Боковым зрением Джил увидел, как Авраам, поднявшись по ступенькам складного трапа, нырнул в самолет для осмотра его изнутри. На то, чтобы обследовать лайнер от носовой части до хвоста, включая кабину пилотов и санузел, ушло шесть минут. Закончив, Авраам встал в проеме двери и жестом показал Джилу, что все в порядке, после чего спустился по трапу на землю.
— Пойдемте, — сказал Джил, обращаясь к семье Уайтхед.
Они поднялись на борт. Зная, что салон тщательно осмотрен, Джил вошел в самолет последним, прикрывая остальных от возможного нападения сзади. В тот момент, когда он преодолел половину ступенек трапа, Джил вдруг почувствовал едва заметный прохладный сквознячок. Может, это было предчувствие, знак судьбы?
Войдя в салон, Джил остался стоять у открытой двери. Он был высоким мужчиной — шесть футов два дюйма, но худощавым и жилистым. Благодаря этому, поднимаясь на борт, его вполне можно было обойти.
— Прибыла вторая группа пассажиров, — послышался в наушнике Джила голос одного из сотрудников.
Джил увидел Бена и Сару Киплинг, которые в этот момент предъявляли документы другому охраннику, контролировавшему выход на взлетно-посадочную полосу. Внезапно он почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Обернувшись, Джил увидел стюардессу, державшую в руках поднос.
— Не желаете ли немного шампанского перед взлетом? — спросила она. — Или, может быть, еще чего-нибудь? Вы только скажите.
— Нет, — отказался Джил. — Как вас зовут?
— Эмма Лайтнер.
— Спасибо, Эмма. Я обеспечиваю безопасность мистера Уайтхеда и членов его семьи. Можно мне побеседовать с командиром экипажа?
— Конечно. По-моему, он сейчас осматривает самолет снаружи. Я могу передать, когда он вернется, что вы хотите с ним поговорить.
— Да, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнула стюардесса. Джил почувствовал, что она по какой-то причине очень нервничает. Впрочем, он знал: многим становится не по себе, когда они видят на борту самолета вооруженного человека. — Может, я все-таки принесу вам что-нибудь?
Джил отрицательно покачал головой и отвернулся. Киплинги уже поднимались по трапу. Все последние годы они часто общались с Уайтхедами, поэтому Джил знал их в лицо. Когда они вошли в салон, он приветственно кивнул, но сразу же отвел взгляд, чтобы избежать разговора. Он слышал, как Киплинги стали здороваться с теми, кто уже находился на борту.
— Дорогая, — обратилась к Мэгги Сара, — я в восторге от твоего платья!
В этот момент у трапа появился командир экипажа Джеймс Мелоди.
— Вы видели эту чертову игру? — преувеличенно громким голосом осведомился Киплинг. — Как этот идиот умудрился не поймать мяч?
— Не заводи меня, — отозвался Кондор.
— Я хочу сказать, что даже мне удалось бы его поймать, хотя мои руки словно из хлебного мякиша.
Джил выглянул в дверной проем. Туман совсем сгустился. Подгоняемые ветром молочно-белые клочья теперь стелились уже у самой земли.
— Командир, меня зовут Джил Барух. Я из компании «Энслор Секьюрити», — представился Джил, обращаясь к Мелоди.
— Мне сообщили, что вы хотите со мной поговорить, — ответил тот.
Джил уловил в его речи едва заметный акцент — возможно, британский или южноафриканский, но сглаженный долгой жизнью в Америке.
— Вы с нами раньше не работали, — сказал Джил.
— Верно. Но у меня бывали охраняемые пассажиры, поэтому порядок я знаю.
— Это хорошо. Значит, вы в курсе, что, если возникнет какая-то проблема с самолетом или произойдет любое, даже самое незначительное изменение полетного плана, второй пилот должен немедленно сообщить мне об этом.
— Безусловно, — подтвердил Мелодии. — А вы знаете, что у нас произошла замена второго пилота?
— С нами полетит Чарльз Буш, так?
— Точно.
— Вам приходилось летать с ним раньше?
— Один раз. Он, конечно, звезд с неба не хватает, но знает свое дело, — ответил Джеймс Мелоди и слегка замялся.
— В моем деле мелочей нет, — поощрил его Джил. — Ну, в чем дело?
— Да нет, ничего такого… Просто мне кажется, что у Буша с нашей стюардессой, похоже, роман.
— Роман?
— Я в этом не уверен. Но у меня сложилось такое впечатление, глядя на то, как она ведет себя с ним.
Джил немного подумал и кивнул:
— Ладно, спасибо.
Развернувшись, он вошел в салон и посмотрел в сторону кабины пилотов. Там сидел второй пилот Чарльз Буш и с аппетитом уплетал наполовину обернутый в целлофан бутерброд. Обернувшись, он встретился глазами с Джилом. На губах летчика появилась улыбка. Волосы его были коротко острижены, но причесаться он явно забыл, как, впрочем, и побриться. Тем не менее Чарльз Буш казался весьма приятным молодым мужчиной. Джилу достаточно было взглянуть на него, чтобы понять: в прошлом он занимался спортом, с юных лет пользуется успехом у девушек и гордится этим. Джил снова окинул взглядом салон. В его сторону по проходу шла Эмма, стюардесса.
Он молча поманил ее пальцем.
— Как ваши дела? — улыбнулась она, подходя.
— Скажите, есть что-то такое, о чем я должен знать?
Стюардесса нахмурилась:
— Я не понимаю, что вы имеете…
— Я имею в виду, между вами и Бушем, вторым пилотом.
Эмма Лайтнер покраснела.
— Нет, — сказала она и еще раз улыбнулась. — Понимаете… Бывает так, что девушка нравится парню, но она говорит «нет». — Стюардесса поправила волосы. — Нам доводилось летать вместе раньше. Чарльз Буш любит флиртовать со всеми девушками, не только со мной. Но он хороший. Поэтому не беспокойтесь. И потом, вы здесь, так что…
Эмма не закончила фразу, считая, что сказала более чем достаточно. Джил задумался. Работа телохранителя подразумевала умение оценивать людей, и Джил этой способностью обладал. Он разработал для себя свою систему типов личности. Первый тип — «задумчивые» люди, второй — «нервные», третьи — «вспыльчивые», четвертые — «задиры». Каждый тип Джил разделил на разновидности в зависимости от особенностей поведения, которые могли свидетельствовать о возможности неожиданных действий и поступков. Например, когда человек «нервного» типа мог вдруг проявить себя как «вспыльчивый» или «задира».
Эмма снова улыбнулась ему и отошла. Джил включил рацию и сообщил диспетчерской службе аэродрома, что воздушное судно готово к полету.
За городом
Скотт гонит машину на север параллельно реке Гудзон мимо Вашингтон-Хайтс и Ривердэйла. Урбанистический пейзаж за окном автомобиля сменяется растущими вдоль дороги деревьями и небольшими городками, застроенными двух-трехэтажными домами. Приемник в салоне автомобиля выключен, и Скотт прислушивается к шуршанию шин по мокрой и скользкой от дождя дороге. Летняя гроза ушла вперед, и Скотт едет вслед за ней, переключив дворники на режим прерывистой работы.
Он думает о волне, которая едва не погубила его и мальчика. Вспоминает гул, нарастающий по мере ее приближения. Отблеск луны на глянцевой стене воды. Нависший над ним и мальчиком чудовищный вал, незаметно подкравшийся сзади, словно чудовище из страшной сказки. Этот бездушный убийца был создан самой природой, которая подчас бывает совершенно безжалостной. Скотт вспоминает о том, как он нырнул, крепко обхватив мальчика, и как они оба едва не захлебнулись.
Потом мысли его переключаются, и он начинает думать о камерах на плечах телерепортеров, слепящем свете софитов и шквале вопросов, который обрушили на него журналисты. Скотт невольно задается вопросом, что правильнее: считать камеру вспомогательным инструментом в руках человека или человека придатком камеры? Он затрудняется с ответом. Большинство людей уверено, что всевозможные технические устройства изобретены для обеспечения комфорта и удовлетворения их потребностей. Но что, если все наоборот? Правильно ли будет сказать, что телевидение существует для того, чтобы люди его смотрели? Или на самом деле человечество существует для того, чтобы сидеть перед телевизором?
Скотт вздрагивает — в его памяти снова возникает водяная гора высотой с пятиэтажный дом. Он заново переживает страшные ощущения: перед ним разверзается черная бездонная пучина, в которую его с чудовищной силой заталкивает лапа водяного монстра, а Скотт, будучи не в состоянии сопротивляться ее давлению, лишь крепко прижимает к себе ребенка.
Этих типов интересовало, случился ли у него роман с Мэгги. Они постоянно об этом спрашивали. Мэгги была матерью двоих детей и когда-то работала воспитателем в детском саду. Может, они считали ее участницей очередного реалити-шоу — печальной и в то же время чрезмерно чувственной домохозяйкой из какого-нибудь дешевого романа?
Скотт вспоминает, как бессонной ночью разрисовал стены гостиной в доме Лейлы углем, помадой и свеклой. Затем ему приходит в голову мысль о том, что его угольный набросок, скорее всего, будет последним изображением Мэгги.
Стал бы он спать с ней, если бы она это предложила? Можно ли сказать, что его влекло к ней, а ее к нему? Где он стоял, когда Мэгги пришла посмотреть его работы? Может быть, слишком близко от нее? Или нервно переминался с ноги на ногу где-нибудь поодаль? Она была первым человеком, которому Скотт решился показать свои картины, и потому во время ее визита очень нервничал. Когда Мэгги вошла в сарай, где висели полотна, Скотту очень сильно захотелось выпить, но он сумел не поддаться искушению.
Такова правда, но телезрителям она не нужна. Для них Скотт — персонаж пьесы, которую написал не он, а кто-то другой. Он, Скотт Бэрроуз — не то герой, не то негодяй. И похоже, дело идет ко второму варианту. Скотт прекрасно понимает, как СМИ способны развернуть всю историю. Они могут написать свою картину происшедшего, заменив факты на домыслы.
Потом Скотт думает об Энди Уорхоле, который рассказывал журналистам совершенно разные варианты своей биографии: «Я родился в Акроне. Я родился в Питтсбурге». Позже, говоря с людьми, он мог без труда определить, какие именно его интервью они читали. Уорхол хорошо понимал, что человек — это то, что он о себе рассказывает. Выдумки для него были одним из средств самовыражения как художника.