузины, Майя Кутузова и Ирина Родзянко, приехали ко мне на некоторое время. Обе они были очень красивы, и мне было приятно выходить с ними.
На вечере в Ковент-Гардене они были, по моему совету, убраны тюлевыми тюрбанами с большими узлами сзади, красиво обрамлявшими их прелестные лица. Они привлекали взгляды всего зала, в антракте все мои друзья поспешили к нашей ложе и попросили представить их. Среди них был красивый итальянец, атташе посольства, по кличке «Бамбино». Он тотчас безумно влюбился в Майю. С тех пор он нас не покидал: проводил у меня целые дни и напрашивался на приглашения всюду, куда мы шли. Отъезд кузин не прервал его визитов, и мы остались прекрасными друзьями.
Принц Павел Карагеоргиевич, будущий регент Югославии, был также в Лондоне и некоторое время жил у меня. Это был любезный мальчик, очень умный, хороший музыкант и душа компании. Он, король Мануэль, князь Сергей Оболенский, Джек Гордон и я составляли неразлучную группу. Нас всюду видели вместе.
Меня попросили участвовать в благотворительном вечере в Ирлз Корте. Спектакль состоял из пантомимы, в которой посланцы разных стран должны были явиться перед королевой воображаемой страны. Избранной эпохой был XVI век. Красавица леди Курзон должна была изображать королеву, сидящую на троне в окружении множества придворных. Я представлял посланца России и въезжал на коне со свитой. Мой русский костюм был известен; в цирке мне дали лошадь великолепной чистой арабской крови, белую как снег. Первый выход – принца Христофора, в виде короля, в короне, горностаевой мантии до земли и… с моноклем! У него был вид короля Посоля. После него моя очередь. Как только я выехал на сцену, мой конь, услыхав музыку, пустился в испанский танец! Все решили, что это по программе, и когда конь кончил номер, мне бурно аплодировали. Но мне было жарко! После спектакля множество друзей пришли ко мне ужинать.
Принц Христофор, завернутый в свою королевскую мантию, с короной на голове и моноклем в глазу, уселся на капот моей машины и проехал так до самого моего дома под крики толпы. В тот вечер пили столько, что никто из гостей не был в состоянии вернуться домой. На следующий день, к полудню, меня разбудил приход камергера греческого двора, искавшего повсюду принца. Он даже поднял на ноги Скотланд Ярд. В переплетении тел на креслах, канапе и даже на полу мы не смогли его обнаружить. Я в свою очередь забеспокоился, но тут услыхал храп из-под рояля. Поднял шелк, покрывавший его, – и там-то был наш принц, крепко спящий, завернувшись в свою красную мантию, монокль все еще в глазу и корона рядом с ним.
Этот последний год, проведенный в Англии, был самым веселым из всех. Маскарады следовали друг за другом почти каждый вечер. У меня была целая серия маскарадных костюмов, но русский всегда имел наибольший успех.
На балу в Альберт-холле мне предстояло быть Королем-Солнцем. Я даже отправился в Париж, чтобы изготовить костюм, но в последний момент показной характер этого костюма показался мне довольно смешным, и я передал его герцогу Мекленбург-Шверинскому. Сам же отправился на бал не королем Франции, а в мундире скромнейшего из его подданных, французским матросом. Герцог был великолепен: весь в золотой парче, сияя украшениями и шелками.
Я был в дружеских отношениях с англичанкой, миссис Уильямс. Несмотря на ее возраст и сильную глухоту, ее ум, остроумие и живость были таковы, что не всякая молодая красавица имела такое окружение. Покойный король Эдуард VII, которого она в былые годы много развлекала, не мог обойтись без нее и возил ее с собой повсюду. Ее загородный дом именовался Кумб Спрингс, по источнику, которому миссис Уильямс приписывала свойство омолаживать. Она приказывала разливать по флаконам эту воду юности и продавала ее друзьям за невероятную цену. Ее уик-энды всегда бывали безумно забавны, в ее окружении были приняты очень свободные и даже порой сомнительные манеры. Друзья всегда могли нагрянуть к ней внезапно, с уверенностью, что их хорошо примут или найдут ее готовой сопровождать их в ночные заведения Лондона.