Как будто вновь иду на высоту…
Все кончено. Ты побороть не можешь
Ту тяжесть, что гнетет тебя к земле,
И мертвецы твои чрезмерно сильны,
Ты больше их не можешь обуздать.
Смотри: на стол я ставлю три бокала.
В один вливаю белое вино,
Другой бокал я красным наполняю
И третий – желтым. Если выпьешь первый,
К тебе придет вся сила прежних дней.
Второй тебе опять вернет блаженство,
Тот светлый дух, который ты забыл.
Но тот, кто два бокала эти выпьет,
Он должен и последний осушить.
(Хочет идти в дом, останавливается и говорит с глубоким значением.)
Он должен, я сказала. Не забудь.
(Уходит.)
Гейнрих сперва вскакивает в экстазе; услышав: «Все кончено», бледнеет и отступает назад; теперь он пробуждается из своего оцепенения, опускается на скамейку и сидит на ней, прислонившись.
Все кончено. Она сказала: «Все».
Теперь, как никогда, ты все узнало,
О, сердце! Что ж еще ты хочешь знать?
Ты, вещая, твоим единым словом
Нить жизни перерезала, как бритвой:
Все кончено. Осталась лишь отсрочка.
Холодный воздух веет из ущелья.
Едва скользя по краю низких туч,
Вдали мерцает первое сиянье,
И этот день встает не для меня.
Так много дней я жил, и это первый
Не для меня.
(Берет первый бокал.)
Приди же ты, вино,
Ко мне, пред тем как страшное настанет!
На дне бокала чуть темнеет капля
Последняя… Старуха, нет еще?
Да будет так.
(Пьет.)
Теперь второй я выпью.
(Берет второй бокал.)
Я выпил первый лишь из-за тебя,
И если бы ты не был здесь, волшебный,
Хранящий сладко-пьяный аромат,
Тот пир, что нам Господь назначил в мире,
Казался б скудным – о, высокий гость,
Тебя узнать он был бы недостойным.
Благодарю тебя.
(Пьет.)
Напиток дивный!
Дуновение эоловой арфы пролетает в воздухе, в то время как он пьет. Раутенделейн, утомленная и строгая, поднимается из колодца, садится на край его и расчесывает свои длинные распущенные волосы. Лунный свет. Она бледна и поет самой себе.
(Тихим голосом.)
Ночью глубокой всхожу я одна,
Волны волос озаряет луна.
Нет никого, чтоб смотреть на меня,
Птички к далеким краям улетают,
Белые сонно туманы блуждают,
За лесом видны мерцанья огня…
(Незримый в колодце.)
Раутенделейн!
Иду!
Иди скорее!
Больно, мне больно! Платье так жмет.
Я дева глухих, заколдованных вод.
Раутенделейн!
Иду.
Иди скорее!
Месяц сиянье холодное льет,
В мыслях мой милый, мой прежний встает.
Звенят колокольчики в поле.
О чем колокольчики в поле звенят?
О чем колокольчики мне говорят?
О счастье? О боли?
Счастье и боль в них звучат заодно.
Время идти на глубокое дно,
Туда, где подводные травы растут.
Вниз, в глубину!
Долго я, долго я медлила тут.
Время пришло… Вниз, в глубину!
(Готова опуститься в колодец.)
Кто там зовет так тихо?
Это я!
Кто ты?
Я! Я! Приблизься, жизнь моя!
Уйди. Нельзя мне. Я тебя не знаю.
С кем говорю, того я убиваю.
Ты мне всегда была – как радость дня.
Коснись моей руки. Узнай меня.
Приди.
Я никогда тебя не знала.
Не знаешь…
Нет.
Ни разу не видала?
Не помню.
Да останусь чужд я лжи!
Я губ твоих не целовал, скажи,
Так радостно – до боли?
Никогда.
И ласк моих ты не хотела! Да?
(Незримый из колодца.)
Раутенделейн!
Иду.
Иди скорее!
Кто звал тебя?
Супруг мой!
Цепенея,
Я мучаюсь, я предаюсь судьбе,
В ужасной, в неиспытанной борьбе!
Не мучь меня. Скажи. Ты мне поможешь?
Поди ко мне.
Я не могу.
Не можешь?
Нет.
Почему?
Мы пляшем хоровод,
Веселый танец, в бледном царстве вод.
И иногда душа тихонько стонет,
Но я пляшу, и пляска мысли гонит.
Прощай, прощай!
Где ты? Не уходи!
(Исчезая за краем колодца.)
В бессмертных далях.
Там, вон там, гляди.
Бокал мне, Магда… Как ты побледнела!
Кто тот бокал – близ вечного предела
Протянет мне, да будет счастлив он.
(Совсем вблизи от него.)
Я!
Ты?
Да, я. Возьми. И мирный сон,
Сон мертвых, не тревожь.
Благословляю.
(Отступая.)
Прощай, прощай. Тебя я покидаю.
Я не твоя. Нам было так светло.
Все кончено. Прошло!
Прошло!
Прошло!
Кто в час вечерний, с лаской беспредельной
Тебя баюкал песней колыбельной?
Кто, как не ты!
Кто я?
Раутенделейн.
Кто посвятил тебе свою весну?
Кого ты сбросил в пропасть, в глубину?
Тебя, тебя!
Кто я?
Раутенделейн!
Прощай! Прощай!
Веди меня нежней.
Ночь близится, – чей мрак всего страшней!
(Быстро подбегает к нему, обнимает его колени, ликуя.)
Восходит солнце!
Солнце!
(Рыдая и ликуя.)
Гейнрих!
Так.
Благодарю.
(Обнимает Гейнриха и прижимает его губы к своим, потом нежно укладывает умирающего.)
О, Гейнрих!
Умер мрак!
Лучами – звоном дышит вышина!
Восходит солнце… Солнце!.. Ночь длинна.
Утренняя заря.