В своем представлении адвокат утверждает, что отпечаток ладони, найденный на журнальном столике, мог быть оставлен его клиентом во время предыдущего визита. Подставка под пивной бокал, найденная в носке, а также пустая обертка от презерватива также не являются убедительными доказательствами, поскольку его клиент мог подсунуть презерватив женщине в пабе, находясь «в состоянии опьянения». Но в ходе устного слушания возражения отклоняются. Судья решает, что обвиняемый должен оставаться под стражей. Хармс начинает беспокоиться. Он придумывает новую версию произошедшего, чтобы все-таки вырваться из почти захлопнувшейся клетки.
16
Об этой новой версии я узнал только потому, что ей с нами поделился один из заключенных. За решеткой довольно редко раскрываются дела, обычно этому препятствует неписаный тюремный закон молчания. И Хармс, вероятно, на него полагался. Заключенные чувствуют себя там среди равных, у них полно времени для размышлений, и, как, наверное, любому человеку, им нужны собеседники, с которыми можно поделиться самыми сокровенными мыслями. Вероятно, они просто хотят поиграть на публику, рассказывая о своих преступлениях. При этом они забывают, что тюремная дружба – это не обязательно дружба настоящая. Те, кто может извлечь для себя выгоду, пренебрегут ей или даже пойдут на предательство.
Вот и тюремный приятель Хармса также надеется на привилегии – незадолго до своего освобождения он обращается к сотруднику отдела по борьбе с мошенничеством. Когда меня вызывают на допрос, бывший заключенный сообщает, что он сидел с Хармсом в одной камере: «Это был совсем не мой человек!» Тем не менее время от времени они обменивались информацией о преступлениях, в которых их обвиняли. И тут Хармс поведал о своем плане и попросил помощи у своего нового друга. «После освобождения я должен был навестить его отчима и собутыльника и заставить его подписать признание». В признании должно было быть сказано, что мужчина задушил женщину ремнем и зарезал ее ножом. За это сокамернику Хармса причиталось 2 тысячи марок, которые он мог забрать из квартиры отчима. Хармс предупредил приятеля быть настороже: рядом с дверью лежала бейсбольная бита, а под журнальным столиком приклеен скотчем револьвер.
Далее мужчина рассказывает историю, которую Рольф Хармс намеревался изложить нам: якобы он сначала пил пиво в доме отчима. В какой-то момент запасы иссякли. Он отправился за добавкой и случайно оказался в баре, где «много чего происходило». Хармс приглянулся одной женщине, которая принялась с ним флиртовать. Около полуночи он пошел с ней в ее квартиру, и на улице они встретили его отчима. Тот якобы разыскивал Хармса после того, как жажда принять на грудь выгнала его на улицу. Вечеринка продолжилась у той женщины. Заметив, что хозяйка проявляет больший интерес к отчиму, Хармс в итоге ушел домой. Похищенные драгоценности «настоящий убийца» позже спрятал в квартире Хармса, тайно, само собой разумеется.
История абсурдная. И все же чисто теоретически возможно, что все произошло именно так.
Это целая проблема для нас, следователей. Потому что в нашем правовом государстве действует принцип: не обвиняемый должен отстаивать свою невиновность, а полиция и прокуратура – доказывать его вину.
Преступники, которые отрицают совершение злодеяния или отказываются давать показания, зачастую могут быть осуждены, только если совокупность всех доказательств не оставляет сомнений в их виновности. Суд может осудить человека только в том случае, если, оценив все доказательства, он пришел к выводу, что нет абсолютно никаких сомнений в виновности подсудимого. Если наличествуют разумные сомнения, то приговор будет только оправдательным.
Если отсутствуют признания подозреваемого или свидетелей, которые своими глазами видели преступление, мы, следователи, пытаемся разработать так называемую цепочку косвенных доказательств. Отдельные доказательства соединяются друг с другом, как звенья одной цепи. В ней не должно быть разрывов. В итоге должна выстроиться логичная картина преступления, в которой не остается места для сомнений. Собрать такую цепочку очень сложно. Приходится руководствоваться только фактами, а не охотничьим азартом. Если азарт берет верх, идеей легко увлечься, и тогда расследование заканчивается «криминалистической суперкатастрофой». Я сам болезненно пережил подобное, расследуя одно дело. Тогда случилось так, что я ошибочно подозревал одного человека.
Женщина в возрасте за 70 лет была задушена и подверглась сексуальному насилию в своем небольшом магазинчике. На ее одежде было обнаружено небольшое количество спермы и синие волокна от джинсов. Вскоре главным подозреваемым стал сосед убитой. Он часто покупал у нее спиртное и задолжал ей денег. Его группа крови совпала со следами на месте преступления. Практика проведения анализа ДНК находилась тогда в процессе становления и поначалу не помогла нам с уликами. Когда оказалось, что волокна его джинсов имеют те же характеристики, что и остатки ткани, обнаруженные на месте преступления, мне стало ясно: это сосед убил женщину. Я был убежден, что у нас достаточно доказательств, а потому мы можем проигнорировать отсутствие признательных показаний.
Сосед убитой был заключен под стражу на несколько недель. Анализ ДНК, который я заказал в Англии, ничего не изменил. Эта процедура была впервые использована в уголовном процессе в Германии. Полученный результат позволил оправдать подозреваемого. Но лаборатория допустила несколько методических ошибок, что заставило как меня, так и судью по делам содержания в предварительном заключении местного суда усомниться в серьезности результатов теста. Тем не менее мы не смогли найти достаточно доказательств, и мужчина снова был освобожден из-под стражи. Для меня он оставался главным подозреваемым. Лишь спустя почти 20 лет открылась правда: этот человек был невиновен. Когда, к моему удивлению, был обнаружен еще неиспользованный следовой материал, я заказал новый анализ ДНК, достоверность которого сегодня неоспорима. Мы инициировали пересмотр дела, а коллеги из комиссии по расследованию убийств провели массовый тест ДНК среди мужчин, которые в то время были соседями покойной. Тест дал результат. Преступником оказался внук лучшей подруги жертвы. Он был арестован и приговорен к пожизненному заключению за убийство.
Я допустил ошибку и почти на два десятка лет осложнил жизнь невиновного человека. Такого не должно происходить со следователем. Но тем не менее происходит, потому что мы всего лишь люди и тоже иногда больше прислушиваемся к своим чувствам, чем к разуму. Это стало для меня настоящим хождением в Каноссу[13], когда я явился к тому человеку и его жене с корзиной подарков, пивом и сигаретами, чтобы загладить свою вину и извиниться. Я был удивлен и тронут его реакцией: никаких упреков, никакого гнева. Вместо этого только просьба посадить цветы на балконе. Через несколько дней в ящиках пылали красным герани.
Через семь месяцев после убийства Герты Мальштедт в Бременском земельном суде проходит суд над Рольфом Хармсом. Достойное место для принятия решения о виновности или невиновности человека. Здание суда, построенное в 1895 году в эклектическом стиле, еще с улицы бросается в глаза благодаря своим основательным и солидным архитектурным элементам. В то время как установленные на карнизах головы Медуз, львы и драконы, извергающие из пастей дождевую воду, сначала производят на зрителя угрожающее впечатление, массивные круглые башни из песчаника, арочные окна, барельефы и стеклянная мозаика, а также разнообразные орнаменты свидетельствуют об архитектурном вкусе кайзеровской эпохи. Над входом в здание представлено мозаичное изображение десяти заповедей. Символы судоходства и торговли, а также герб ганзейских городов также придают этому историческому зданию особый вес и достоинство.
Несмотря на то что я бывал здесь не единожды, благоговение охватывает меня всякий раз, когда судебный надзиратель открывает тяжелую дубовую дверь в зал № 218.
Зал суда присяжных – главная достопримечательность этого монументального строения. На добрых двухстах квадратных метрах зала свои имена увековечили ремесленники имперского Бремена. В те времена была создана эта жемчужина архитектуры с кессонным потолком и декоративной драпировкой вместо обоев с повторяющимся и переплетающимся орнаментом. Дубовые панели высотой в человеческий рост украшены резьбой с изображениями, искусно символизирующими семь смертных грехов – похоть, гнев, зависть, жадность, чревоугодие, лень и гордыню, а также добродетели – мудрость, храбрость и заботу. Два потолочных светильника в форме колес с восемью парами стеклянных плафонов и окна с изящными витражами обеспечивают приток теплого света в помещение высотой добрых пять метров.
Но в тот день у меня нет настроения рассматривать всю эту красоту. Вместо этого я концентрируюсь на атмосфере в зале суда. Пытаюсь угадать, что именно здесь обсуждалось до моего прихода. До сих пор мне не разрешалось участвовать в процессе, поскольку я являюсь свидетелем. Свидетелям не позволено знать что-либо о содержании судебного процесса до тех пор, пока они не дадут показания.
Мое место находится в центре зала. Я сижу на простом и удобном дубовом стуле. На столе передо мной стоит микрофон. Оглядываю помещение: слева на самой обычной скамье расположился Рольф Хармс, позади него и на ступеньку выше – его адвокат. Хармс смотрит на меня заинтересованно и сосредоточенно, его взгляд теперь не столько выжидающий, сколько напряженный. Напротив него, справа от меня, – представитель прокуратуры, также разместившийся на ступеньку выше. Передо мной примерно в 10 метрах – представители суда присяжных, облаченные в черные одежды, три профессиональных судьи и два народных заседателя, а также, чуть поодаль, секретарь судебного заседания. Они возвышаются надо мной, подсудимым и адвокатами и помещаются на одном уровне со зрителями. Это психологически продуманная рассадка. Народ – носитель верховной власти. Именно от его имени будет произноситься приговор. Поэтому он сидит выше всех.