Далее агент О’Брайен пишет: «С учетом всего вышеизложенного я считаю необходимым продолжить допрос человека, который как минимум является единственным свидетелем событий, которые предшествовали авиакатастрофе, а также тщательно проверить правдивость его заявлений о том, что в момент аварии он потерял сознание».
Леди и джентльмены, я не могу понять, почему Гэс Франклин, возглавляющий комиссию по расследованию, не прислушался к мнению человека, который, что совершенно очевидно, является опытным агентом одной из самых уважаемых правоохранительных структур нашей страны. Возможно, у мистера Франклина есть собственный план действий? Или организация, на которую он работает, испытывает давление со стороны нынешней либеральной администрации, желающей побыстрее замять эту историю, чтобы в стране не поднялась волна общественного возмущения из-за гибели нашего лидера, руководителя компании Дэвида Уайтхеда?
С продолжением истории — репортер Эй-эл-си Моника Форт.
Союзники
Въезжая на аллею, ведущую к дому, Элеонора видит припаркованный под вязом незнакомый автомобиль. Это паркетный внедорожник «порше» с табличкой «пресса» за лобовым стеклом. При виде таблички Элеонору охватывает приступ паники. Она боится за мальчика, который находится в доме с ее матерью. Элеонора выскакивает из машины, бросив Дуга одного в салоне, и бежит к двери.
— Мама! — громко кричит она, врываясь в дом и, видя, что в гостиной никого нет, мчится по коридору, заглядывая в комнаты. — Мама!
— Я на кухне, милая.
Элеонора бросает рюкзак на стул и бежит на голос.
— Привет, дорогая, — говорит мать, когда Элеонора добирается наконец до кухни.
За столом сидит мужчина в костюме и красных подтяжках.
— Мама, — жестко произносит Элеонора.
Мужчина поворачивает голову в ее сторону:
— Здравствуйте, Элеонора.
Элеонора замирает — она узнает телеведущего Билла Каннингема. Разумеется, она встречалась с ним и раньше — на вечеринках, которые устраивали Дэвид и Мэгги. Но для нее он — не знакомый человек, а говорящая голова с телеэкрана с изборожденным морщинами лбом, рассуждающая о моральном банкротстве либерализма. Билл разводит руки в стороны, словно ждет, что Элеонора бросится к нему в объятия.
— Бывают ситуации, когда мы должны терпеть и держаться во что бы то ни стало, — говорит он. — Если бы вы знали, на скольких похоронах мне довелось побывать за последние десять лет…
— Где Джей-Джей? — спрашивает Элеонора, оглядываясь по сторонам.
— Наверху, в своей комнате, — сообщает мать, наливая ей в чашку чай.
— Один?
— Ему четыре года, — отвечает мать. — Если ему будет что-нибудь нужно, он вполне в состоянии об этом попросить.
Элеонора разворачивается и возвращается в холл.
— Кто это у нас? — спрашивает только что вошедший в дом Дуг.
Не обратив на него внимания, Элеонора поднимается по лестнице, шагая через две ступеньки. Мальчик действительно находится в своей комнате — он играет с двумя пластиковыми динозаврами. Шагнув через порог, Элеонора переводит дух и изображает на лице улыбку.
— Ну, вот мы и вернулись, — произносит она.
Ребенок смотрит на нее и улыбается. Элеонора садится на пол рядом с ним.
— Извини, что так долго, — продолжает она. — Движение было очень плотное, и к тому же Дуг проголодался.
Мальчик указывает пальцем на свой рот.
— Ты тоже хочешь есть? — уточняет Элеонора.
Джей-Джей кивает. Элеоноре не хочется вместе с ребенком спускаться на кухню, и она уже намеревается принести какую-нибудь еду в комнату. Но затем интуиция подсказывает, что с мальчиком на руках ей будет легче в обществе непрошеного гостя.
— Ладно, пойдем.
Элеонора протягивает к Джей-Джею руки. Он обнимает ее. Элеонора выпрямляется, поднимая его с пола, и несет ребенка вниз по лестнице, а он тем временем играет с ее волосами.
— Там, на кухне, чужой мужчина, — предупреждает она малыша. — Тебе не обязательно с ним разговаривать, если не хочешь.
Билл сидит там же, где и прежде. Дуг роется в холодильнике.
— У меня есть бельгийский эль, — предлагает он, — и еще пиво, которое мои друзья делают на микропивоварне в Бруклине.
— Удивите чем-нибудь необычным, — говорит Билл и в этот момент видит Элеонору и Джей-Джея.
— Вот он! — восклицает Каннингем. — Маленький принц.
Дуг, достав из холодильника две бутылки пива, изготовленного его приятелями, подходит к столу.
— Это пльзеньское, — поясняет он, — не особенно крепкое.
— Отлично. — В голосе Каннингема звучит плохо скрытое пренебрежение. Он ставит бутылку на стол, даже не взглянув на нее, и улыбается мальчику. — Надеюсь, ты помнишь своего дядю Билла.
Элеонора поворачивается к Каннингему боком, так, чтобы мальчик был подальше от него.
— Значит, это вроде визита родственника? — интересуется она.
— А что же еще? Извините, но я не мог выбраться сюда раньше. Когда новости становятся вашей жизнью, возникает множество проблем. Но ведь кто-то должен говорить людям правду.
«Так вот чем ты занимаешься? А я полагала, что ты всего лишь сообщаешь новости», — думает Элеонора.
— Ну и какие новости по поводу этого самолета? — интересуется Дуг, прихлебывая пиво. — Мы здорово заняты ребенком и потому, понимаете, не всегда успеваем посмотреть телевизор…
— Разумеется, — откликается Билл. — Обломки самолета все еще ищут.
Элеонора изумленно качает головой. «Они что, сумасшедшие?»
— Пожалуйста, не надо. Не при Джей-Джее, — говорит она.
Дуг недовольно сжимает губы. Он не любит, когда женщины делают ему замечания, особенно в присутствии других мужчин. Элеонора понимает это. Посадив ребенка на стул, она идет к холодильнику.
— Ваша жена права, — соглашается Каннингем. — Женщины разбираются в деликатных ситуациях лучше нас. Мы обычно концентрируем внимание на фактах. Пытаемся понять, чем конкретно можем помочь, и забываем о чувствах.
Элеонора пытается отвлечь племянника от этого разговора, покормив его. Он не то чтобы капризен, но довольно разборчив в еде. К примеру, с удовольствием ест прессованный творог, а не сливочный сыр, любит сосиски, но терпеть не может салями.
Каннингем тем временем решает, что должен добиться от ребенка улыбки.
— Так ты помнишь дядю Билла, верно? — повторяет он свой вопрос. — Я видел, как тебя крестили.
Элеонора протягивает мальчику чашку с водой. Он пьет.
— И на церемонии крещения твоей сестры я тоже был, — продолжает гнуть свое Каннингем. — Она была очень красивой девочкой.
Элеонора сверлит Билла возмущенным взглядом. Смысл его очевиден — «думай, что говоришь». Каннингем понимающе кивает и без колебаний меняет тему разговора, стараясь показать, что готов к сотрудничеству и они вместе делают важное дело.
— Да, я нечасто тебя навещал. Но у меня было много работы, и к тому же в последнее время мы с твоим отцом не всегда хорошо понимали друг друга — может, потому, что постоянно находились рядом. Но мы симпатизировали друг другу. Особенно я твоему отцу. Однако в какой-то момент между нами возникло отчуждение. Так бывает между взрослыми людьми. Со временем ты сам это поймешь. Конечно, было бы лучше, если этого не произошло. Но, скорее всего, и в твоей жизни настанет такой этап. Мы слишком много работаем, жертвуя при этом чем-то важным.
— Мистер Каннингем, — прерывает Билла Элеонора. — Я очень рада вашему визиту, но после еды мальчику нужно поспать.
— Нет, не нужно. Он уже поспал сегодня в первой половине дня, — внезапно заявляет мать Элеоноры, Бриджит Данкирк. Та смотрит на мать с плохо скрываемым возмущением. Бриджит всегда любила угодить малознакомым людям, особенно мужчинам. Ее муж бросил их, когда Элеонора начала посещать колледж. После развода он переехал во Флориду. Теперь отец живет в Майами и встречается с разведенными дамами с силиконовыми бюстами. Кстати, он должен приехать проведать Элеонору после отъезда Бриджит.
Билл замечает напряженность, возникшую между матерью и дочерью. Он переводит взгляд на Дуга, который приподнимает уже наполовину опустевшую бутылку с пивом, словно хочет произнести тост.
— Ну как, классное? — спрашивает он, не замечая, что Билл к напитку даже не притронулся.
— Что? — не понимает Каннингем.
— Пиво.
Не ответив, Билл протягивает руку и ерошит волосы мальчика. Четыре часа назад в офисе Дона Либлинга он выдержал жесткую стычку с Гэсом Франклином из Национального комитета безопасности перевозок и представителями министерства юстиции. Они заявили, что хотят знать, где он взял записку О’Брайена.
— Еще бы, конечно, хотите, — ответил он, засунув большие пальцы за подтяжки.
Дон Либлинг, поправив галстук, подчеркнул, что компания Эй-эл-си не раскрывает свои источники информации.
— Это не пройдет, — заявил сотрудник минюста.
У Франклина, внушительного вида чернокожего мужчины, похоже, была своя версия случившегося.
— Это сам О’Брайен передал вам записку? Из-за того, что произошло между нами?
Билл лишь пожал плечами.
— Во всяком случае, она не упала с неба, — заявил он. — Это все, что я могу сказать. Мне уже приходилось бывать в суде и отстаивать наше право не разглашать источники, из которых мы получаем те или иные сведения. Буду рад сделать это еще раз. И, кстати, если не ошибаюсь, теперь вы не можете держать свои машины на нашей парковке бесплатно.
После того как негодующие Франклин и люди из минюста ушли, Либлинг плотно закрыл дверь своего кабинета.
— А теперь расскажи мне все, как есть, — потребовал он, обращаясь к Биллу.
Каннингем уселся на диван, вытянул ноги и произнес целый монолог. Да, он воспитывался без отца, а его мать была слабой женщиной, хватавшейся за случайных мужчин, как утопающий за соломинку. Зато посмотрите на него теперь. Перед вами богатый человек, мультимиллионер, который указывает половине населения земного шара, что именно надо думать и когда. Он не позволит какому-то выскочке-юристу, пусть даже выпускнику Лиги Плюща, сбить его с толку и сдать Нэймора. Дело касается Дэвида, его друга и наставника. Да, возможно, в последнее время они с Дэвидом не слишком ладили, но Уайтхед был для Билла как брат, а значит, он должен во что бы то ни стало докопаться до правды.