ми. Когда Скотт сообщил ему о намерении поехать к Лейле, Магнус заявил, что может быть там через сорок минут или даже раньше. При этом в его голосе не слышалось ни тени обиды.
— Посмотри на меня, — говорит он после того, как служанка провожает их в гостиную и усаживает на диван. — Я весь дрожу.
Скотт видит, что его бедро в самом деле конвульсивно дергается. Оба понимают, что предстоящая встреча может навсегда изменить их творческие судьбы. В течение последних десяти лет Магнус, как и Скотт, лишь приблизился к посвящению в художники. Он пытается писать в мастерской, расположенной в помещении какого-то склада в Куинсе. У него есть шесть запачканных красками рубашек. Каждый день он прочесывает улицы Челси и Нижнего Ист-Сайда, заглядывая в окна. Каждый день звонит по множеству номеров, пытаясь добиться, чтобы его включили в список приглашенных на очередное сугубо профессиональное мероприятие — выставку или презентацию. Магнус — весьма обаятельный ирландец с очень приятной, чуть лукавой улыбкой, но в его глазах временами можно заметить отчаяние. Скотт, однако, без труда различает это, потому что еще несколько месяцев видел такое всякий раз, когда смотрел в зеркало. Отчаяние и жажду признания.
Жить подобной жизнью, как Магнус, — все равно что постоянно находиться рядом с пекарней и не иметь возможности даже попробовать хлеб.
Рынок произведений искусства работает примерно так же, как рынок акций. Цена той или иной картины составляет столько денег, сколько за нее готовы заплатить. А это, в свою очередь, зависит от того, насколько интересен художник и его работы по мнению экспертов и коллекционеров. Для того чтобы картины продавались за огромные суммы, их автор должен быть уже известным мастером либо добиться, чтобы кто-то из тех, к чьему мнения прислушиваются, признал его многообещающим живописцем. Человеком, способным это сделать, как раз и была Лейла Мюллер.
Она входит в комнату — кареглазая блондинка в черных джинсах и нарочито измятой шелковой блузке, босая, с электронной сигаретой в руке.
— Вот вы где, — говорит она и радостно улыбается.
Магнус встает с дивана и протягивает хозяйке руку.
— Я Магнус. Друг Скотта.
Лейла кивает, но не обращает на его руку никакого внимания. Помедлив немного, он ее опускает.
— Можно мне сказать вам нечто странное? — спрашивает она, усаживаясь на диван рядом со Скоттом. — В мае я летала в Канны с тем самым пилотом, который вел ваш самолет, — тот, что был постарше. Я в этом совершенно уверена.
— Джеймс Мелоди, — произносит Скотт, вспомнив одно из имен, которые он видел в списке погибших.
Лейла делает легкую гримаску — «вот ведь ужас, верно?» — после чего кивает и легонько дотрагивается до плеча Скотта.
— Вам больно?
— Что?
— Ваша рука болит?
Скотт шевелит рукой на новой перевязи.
— Не особенно, — говорит он.
— А этот маленький мальчик. Боже мой, какой же он оказался храбрый. Кстати, по телевизору только что рассказывали про похищение его сестры. Представляете?
Скотт озадаченно моргает.
— Похищение? — переспрашивает он.
— А вы не знали? — удивляется Лейла. — Ну как же, сестру мальчика похитили, когда она была еще совсем маленькой. Вроде бы кто-то проник в дом и выкрал ее. Она провела у похитителей около недели. Представьте себе — пережить такое, а потом погибнуть ужасной смертью. Это просто в голове не укладывается.
Скотт чувствует, как на него вдруг наваливается свинцовая усталость.
— Я хочу устроить вечер в вашу честь, — говорит Лейла. — В честь бесстрашного героя из мира искусства.
— Спасибо, не надо, — говорит Скотт.
— Ну же, не упрямьтесь. О вас все говорят. И не только о вашем с мальчиком чудесном спасении. Я видела слайды вашей новой серии работ, посвященной катастрофам. Мне эти картины очень понравились.
В этот момент Магнус громко хлопает в ладоши. Лейла и Скотт смотрят на него.
— Извините, — бормочет Магнус. — Скотт, я ведь говорил тебе! Говорил, верно?! Эти работы просто великолепны!
Лейла затягивается электронной сигаретой. «Вот оно, наше будущее, — думает Скотт. — Даже курение превращается в высокотехнологичный процесс».
— Не могли бы вы рассказать, что случилось? — просит Лейла. — Если, конечно, это не слишком тяжело.
— С самолетом? Он разбился.
Лейла кивает:
— Вы уже говорили об этом с кем-нибудь? С психотерапевтом или…
Скотт пытается представить себе разговор об авиакатастрофе с психотерапевтом.
— Кстати, — продолжает Лейла, — у меня есть знакомый специалист, голландец, который вам наверняка очень понравится. Он принимает в Трибеке. Его зовут доктор Вандерслис.
В воображении Скотта почему-то возникает бородатый мужчина, сидящий в кабинете за столом, который завален влажными салфетками.
— Я вызвал такси, но оно не приехало, — говорит Скотт. — Поэтому мне пришлось добираться на автобусе.
На несколько мгновений на лице Лейлы появляется озадаченное выражение. Затем она понимает, что Скотт делится с ней своими воспоминаниями, и наклоняется вперед, чтобы лучше слышать.
Скотт рассказывает ей о стоявшей на полу холщовой спортивной сумке, местами уже сильно потертой. О том, как он ходил взад-вперед по комнате и ждал, что за мутноватым окном вот-вот возникнет свет фар такси. Смотрел на часы, следя за почти незаметным, но неуклонным продвижением минутной стрелки по циферблату. В сумке лежала и одежда, но большую часть ее содержимого составляли слайды — снимки уже законченных его работ и эскизов новых, еще только задуманных. В них заключалась надежда Скотта. Его будущее, которое должно было начаться на следующий день. Он собирался встретиться с Мишель, своим агентом, в ее офисе. Скотт планировал провести в Нью-Йорке три дня. Мишель говорила, что он должен побывать на каком-то мероприятии — кажется, званом завтраке или обеде.
Но для осуществления этого плана прежде всего нужно, чтобы приехало такси. Скотту необходимо было добраться до аэродрома и сесть в частный самолет. Почему он не отказался от приглашения полететь на самолете? Ведь это означало, что ему придется путешествовать в компании совершенно незнакомых богатых людей, о чем-то говорить с ними — возможно, о своих работах. Или же, наоборот, провести весь полет в молчании, с ощущением того, что окружающие его игнорируют, ведь он для них никто и ничто.
Скотт был немолодым неудачником, жизнь которого потерпела крах. Он не сделал карьеры, не имел жены, детей, подруги и близких друзей. Даже его собака была трехлапой. Почему же он так напряженно работал в последние несколько недель? Почему фотографировал свои работы, кропотливо составляя портфолио? Чтобы избавиться от ощущения поражения?
Но такси так и не приехало, и он, схватив сумку, бегом бросился на автобусную остановку. Сердце его отчаянно колотилось, он обливался потом из-за августовской жары. Скотт добежал до остановки в тот самый момент, когда к ней подъехал автобус — огромный параллелепипед на колесах с освещенными сине-белым светом окнами. Поднявшись в салон, Скотт, задыхаясь, улыбнулся водителю. Усевшись у заднего окна, он принялся наблюдать за тем, как юноша и девушка, устроившись почти у самой кабины, самозабвенно целуются, не обращая внимания на домохозяек у себя за спиной. Пульс у Скотта наконец начал понемногу замедляться, однако в ушах продолжался шум.
Итак, у него появился второй шанс. Он знал, что его последние работы хороши. Но что, если ему все же не удастся воспользоваться представившейся возможностью начать все сначала? Можно ли в принципе вернуться в профессию художника, один раз уже загубив свои способности и утратив веру в себя? Скотт чувствовал себя, словно Наполеон на Эльбе. Хотел ли он в самом деле начать все с чистого листа? Ведь его жизнь на Мартас-Вайнъярд была спокойной, размеренной и вовсе не такой уж плохой. Ему нравилось, проснувшись утром, гулять по пляжу. Скармливать кусочки еды со стола своей увечной собаке, почесывать ее похожие на лопухи уши. И писать картины просто для собственного удовольствия, не ставя перед собой никаких целей.
Однако теперь у него появилась возможность все же чего-то добиться, оставить свой след в искусстве.
Но разве до этого момента Скотт совсем ничего не добился? Скажем, в глазах собаки он был лучшим человеком на земле. Они вместе ходили на фермерский рынок и смотрели на женщин в спортивных брюках для занятий йогой. Да, Скотту нравилась такая жизнь. В самом деле нравилась. Почему же он предпринял попытку изменить ее?
— Когда я сошел с автобуса, — говорит он, обращаясь к Лейле, — мне снова пришлось бежать. Дверь, ведущую в салон самолета, уже закрывали. И знаете, если честно, где-то в глубине души мне хотелось оказаться на аэродроме уже после того, как самолет улетел. Тогда я на следующий день встал бы пораньше и сел на паром, как все люди. Но мне все же удалось успеть на рейс.
Взгляд Скотта устремлен в пол, но он чувствует, что Лейла и Магнус смотрят на него.
Лейла, чьи глаза широко раскрыты, кивает и осторожно прикасается к его руке.
— Поразительно! — восклицает она. При этом, однако, не вполне ясно, что имеется в виду: то, что Скотт едва не опоздал на роковой рейс, или то, что он все же попал на борт самолета.
Скотт бросает взгляд на Лейлу. Она неотрывно смотрит на него. Скотту кажется, что так должна смотреть на хозяина маленькая певчая птичка, которая исполнила свою арию и теперь ждет, что в ответ ей насыплют в кормушку семечек.
— Послушайте, — с некоторой досадой говорит он, — с вашей стороны очень любезно встретиться со мной. И я очень рад, что вы хотите устроить в мою честь торжественное мероприятие. Но сейчас мне будет тяжело все это вынести. Сейчас я больше всего нуждаюсь в отдыхе для осознания произошедшего.
Лейла улыбается и кивает. Скотт дал ей то, что в данном случае не смог бы дать никто другой, — свидетельство очевидца. Благодаря этому она словно стала одной из участниц случившегося, доверенным лицом Скотта.