От немедленной расправы женщину спас только звонок из Института. Отчаянно жестикулируя, Кацураги выскочила прочь, а злая Аска, пиная полотенца и старые компрессы, валяющиеся на полу, тоже направилась на выход, но уже в дверях была остановлена:
– А-аска… Большое тебе спасибо…
Синдзи увидел, как девочка ссутулилась и обернулась. Парень был поражен: он впервые увидел ту Аску, у которой не было детства, которая убивала Рыцарей с восьми лет и закончила колледж в четырнадцать. В огромных голубых глазах плавился стыд:
– Не за что… Я не тебя успокаивала и баюкала, дурак, а себя.
Синдзи встал и подошел к ней – тысячи лет в кошмарах все еще работали на его решительность. Аска покорно дала себя усадить на кровать, обнять и лишь затем вздохнула, пряча взгляд.
– Я… В семь лет в состоянии "Берсерка" убила любовника своей матери. Мама отказалась от меня и сошла с ума. Я два года просыпалась с криками, снова и снова во сне ломая тому козлу хребет. Вот так вот, Икари…
Она все же поднялась, не желая слушать, что брякнет шокированный Синдзи, и выходя сказала:
– Ладно, дурак. Если наскучит одному – приходи в зал. Я там буду на приставке играть.
Дверь аккуратно задвинулась, и Синдзи рухнул на кровать, глядя в потолок. Он не боялся спать, – вера в слова Рей была нерушима, – но кошмары оставили ему слишком сильно ноющие шрамы. Синдзи хотел уже было встать и присоединиться к Аске, когда вдруг почувствовал, что глаза наполняются слезами. Парень согнулся в рыданиях, зажимая себе рот.
После всех ужасов, разочарований и редких радостей последних дней он впервые мог наяву скорбеть о своем друге.
Глава 9
Кабинет Директора Фуюцки выглядел так же, как и кабинет профессора Фуюцки десять лет назад, то есть был сугубо функциональным помещением, в котором ученый и исследователь чувствовал себя вполне комфортно и естественно. Правда, большинство посетителей Директор все же принимал в более представительном зале, оборудованном по соседству таким образом, чтобы производить нужное впечатление одновременно и на высоких гостей (NERV – преуспевающая научная структура на особом финансировании ООН), и на не менее высоких проверяющих (NERV – организация, тратящая бюджет на исследования, а не на патетический декор). "Личный" же кабинет был не слишком известен даже среди непосредственных подчиненных, по сути туда приглашались лишь первый заместитель Рицко Акаги и Первое Дитя.
Козо Фуюцки сейчас стоял перед одной из достопримечательностей своего логова – обыкновенной университетской доской, давным-давно исписанной сложными математическими записями, среди которых было безжалостно вытерто "окно", заполненное лишь пятью строчками, и Директор, шевеля губами, перебирал их:
– Вестник Отрицания… Вестник Пути… Вестник Познания… – он остановился, взял маркер и бережно, почти с благоговением провел им по первым трем строкам, зачеркивая их.
Оставалось еще две надписи, и Фуюцки долго держал руку перед ними: "Вестник Тьмы" и "Вестник Видения". Директор открывал и закрывал колпачок маркера, хмурился и дергал уголком рта, его мысли кружились вокруг этих последних строк, которые отделяли человечество от величайшей победы.
Пискнул сигнал ресивера, и Фуюцки, с видимым сожалением оторвавшись от доски, сел в кресло напротив камеры и видеопанели. Таблица настроек, спутниковые данные установки сигнала… Потерянный в своих мыслях Директор проморгал момент появления на экране знакомого интерьера кабинета главы SEELE.
– Здравствуй, Козо.
Фуюцки кивнул, с видимым усилием разорвал нить своих нелегких размышлений и вновь, как всегда, поймал себя на мысли, что с Безглазым разговаривать крайне тяжело. Хотя для человека с опытом Директора NERV было нетрудно скрыть неудобство, вызванное невидимыми глазами собеседника, это отнюдь не делало разговор легче.
– Здравствуй, Кил. Полагаю, причина вызова существенна?
– И не одна, – Лоренц усмехнулся. – Окончена полная интерпретация Договора. Теперь нет никаких сомнений, что сценариев всего три.
Фуюцки сухо кивнул:
– Мне кажется, мы выяснили уже, что Великие не лгут, значит, то, что прозвучало четырнадцать лет назад, – тоже правда.
Лоренц помолчал, обозначая неохотное согласие со своим визави:
– Думаю, доказательства в таком вопросе никогда не лишни, Козо. Однако, это не все. То, что тебе сообщили Великие, – лишь основа Договора, но его примечания не менее захватывающи. К примеру, тебе будет интересно узнать, что в случае, если человечество откажется от исполнения Договора…
– Не интересно, Кил, – прервал его Фуюцки. – Договор будет исполнен. NERV не допустит ни одностороннего выполнения сценария Великих, ни разрыва Договора.
– Ну что ж, хорошо, – примирительно сказал Лоренц. – В некоторых вопросах ты упорно хочешь быть не ученым, но фанатиком человечества…
– Фанатиком? Кил, сколько можно?
– Да, Козо, действительно. Ты ведь решил, что Слияние – оптимальный путь, потому что позволит сохранить человеческое…
– Хватит, Кил! – Фуюцки уже не скрывал злости. – Мы все решили уже много лет назад! Ты помнишь, как стал компьютеризированной руиной? Или напомнить?..
Лоренц откинулся на спинку своего кресла и скрестил руки на груди, но его ровный тон не изменился:
– Это тут не при чем. Два из трех вариантов Сценария избавят меня от этого унизительного существования, так что не дави мне на воспоминания об "Эдеме". Но почему ты решил, что именно начатый тогда путь лучший для всех нас? Почему?..
Фуюцки смотрел на своего врага и союзника, тоскливо вспоминая, что каждый значимый этап их продвижения по намеченному пути непременно сопровождался повторением этого разговора. И сегодня Директор NERV чувствовал, что безумно устал. Устал от аргументов Лоренца и от своих аргументов, от вечных споров, от воспоминаний о Втором Ударе… Директор чувствовал, что сейчас, когда победа так близка и так по-прежнему далека, он невероятно утомлен необходимостью что-то доказывать.
– …да, мы потеряем свою человеческую сущность, но ведь Слияние оставит людям возможность пойти старым путем страдания!..
"Великое небо, – подумал Фуюцки, очнувшись, – он все еще продолжает!.."
Директор NERV поднял руку, призывая разошедшегося коллегу к молчанию.
– Кил… Я уважаю твое мнение во всем и несмотря ни на что… Но мы больше не будем возвращаться к этой теме. Еще два Вестника, и Договор будет исполнен, так что пережевывать доводы нет смысла.
На лице Лоренца ничего не отразилось, он ожидал чего-то подобного:
– Возможно, есть новые аргументы, Козо? Старые основываются на твоей вере в человечество… Так просвети, почему всем вместе стоит идти ненадежным путем твоих личных убеждений?
– Старые аргументы все еще в силе. Но есть кое-что сверх того, Кил…
Фуюцки был полон решимости поставить точку. Не три, а всего одну.
– … Я не обязан ничего доказывать, потому что я ушел во Мглу после Второго Удара и подчистил все то, что наделали наши предшественники в 2000 году. Потому что я получил Печать Договора. Потому что я открыл программу EVA… Тебе не кажется, Кил, что я уже доказал делом право взять на себя ответственность за будущее?
В тишине, воцарившейся в эфире, стали слышны звуки работающей тонкой электроники спутниковой связи.
– Что ж, Фуюцки, наконец я услышал то, что ты все эти годы, по-видимому, на самом деле имел ввиду… Я все понял. Раз тема будущего закрыта, давай вернемся к настоящему… Есть еще один повод поговорить. Что со статусом твоих Детей?..
Продолжая разговор, Директор NERV не мог отделаться от мысли, что уже четырнадцать лет Кил Лоренц пытался вытянуть из него именно такое самоуверенное заявление, и, невзирая на очевидную теперь точку в этой теме, Фуюцки почувствовал себя очень неспокойно.
*****************************
Сигеру Аоба пропустил две смены и почти наверняка был бы уволен, невзирая на свой допуск к секретной информации и высокую квалификацию, если бы не взломал компьютерную сеть больницы и не прописал себе диагноз "обострение хронического тонзиллита". Истинная причина прогулов в данный момент превратилась из благословенного забвения в жуткую головную боль, потому как на самом деле старший техник NERV двое суток смотрел телевизор и пил. Бренчал на гитаре и пил. Играл на приставке и пил. Слушал музыку и пил.
Попросту говоря – пил беспробудно.
В Институте никто не знал тайны техника-неформала: Сигеру Аоба завидовал Мисато Кацураги. Ее двое подопечных до сих пор, хвала небесам, живы и здоровы, а его младший товарищ, о котором он знал так много, но которого так плохо успел узнать, уже никогда не сможет вновь… И не придет… И не… Вот…
Сигеру тряхнул бутылкой, потер подозрительно пекущие глаза и понял, что, пожалуй, хватит: можно попить воды и браться за "весло", пока он еще может воткнуть джек в гнездо.
С трудом проворачивая опухший язык во рту, Аоба пробирался по стенке в кухню, когда его остановила трель дверного звонка. Старший техник насторожился, потирая задребезжавшую голову: это, безусловно, мог быть и разносчик из магазина, но не стоило исключать и визита коллег. Обуреваемый сомнениями, частично обостренными алкоголем, Сигеру открыл дверь.
– Доброе утро, Сигеру Аоба-сан.
На пороге обнаружился самый странный молодой человек, которого мог себе представить техник. Аоба даже помотал головой, немедленно пожалел об этом, но все же отогнал мысль о брате-близнеце Рей Аянами: необычный цвет растрепанных волос – правда, в отличие от Первого Дитя, не голубой, а почти седой, белая кожа и внимательные кроваво-красные глаза. Парень держал в руке дорожную сумку и вообще выглядел так, будто прибыл по месту назначения.