Начинает складываться такая ситуация, которую я не должен допустить. Беседа принимает форму допроса. Но у меня нет желания сейчас играть роль дознавателя. Я не хочу выглядеть так, будто меня интересует только его запоздалое признание.
Заканчиваю разговор и обещаю Рольфу Хармсу, что свяжусь с ним. Мой собеседник не ожидал такого поворота. Перед тем как выйти за дверь, он говорит: «Мне хотелось бы сейчас поговорить о том вечере. Но я действительно ничего не помню. Я мог бы рассказать лживую историю, но не буду этого делать».
Я размышляю, сидя в комнате для свиданий. Какой смысл теперь допрашивать Рольфа Хармса? Он не переступит этот порог. Не хочет он этого или действительно не может – другой вопрос. Тогда мне приходит в голову одна идея.
Я прошу сотрудников клиники спросить другого пациента, не согласится ли он поговорить со мной. Мне хорошо известен этот человек. Это Герберт Риттер. Много лет назад мне удалось добиться того, чтобы его осудили как серийного убийцу, лишившего жизни трех проституток. Совершая эти убийства, он пытался реализовать свои причудливые фантазии. Риттер также мечтал уродовать женщин и продолжать мучить их даже после смерти. Я тоже встречался с ним в течение многих месяцев и многое узнал о развитии его фантазий. Мне не терпится спросить его, может ли он как-то объяснить смысл отрезанного уха.
Проходит всего несколько минут, и пациент уже стоит передо мной: высокий, весом около 125 килограммов, тусклая кожа, очень коротко подстриженные серебристо-серые волосы. Все еще стоя, я излагаю ему свои мысли и замечаю, как на его лице появляется улыбка. Затем он становится задумчивым. Мужчина садится на стул, некоторое время молчит, смотрит на меня, а затем произносит: «Кто-то не умел слушать!»
Кто-то не умел слушать. Неужели объяснение оказалось таким простым? Как вспышка молнии, в моей голове вспыхивает воспоминание. Мы с Рольфом Хармсом сидим в комнате для свиданий. Он рассказывает мне, что самыми тяжелыми моментами для него были те, когда мать не слушала его и постоянно обрывала. Я благодарю этого грузного человека. Кажется, он доволен тем, что смог мне помочь. Прошу персонал снова пригласить Рольфа Хармса. Когда он вновь садится напротив меня, я спрашиваю: «Возможно, Герта Мальштедт напомнила тебе кого-то из твоего окружения?» Рольф Хармс молчит несколько секунд, затем спокойным голосом отвечает: «Возможно, эта женщина напомнила мне мою мать. В чем именно это выражалось, не скажу. Возможно, ее возраст, работа в качестве сиделки, ухаживающей за пожилыми, или то, как она со мной разговаривала. Может быть, потому что она болтала без умолку и не слушала меня».
Настало время задать Рольфу Хармсу вопрос, который интересовал меня с самого первого дня расследования: «Почему ты отрезал женщине ухо?» – «Я могу объяснить это только тем, что моя мать тоже никогда меня не слушала. Но почему все вдруг так вышло, не имею никакого понятия». Неужели это вся правда? Может, Рольф Хармс и сам этого не знает. Но он впервые заговорил об ухе. Боюсь, я больше ничего от него не услышу по этому поводу. Теперь я собираюсь поделиться с ним тем, как вижу его преступления. Для него медленная смерть обеих жертв была вдохновляющей. Мой голос теперь тоже звучит тихо. Вероятно, это момент наибольшей откровенности между нами. Я замечаю, как сильно его трогают мои слова. Хармс становится задумчивым и не произносит ни звука следующие несколько минут. Затем прерывает молчание вопросом: «А вдруг это связано с тем, что я, как мне рассказали, при рождении задушил своего брата-близнеца пуповиной?» Теперь настает моя очередь замолчать. «Не знаю, – наконец отвечаю я. – У меня нет ответа».
Я прощаюсь с Рольфом Хармсом. Он хочет сказать мне еще кое-что: «Мои преступления меня огорчают. Я корю себя и желал бы все исправить. В голове не укладывается, как мне удалось все разрушить. Жизнь того парня и женщины. И мою, конечно, свою собственную. Слезы текут по моему лицу, когда я думаю о них. Но я не могу показать это внешнему миру. Я просто не способен донести это до людей и не хочу больше говорить об этом».
Я понимаю, что иногда существуют границы, которые невозможно или не нужно переступать, даже если у тебя есть огромный запас терпения и самая мудрая стратегия. Я не стану больше расспрашивать Рольфа Хармса о подоплеке его поступков. Наверное, он хотел бы шагнуть через эту черту, но не сумел этого сделать. Этого я точно не знаю. Или, возможно, он лишился части своих воспоминаний о том времени. Возможно и то и другое.
Мы договариваемся пока не обсуждать впредь эти преступления. Обещаю в любом случае и дальше его навещать. В конце концов, я его единственный посетитель.
Благодаря Гуглу я вспомнил название фильма о птицеводе с Бертом Ланкастером: «Любитель птиц из Алькатраса». Ланкастер играет Роберта Страуда – убийцу, который за более чем 50 лет тюремного заключения прошел путь от орнитолога-самоучки до признанного эксперта по птицам. Эта история не вымысел, она правдива. Это не сентиментальная чепуха, как я предполагал. Я очень сильно ошибся. Так же, как ошибся в оценке личности Рольфа Хармса.
3ХладнокровнаяНепостижимый поступок
1
Мертвая женщина лежит на красновато-коричневой плитке лестницы на первом этаже многоквартирного дома. Это стройная девушка ростом 165 сантиметров, весом около 60 килограммов. Она обнажена, на ней только ярко-желтая плиссированная юбка и белые трусики-слипы. Ее голова повернута в сторону, руки покоятся под ягодицами, ноги вытянуты. Светлые волосы обрамляют лицо, как львиная грива, глаза широко открыты, переносица размозжена. Кровь, вытекшая из ноздрей и ушей, размазана по лицу.
Я наклоняюсь над телом. По моим оценкам, женщине около 30 лет. Цвет лица смуглый. В тусклом свете лестничной клетки я сначала думаю, что она темнокожая. Присмотревшись внимательнее, вижу трупные пятна. Замечаю многочисленные темно-фиолетовые кровоизлияния, так называемые синяки. Мелкие разрывы кровеносных сосудов – явное свидетельство того, что была сдавлена шея. Над гортанью на фоне темной кожи просматривается светлая полоска шириной около 4 сантиметров. Она похожа на плотно прилегающий воротник жабо. Медики называют это побледнением. Полоска не очень глубокая и ведет к затылку. Преступник, видимо, находился выше и позади жертвы, когда душил ее мягкой и широкой тканью. Между грудями погибшей виднеется узкая белая полоса длиной около 15 сантиметров, прерывающая трупные пятна. Она идет вертикально вниз и встречается со второй полоской под грудью. Эта полоса выглядит точно так же, как та, что на шее, и тоже делает один оборот вокруг тела. На обоих запястьях также есть светлые пятна, которые напоминают браслеты. Такие же пятна присутствуют на бедрах и лодыжках. Эти следы однозначно свидетельствуют о том, что на момент смерти убитая была связана.
Труп нашла женщина, живущая в этом доме. Тело лежало прямо перед дверью ее квартиры, так что она чуть не споткнулась об него. Сначала ей показалось, что девушка пьяна, – какая-нибудь перебравшая гостья с разгульной вечеринки. Но потом она увидела, что женщина мертва, и вызвала полицию.
Это спокойный район, где живут состоятельные люди. Он расположен в центре Бремена, всего в нескольких минутах езды от полицейского управления. Элитный жилой комплекс был построен несколько лет назад рядом со старым парком. Я впервые оказываюсь здесь по работе. В этом тихом местечке давно не происходило насильственных преступлений и уж тем более убийств.
Сотрудники службы охраны порядка уже опросили нескольких жильцов и выяснили, что погибшая, кажется, не жила в этом доме. Ее тело оставили в коридоре между 9:00 и 10:30, возможно, именно в 9:30, когда некоторые жильцы услышали «глухой удар» на лестничной клетке. Никто, однако, не вышел проверить, в чем была причина этого звука. Открывается дверь одной из квартир. Какая-то женщина хочет пройти на улицу мимо трупа. Я прошу ее не выходить до окончания поиска улик.
Через некоторое время меня отвлекают от размышлений шум и детский плач. На верхней площадке вижу симпатичную миниатюрную женщину с черными, уложенными в пучок волосами. Азиатка. По моим оценкам, ей около 30 лет. Она тщетно пытается спустить коляску по крутой лестнице. Низким голосом и на достаточно сносном немецком она просит меня помочь.
На миг мне кажется, что я знаю эту женщину. Я собираюсь попросить ее также остаться в квартире и не мешать осмотру места преступления. Но детский крик становится громче, а женщина выглядит так, будто в любой момент готова разрыдаться. Может быть, во всем виновата жара, 33 градуса в тени, или плач ребенка, но жалость берет верх над разумом. Я проглатываю резкое замечание, которое вертится у меня на языке, и поднимаюсь по лестнице, чтобы помочь ей спустить коляску. После этих манипуляций моя рубашка насквозь пропитана потом.
У подножия лестницы нам приходится поднять коляску и переступить через безжизненное тело. Азиатка лишь мельком смотрит на труп, а затем пугливо отводит взгляд в сторону.
Меня удивляет, что она даже не спрашивает о случившемся. Похоже, она не знает погибшую. Внизу, у входной двери, женщина представляется – ее зовут Сувати Арроро. Она уже несколько месяцев живет в квартире-студии со своим женихом. Девушка говорит, что не в курсе произошедшего на лестничной клетке. Ребенок плохо спал ночью, и у нее не было времени обращать внимание на что-то другое. Я заглядываю в коляску. В ней лежит младенец в желтой шапочке, которая ему явно велика, и в курточке. Он по-прежнему очень громко кричит. Женщина пытается успокоить его с помощью пустышки. Она выглядит беспомощной.
– Сколько малышу?
– Это не мой ребенок. Моей подруги. Я как раз собираюсь вернуть его. – Она машет рукой совсем юной азиатке, стоящей за полицейским кордоном. – Моя племянница Эни. Она ждет!
– Еще один вопрос: вы знаете эту женщину?
– Нет, не знаю. Извините.