Марина.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 60. Л. 17-18
ПИСЬМО Н.Ф. СУМАРОКОВА-ЭЛЬСТОНА М.А. МАНТЕЙФЕЛЬ
[22 июня 1908]
Дорогая моя Марина!
Если когда-нибудь это письмо попадет к тебе в руки, меня не будет уже в живых. Я теперь глубоко сожалею о том, что писал тебе последний раз из Парижа. Я верю тебе, верю, что ты меня любишь, и последнею моею мыслью – была мысль о тебе. Надеюсь, что ты мне веришь, т. к. я не стал бы тебе лгать перед смертью.
Я тебя любил, моя маленькая Марина, за то, что ты не похожа на других, что ты не захотела думать и поступать, как это делали другие, и смело шла вперед той дорогой, которую ты находила правильной. Таких людей в обществе не любят, их забрасывают грязью, в них кидают камнями, и тебе, слабой, маленькой женщине, одной не совладать с ним. Твоя жизнь испорчена так же, как и моя. Мы встретились с тобой на наше уже несчастье и погубили друг друга. Ты никогда не будешь счастлива, т. к. вряд найдется другой человек, который так поймет тебя, как сделал я. Я тебя понял тем легче, что у нас масса сходных с тобою сторон. Как мы могли бы быть с тобой счастливы. Прости меня за то, что мое письмо не вполне стильно, что некоторые фразы не вяжутся с другими, но я пишу, что думаю, нисколько не обращая внимания на слог.
Мне страшно тяжело, что я не вижу тебя перед смертью, не могу проститься с тобой и сказать тебе, как сильно я люблю тебя. Подумай, как ужасно идти умирать за тебя и даже не знать, думаешь ли ты обо мне в это время.
Марина, дорогая моя Марина, ты не знаешь, как я люблю тебя. Теперь около 5 часов, через 2 часа за мной заедут мои секунданты и увезут меня, я никогда, никогда больше не увижу тебя.
Отчего ты так далеко? Ты не услышишь меня, когда в последний раз я произнесу твое имя. У меня даже нет твоей фотографии, чтоб поцеловать ее. Единственную вещь, которую я от тебя имею, – это маленькая прядь твоих волос, которую я храню, как святыню.
Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидав тебя в последний раз.
Прощай навсегда, я люблю тебя.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 22. Л. 1–1 об.
ПИСЬМА М.Е. ГОЛОВИНОЙ Ф.Ф. ЮСУПОВУ-МЛ.
6 июля [1908]
Мне хотелось еще раз помолиться около него сегодня, прошло две недели этого страшного горя, и оно все растет, а не уменьшается, и даже хуже делается на душе с каждым днем. Первые дни ужаса меня поддержала Ваша доброта, и я никогда, никогда не забуду доброту Ваших родителей и Вашу в эту страшную минуту, я хотела бы проститься с Вами, мы едем в деревню, но я все прошу подождать, пока его увезут, все как будто здесь я ближе к нему, к тому, что говорят о нем. Я Вас не видала всю неделю, но я знаю, что Вы так же, как я, думаете все о том же, и это сознание, что я не одна чувствую эту пустоту, дает силы жить, но мир навсегда потерял для меня прежнюю прелесть, да я и не хочу ее больше видеть ни в чем, если бы я могла быть чем-нибудь полезной для других, для кого-нибудь, кто нуждается в моей помощи – но это невозможно, потому что я никого не могу ни любить, ни жалеть, а без этого нельзя помочь. Оттого я так страшно ценю ласку Ваших родителей и Ваше братское участие, что в такую минуту, с таким личным горем на душе Вы допустили возможность и моего горя и помогли мне.
Если я Вас не увижу, то, может быть, Вы дадите знать, когда Вы думаете ехать, я бы хотела его проводить. Простите, что я надоедаю, но, если бы Вы знали, как я цепляюсь за эти последние воспоминания самого светлого, высокого чувства моей жизни.
Христос с Вами, я буду жить с маленькой надеждой еще когда-нибудь увидеть Вашу мать, для меня нет на земле большей святыни, и Вас, чтобы поговорить о нем, воспоминание о нем должно всегда быть с Вами и охранять Вас от всего дурного!
Скажите, когда можно Вас видеть, но если Вы заняты, то не отрывайтесь для меня от дел. Еще раз благодарю от всей души.
Мария Головина.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 48. Л. 58–59 об.
[1908]
Послала вчера маленький ящик на Ваше имя с фарфоровым образком. Это вместо цветка, и я буду Вам очень благодарна, если Вы сами положите его на могилку[292]. Надеюсь, что в дороге он не разобьется и Вы его получите в целости. Думаю, поехать на эти дни в Задонск, чтобы помолиться и быть одной…
Я так дорожу моей духовной связью с прошлым, что не могу смотреть на Вас как на чужого – мне все хочется знать, что Вы делаете и как Вы проводите эти дни, в которые мы будем мысленно вместе с дорогим ушедшим. Я никогда так ясно не сознавала, как сейчас, что вся радость жизни ушла навсегда, что ничто, никогда уже ее не вернет – осталось одно только исполнение долга.
Дай Вам Бог новые силы, чтобы пережить это все и не забывайте меня окончательно!
Мария Головина.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 48. Л. 56–57 об.
Рязанско-Уральская ж.д.,
ст. Лутошкино, Ливенка
22 мая [1909]
Дорогой Феликс Феликсович,
Было бы трудно ничего не сказать Вам про то, как глубоко я ценю то, что Вы для меня сделали. Это выше всяких слов, но Вы сами понимаете, что я должна была перечувствовать в Вашем милом Архангельском и в особенности у дорогой могилы. Сколько отрадного и грустного вместе на душе в такую минуту. Кажется, никогда бы не ушла бы оттуда, и все-таки нельзя вполне осознать, что это его могила. Я скорее бы поверила в исчезновение всего мира, всего видимого и примирилась бы с этим, чем с тем, что его нет, – так он жив передо мной всегда, везде, всякую минуту! А особенно там, в Вашем доме, где воспоминания о нем связаны со всей мистичностью. Теперь я, благодаря Вам, могу мысленно быть около него и представлять себе его среди всех этих красот, которые без него должны все-таки казаться Вам ужасно пустыми и которые Вы, я знаю, отдали бы с восторгом, чтобы услыхать хоть раз звуки его голоса… А как там хорошо! Всячески хорошо и для души, и для глаза, я думаю, Вы нигде не можете так жить, как в этих родных местах, и мне даже немножко обидно за чудное Архангельское, что Вы так мало в нем живете. Неужели Царское, холодное, черствое Царское может сравниться с ним!
Теперь обо мне: была я у Валентины Сергеевны[293] и она мне очень понравилась. Я так рада. Разговор наш был не очень продолжительный, и я думаю, что произвела на нее довольно смутное впечатление. Решили мы, что в самом начале сентября я ей напишу, чтобы попросить ее указать мне день, когда я могу представиться Великой княгине[294], поговорить с их священником, которого, она очень хвалит. Затем она постарается меня поместить у них в Обители[295], и вообще была очень любезна.
Я жалею, что все это откладывается до сентября, мне бы скорее хотелось начать есть картофель, мыть полы и быть деятельной! А главное, очутиться в такой духовной атмосфере, видеть вблизи Великую княгиню и ее деятельность, – принять участие в ней, несмотря на свое ничтожество, – все это заставляет меня сожалеть, что я даже не сделала попытки быть сейчас же принятой, – может быть, это и было бы возможно. Во всяком случае, приехать я могу всегда, так что я хочу написать Валентине Сергеевне, чтобы, когда можно будет, она и назначила мне сама день, т. к. в сентябре еще лекций не будет и начнутся они только в октябре! Мне кажется, что, главным образом, она хочет, чтобы я себя проверила, решилась ли я на это, а я чувствую, что если мне бы отказали в этом – то отняли бы у меня всякую энергию жить.
Я думаю, что скоро совсем уговорю мою мать в том, что я там буду счастливой и т. к. приезжать к ней я тоже могу на 6 недель, то не буду от нее совсем оторванной. Все-таки это единственное, что заставляет меня призадуматься – имею ли я право бросать ее и не принесу ли я больше вреда, чем пользы? Это так трудно решить, но я верю, что будет так, как должно быть, и время укажет, что мне делать.
Я надеюсь, что все устроится, как мне бы хотелось, и моя мать не будет грустить, если она увидит, что мне хорошо. Дайте хороший совет, – Вы такой мой добрый гений, что я как-то верю в Ваше определение того, что можно и нельзя. Не бойтесь ответственности и скорее огорчите меня.
Как тяжело будет вдали от Вас через месяцы и как всей душой я буду с Вами и с ним. Если принесут на Ваше имя какой-нибудь цветок, то поставьте его поближе к тому месту, где он. Где бы я ни была, я буду так же горячо молиться, как если бы была среди тех, которые будут около него. Еще раз сердечно Вас благодарю, я даже не понимаю, за что Вы так добры ко мне! Пишите почаще – Вы никогда не напишете, если я о себе не напомню, а делать это очень неприятно, и я всегда (кроме сегодня) долго думаю, прежде, чем послать письмо о том, как я Вам, должно быть, надоедаю со своими делами и можно ли Вас так мучить?
Когда буду сестрой, то, наверное, перестану, и потому помогите мне скорее ею сделаться! Остались ли Вы довольны Вашей поездкой? Я о Вас думала, как Вы, верно, устали. Здесь чудесно: сирень, соловьи, жара и луна.
Мария Головина.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 48. Л. 52–55. об.
Рязанско-Уральская ж.д.
станция Лутошкино, имение Ливенка
25 августа [1909]
Милый Феликс Феликсович,
Вы не только огорчили меня, Вы глубоко меня поразили своим письмом. Если бы я еще могла плакать, то, прочитав то, что Вы написали, я бы дала волю душившим меня слезам, но я не могу больше плакать, никакое мое личное огорчение больше меня не трогает, не все ли равно, что со мной будет, значит, Бог так не хочет и надо покориться. Но мне больно, что то светлое здание, которое я мысленно воздвигла из всего, что я слышала об этой Обители, о ее широко открытых дверях милосердия, о доброте Великой княгини, связывая это все с надеждой найти там руководителей и цель жизни, – должно все рухнуть! Вы так сами были уверены, что осенью не будет никаких затруднений для моего поступления, я так много думала, боролась между долгом и чувством к моей матери и желанием быть полезной для других, сомневалась… и вот, когда я все-таки пришла к убеждению, что эта жизнь мне невыносима, что я не имею права терять ее в бесплодной тоске, когда столько дела, столько несчастных, кому можно ее отдать, – я узнаю, что меня не хотят принять, что моему стремлению к деятельности сестер Обители – не верят! Пусть так. Время покажет, искренна ли я в данный момент, но мне кажется, что цель Обители именно в тяжелую минуту протянуть руку нуждающемуся в помощи, поддержке и совете. Я не упрекаю Вас, Вы слишком много для меня сделали, и я очень прошу Вас больше не делать никаких попыток меня устроить, я и так жалею, что причинила Вам столько хлопот. Забудьте это все, и не будем больше гово