Мы возвращаемся в комнату для допросов. Я присматриваюсь к Тобиасу Лемке и теперь узнаю его. Мужчина почти не изменился. Он по-прежнему носит примечательную бородку и длинные бакенбарды. Во время разговора выясняется, что в браке с Аннетой у них не все гладко. Несмотря на то что они были парой в течение пяти лет, десять дней назад Аннета ушла от него и переехала к подруге. «У меня был выходной 23 декабря. Днем я сходил в магазин за кое-какими покупками: вино, спаржа, ветчина, гель для душа». После этого, по его словам, около пяти часов вечера он пришел к квартире той самой подруги и опустил в почтовый ящик записку. В ней Лемке попросил жену провести с ним рождественские праздники. Он чувствовал себя очень одиноким. «Примерно в половину шестого я был дома. Купил в супермаркете несколько банок пива. Вечером я их выпил и уснул около десяти часов. Меня все же немного развезло». Свидетелей, которые могли бы подтвердить его рассказ о том дне, у Тобиаса Лемке нет.
Проснувшись с похмелья на следующее утро, он снова отправляется в магазин, на этот раз за несколькими бутылками вина и арахисом. О рождественском подарке для своей жены он не думает. «Я вообще не был уверен, что она придет». Поздно вечером Аннета Лемке, в самом деле, навещает мужа и остается встречать Рождество. Она тоже была одна, потому что ее подруга уехала к родителям. В какой-то момент мой коллега неожиданно спрашивает Тобиаса Лемке, не имеет ли тот отношения к преступлению. «Какая у меня должна быть причина для этого?» Да, какая у него должна быть причина убивать «свою бабушку»?
Можно ли считать его подозреваемым только потому, что однажды он уже убил человека? Или потому, что у него нет алиби на время преступления, а в момент убийства он был пьян и расстроен из-за разлуки с женой? Или потому, что хорошо знал жертву? Это лишь слабые намеки, они никак не годятся для серьезного подозрения.
Я проверяю Тобиаса Лемке по нашей базе данных. После освобождения из тюрьмы он больше не совершал насильственных преступлений, которые были бы зарегистрированы полицией. С тех пор этот человек не подвергался судебному преследованию. Тобиас Лемке соглашается сдать кровь для проведения экспертизы. То же самое мы сделали и в отношении других свидетелей. На следующий день курьер отвозит 10 образцов крови, улики с места преступления, мазки из влагалища, рта, ануса и одежды убитой в институт судебной медицины, с которым я сотрудничаю уже несколько лет.
6
В то время криминалисты могли сравнивать следы с места преступления, такие как кровь, сперма и слюна, с образцами, взятыми у подозреваемых, только путем определения классических групп крови A, B, AB и 0 и нескольких подгрупп, что зачастую было непростым делом. Следы, изъятые с места преступления, часто не так легко анализировать, как, например, образцы крови, полученные в лабораторных условиях. Они подвержены влиянию окружающей среды или воздействию микроорганизмов, а также сливаются с другими уликами. Как и в случае с Софи Унделох, где сперма смешалась с вагинальными выделениями и рвотой.
Определив принадлежность человека к одной из классических групп крови мы могли только исключить его из числа подозреваемых. Или же полученные результаты побуждали нас искать дополнительные доказательства того, что подозреваемый совершил преступление. Доказать вину однозначно было невозможно, поскольку у многих людей группы крови совпадают. Поэтому данный метод не является столь же убедительным и неоспоримым, как появившийся позже анализ ДНК. Но до открытия ДНК-дактилоскопии и первого обвинительного приговора серийному убийце, вынесенного в Великобритании на основе анализа генетического материала, оставался еще целый год. В случае с Софи Унделох нам пришлось довольствоваться тем, что было доступно в то время.
Через два дня звонит судмедэксперт. Он сообщает о результатах проведенного им исследования мазков. «Спермоноситель», как он его называет, выделил вместе со спермой еще и вещества крови. У него группа крови А, у жертвы – 0. Проходит еще несколько дней, пока удается определить и подгруппы образца крови: «спермоноситель» имеет комбинацию A, GM 1−, 2−, 4+, 10+, InV 1− и PGM a1 a3. Подгруппы GM, InV и PGM, также обнаруженные в эякуляте, являются антителами, которые образуются в крови человека и позвоночных животных в виде белков в ответ на определенные вещества и находятся на службе иммунной системы. То, что «спермоноситель» является преступником, для нас, сотрудников отдела убийств, не подлежит сомнению.
На вопрос о том, кто мог оставить мокрое пятно в коридоре, также можно ответить на основании результатов исследований. Это и вправду оказалось кровавым содержимым желудка жертвы. Для реконструкции хода преступления – важное утверждение. Пятно доказывает, что все действительно началось в коридоре.
Похоже, это уже неписаный закон, что за хорошими новостями очень скоро следуют плохие. Как сообщает эксперт, ни один из исследованных образцов крови, взятых у родственников или жителей дома, не соответствует характеристикам «спермоносителя». Значит, нужно расширить круг подозреваемых? Или преступник в кои-то веки не вписывается в среднестатистический портрет молодых людей, которые убивают женщин старше 60 лет? Неужели на этот раз я не могу положиться на профиль преступника, чтобы дать следствию четкое направление? Это было бы горьким разочарованием. Чувствую, у нас с коллегами впереди еще много работы.
Я внимательно изучаю документы. Тобиас Лемке, муж внучки погибшей женщины, единственный, кто имеет почти идентичные значения со «спермоносителем», то есть с убийцей. Есть отличие только в значении In V. У него оно положительное, а у преступника – отрицательное. Другими словами, у Тобиаса Лемке в крови присутствует признак, которого нет у человека, убившего Софи Унделох.
Мой коллега, назначенный старшим делопроизводителем по этому делу, связывается с экспертом. Он излагает ему наши смутные подозрения относительно Тобиаса Лемке: отсутствие алиби, убийство 10-летней давности, ссора с женой, близость к жертве. Но на эксперта это не производит впечатления. Он еще раз подтверждает результат проведенного анализа. «Что есть, то есть», – говорит он. У Лемке и преступника разные характеристики группы крови. Поэтому Лемке как преступник исключается однозначно. Отрезвляющий ответ. Я чувствую себя так, будто выезжаю на автостраду и у меня внезапно заканчивается бензин. Наше расследование движется медленно, хотя оно только-только стало набирать обороты. Оглядываясь назад, я лишь улыбаюсь нашему рвению. Было бы слишком просто, если бы среди 10 образцов крови оказались и образцы крови преступника. Наша, криминалистов, повседневная жизнь была бы намного спокойнее.
Итак, начинается то, что мы называем «работать на износ», кошмар каждого следователя.
Расследование заходит в тупик, мы вынуждены заново проводить мероприятия по поимке неизвестного преступника. Почти все, что нам известно, приходится обнулить.
Перезапуск, все предыдущие данные удаляются. Мы снова задаем вопросы. Некоторые звучат уже совсем не так, как в начале расследования: действительно ли преступник должен был знать свою жертву? Мог ли он ошибиться домом и убить случайно? Но тогда почему Софи Унделох впустила его в квартиру? Может быть, есть еще какой-то родственник, которого мы упустили из виду? Или преступник был так называемым коммивояжером, который вечерами ходит по квартирам в надежде продать кому-нибудь подписку на газету? Но кто будет делать это в столь поздний час накануне Рождества?
Мы ведем дело так, будто вернулись в самое начало. Проверяем всех членов семьи, жильцов дома, где произошло убийство, опрашиваем жителей соседних районов, целые улицы. Мы поднимаемся и спускаемся по лестницам, ходим от двери к двери, неделя за неделей. Деморализующая следственная работа, которая не приносит нам успеха. Мы еще больше расширяем рамки расследования, даже проверяем немногочисленных и очень пожилых клиентов компании по доставке товаров почтой, где работала Софи Унделох, их родственников, ее знакомых по давним автобусным турам, игроков боулинг-клуба, членом которого она состояла, и фольклорной группы, где училась танцевать рил, традиционный шотландский танец. Мы также работаем с записями из ее телефонной книги и со списками адресов. Но каждый раз результат оказывается одинаково отрезвляющим: у нас нет подозреваемого, не говоря уже о преступнике.
Тем временем мы выяснили происхождение орхидеи. Для этого я связался с оптовыми компаниями цветочного рынка и менеджерами супермаркетов. Они сообщили, что несколько сотен растений, выращенных в Голландии для массового рынка, были проданы одной крупной дисконтной сети. Но и этот след ведет в никуда. Ни один из продавцов не смог вспомнить одинокого мужчину, которому бы они продали орхидею незадолго до Рождества. Даже анализ кассовых чеков ничего не дает. Сочетание таких покупок, как орхидея, вино, спаржа, ветчина и гель для душа – именно этот набор, как утверждает Тобиас Лемке, он купил в магазине, – не встречается.
Когда расследование заходит в тупик, мы часто обращаемся за помощью к общественности. Кто знает, может, какой-то прохожий случайно что-то заметил? Вдруг где-то преступник вел себя подозрительно спустя некоторое время после убийства. Или у жертвы был кто-то близкий, на кого мы до сих пор не вышли. Мы сообщаем о деле журналистам из местной прессы. Нам известно, что об убийствах любят писать и читать.
К нам обращается водитель такси. Он смутно припоминает молчаливого молодого человека, которого подобрал недалеко от места преступления примерно в то время, когда было совершено убийство. Он отвез его на главный железнодорожный вокзал. Но мужчина плохо помнит подробности, поэтому мы решаемся на необычный шаг, прекрасно понимая, что он не будет иметь доказательной силы в суде: мы вводим таксиста в гипноз, разумеется, с его согласия. К сожалению, даже в таком состоянии воспоминания о пассажире не возвращаются.