Мик попросил супругов показать ему их спальню и комнату Рэйчел, а также подробно рассказать обо всем, что произошло, и об их действиях. Тем временем двое из приехавших с ним мужчин осмотрели остальные помещения дома и окрестности. Еще двое соорудили в гостиной нечто вроде командного центра, разместив на столе несколько портативных компьютеров, телефонов и принтеров.
Затем прибывшие собрались вместе.
— Отпечатки ног только одного человека, — доложил чернокожий мужчина, жующий резинку. — Есть еще две глубокие свежие царапины прямо под окном. Мы полагаем, это отметины от приставной лестницы. Следы ведут к расположенному на участке подсобному сооружению, а затем исчезают. Внутри этого сооружения мы нашли лестницу. Она складная и, насколько я могу судить, достаточно длинная, чтобы можно было достать до окна второго этажа.
— Значит, похититель не принес лестницу с собой, а использовал ту, которая оказалась под рукой. Это означает, что он знал о ее наличии.
— У нас в прошлые выходные отвалился водосточный желоб, — вспомнил Дэвид. — Приехал хозяин и все починил, при этом пользовался лестницей. Не знаю, где он ее взял, но привезти с собой лестницу, скорее всего, не мог, поскольку приезжал на седане.
— Надо будет взглянуть на этого самого хозяина, — заметил Мик.
— Отпечатков шин на подъездной дороге нет, — сообщил один из подчиненных Мика, в руках у которого Дэвид с удивлением увидел винтовку. — Во всяком случае, свежих. Так что неясно, в каком направлении ушел похититель или похитители.
— Простите, — вмешалась в разговор Мэгги, — но кто вы такие? Кто-то украл нашего ребенка. Нам надо позвонить в полицию.
— Миссис Уайтхед… — начал Мик.
— Перестаньте называть меня так.
— Извините, но как мне вас называть?
— Никак. Просто… кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?
— Мэм, — снова заговорил Мик, — я штатный консультант по вопросам безопасности крупнейшей в мире охранной фирмы. Тот, на кого работает ваш муж, нанял меня за свой счет, так что вам мои услуги не будут стоить ни цента. Я восемь лет прослужил в «морских котиках» и еще восемь в Федеральном бюро расследований. Расследовал три сотни случаев похищения людей и имел очень высокий процент успеха. В таких делах надо действовать по определенной схеме. Как только мы закончим сбор фактов, обещаю, мы позвоним в ФБР, но не как беспомощные наблюдатели. Моя работа состоит в том, чтобы контролировать ситуацию с самого начала и до того момента, когда мы вернем вашу дочь обратно.
— А вы можете это сделать? — спросила Мэгги с отсутствующим видом. — Вернуть ее обратно?
— Да, мэм, — ответил Мик. — Могу.
Бланко
Он просыпается от ощущения дискомфорта, которое вызывают у него белые стены. В белых тонах выдержан интерьер не только спальни. Во всех комнатах апартаментов, где его поселили, полы, стены и мебель имеют цвет слоновой кости. Очнувшись от сонного забытья, Скотт долго лежит в кровати неподвижно с открытыми глазами, прислушиваясь к учащенному биению сердца. Ему вдруг приходит в голову мысль — находиться в помещении с белым полом и стенами подобно пребыванию в чистилище. Еще через некоторое время Скотту начинает казаться, что отсутствие в интерьере других цветов, кроме белого, вполне способно свести его с ума. Он ворочается с боку на бок на белой кровати, застеленной белоснежными простынями, и взбивает кулаком подушку в безупречно белой наволочке. В 2:15 он отбрасывает в сторону белое одеяло и спускает ноги на белый пол. Сквозь двойные оконные рамы, выкрашенные белой краской, шум уличного движения почти не слышен. Скотт вспотел, лоб его покрылся испариной, сердце выбивает барабанную дробь.
Он идет в кухню, раздумывая, не сделать ли кофе, но потом отказывается от этого намерения, боясь сбить режим и превратиться в человека, перепутавшего день с ночью и пьющего за завтраком бурбон. Чувствуя жжение в глазах, Скотт бредет в гостиную и выдвигает по очереди все ящики комода. В ванной комнате он обнаруживает шесть футляров с губной помадой, на кухне черный фломастер и две маркера, желтый и розовый, в холодильнике — подвявшую свеклу. Вынув несколько корнеплодов из овощного ящика, он наливает воду в кастрюлю и ставит ее на плиту, чтобы вскипятить.
В это самое время о нем на все лады говорят в теленовостях. Скотту не нужно включать телевизор, чтобы убедиться в этом — он и так знает наверняка. Ничего не поделаешь, он попал в эту молотилку, и теперь ему еще долго будут перемывать косточки. Скотт снова идет в гостиную, разумеется, тоже белую, слыша, как поскрипывают у него под ногами белые, чисто вымытые половицы. Камином явно недавно пользовались, и Скотт, присев на корточки, ощупью находит в топке кусок угля. Он извлекает его с такой осторожностью, словно это алмаз, а не кусочек сгоревшей древесины. На противоположной от камина стене укреплено огромное, от пола до потолка, зеркало. Выпрямившись, Скотт видит в нем свое отражение. Разумеется, это всего лишь совпадение, но на нем белые трусы и футболка. Белый человек с бледным лицом, в белом нижнем белье, в комнате с белыми стенами и полом… Скотт вдруг кажется себе призраком. «Интересно, что более вероятно, — подумал он, — то, что я, оказавшись в океане, проплыл много миль с поврежденным плечом и ребенком на спине, или то, что я утонул в соленых волнах, как моя сестра много лет назад с полными ужаса глазами и судорожно раскрытым ртом исчезла в глубине черных вод озера Мичиган?»
Держа в руке кусок угля, Скотт обходит гостевые апартаменты, зажигая лампы и светильники во всех помещениях. С улицы доносится скрип тормозов подъехавшего к дому мусоровоза, челюсти которого, жужжа и лязгая, начинают пожирать вещи, которые больше никому не понадобятся. Через пару минут квартира залита ярким электрическим светом, и Скотт еще раз медленно обходит ее, впитывая глазами вездесущую, нестерпимую белизну. У него начинает кружиться голова от ощущения, что он попал внутрь белоснежного герметичного кокона.
Все предметы любого другого цвета, кроме белого, лежат на низком кофейном столике в гостиной, за исключением куска угля, который Скотт продолжает держать в руке. Он перекладывает его из левой руки в правую и смотрит на свою испачканную ладонь. Затем с чувством невероятного облегчения прикладывает ее к груди и проводит сверху вниз по белой ткани футболки, оставляя на ней черный след.
«Я жив», — думает Скотт.
Затем он принимается пятнать черным белые стены.
Час спустя он слышит стук в дверь апартаментов, а затем звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Входит Лейла, все еще одетая по-вечернему — в коротком платье и туфлях на высоком каблуке. Она находит Скотта в гостиной. Он занят тем, что раз за разом швыряет в стену свеклу, оставляющую на белой поверхности бордово-лиловые пятна. Его футболка и шорты безнадежно испорчены, но, с точки зрения Скотта-художника, стали гораздо лучше прежнего. Они все в черных и красных разводах. Словно не замечая присутствия Лейлы, Скотт медленно подходит к стене и приседает на корточки. Его ухо улавливает шорох и шаги за спиной, затем Скотт слышит, как Лейла изумленно ахает.
Он, однако, не обращает внимания на эти звуки, потому что главное для него сейчас — его мысли и чувства, воспоминания, бродящие в сознании. Желание выразить все это было настолько нестерпимым, что его, пожалуй, можно сравнить с сильнейшим позывом к мочеиспусканию, которое человек испытывает после долгого путешествия в машине по городским пробкам, торопливого преодоления последних десятков метров от стоянки до двери квартиры, возни с ключами, торопливого расстегивания молнии на брюках. Да, пожалуй, наслаждение, которое в эти моменты испытывает Скотт, можно сравнить с ощущением удовлетворения острой физиологической нужды.
Теперь пространство вокруг Скотта наполнено цветом. С каждым новым штрихом общий замысел картины проступает в его сознании все яснее.
Позади Скотта стоит Лейла, раскрыв рот от изумления. В эту минуту она не в состоянии внятно сказать, какие чувства испытывает. Ей случайно довелось стать свидетелем процесса творчества, причем совершенно неожиданно и для себя, и для художника. Апартаменты, которые являются ее собственностью и интерьер которых она оформляла в соответствии со своими вкусами, превратились в нечто совсем иное. Наклонившись, Лейла расстегивает ремешки на туфлях, снимает их и, держа в руках, подходит к белому дивану, испещренному разноцветными пятнами.
— Я возвращалась с вечеринки, ее устраивал где-то на окраине какой-то тип — из тех, которых невозможно запомнить. И увидела свет. Он горел сразу во всех окнах.
Лейла садится на диван, поджав под себя одну ногу. Скотт проводит рукой по волосам. Кожа на его голове сейчас имеет цвет вареного лобстера. Затем он подходит к кофейному столику и берет помаду.
— Представьте, пятидесятилетний мужчина заявил мне, что хочет понюхать мои трусики, — говорит Лейла. — Нет, не так, погодите. Он хотел, чтобы я сняла трусики и положила их ему в карман. Видите ли, потом, вернувшись домой, он дождется, когда его жена заснет, пойдет в ванную, станет нюхать их и мастурбировать, а потом кончит в раковину.
Встав с дивана, Лейла подходит к бару и наливает себе чего-то в стакан. Скотт, который, похоже, в эту минуту никого и ничего не замечает, открывает футляр с помадой, рисует на стене линию, затем закрывает — оттенок его не устраивает.
— Представьте, как он выпучил глаза, когда я сказала, что трусиков на мне нет, — продолжает Лейла, отхлебывая из стакана и наблюдая за тем, как Скотт пробует помаду оттенка «летний алый». — Вы когда-нибудь задумывались о том, как все было раньше?
— Когда раньше? — спрашивает Скотт, не оборачиваясь.
Лейла ложится на диван.
— Иногда меня беспокоит то, что люди разговаривают со мной, потому что я богата или потому что хотят меня трахнуть.
— Иногда, — говорит Скотт, — люди вполне могут просто пытаться угадать, что вы закажете, аперитив или коктейль.