– Они заметили нас? – спросила Яттмур.
Нужно было быстро выбирать себе укрытие. Можно было попытаться спрятаться под лодкой или быстро нырнуть в кусты, с которых начинались здесь джунгли, полосой окружающие отлогий берег. Лодка останется на виду и даже если семяптицы не смогут под нее пробраться, людям будет оттуда некуда деться; не раздумывая больше, Яттмур и Грин бросились под прикрытие кустов.
Теперь семяптица уже отвесно пикировала к берегу. Размах ее крыльев при этом так и не изменился. По-прежнему широко раскинутые в стороны, крылья семяптицы гудели и вибрировали от набегающего все сильнее и сильнее потока воздуха.
Имея совершенно растительную суть, семяптица отчасти напоминала собой тех истинных пернатых, что некогда наполняли собой небо Земли. Последние настоящие птицы исчезли много тысячелетий назад, вскоре после того, как солнце, приближаясь к заключительной фазе своего существования, начало испускать дополнительную энергию. Со всей небрежностью господствующего класса, семяптица копировала форму тела и повадки теплокровных птиц, при этом сохраняя все преимущества ныне главенствующих растений. Вибрирующий звук трепещущих крыльев птицы разносился по сторонам, наполняя собой небеса.
– Неужели она заметила нас? – спросила Яттмур, выглядывая из зарослей. В тени нависающего над их головами утеса царил полумрак и холод.
Вместо ответа Грин просто крепко сжал ее руку, не отрывая от неба взгляда прищуренных глаз. Он был испуган и испытывал гнев и потому не решался говорить наверняка. В его голове замолчал даже сморчок, лишив его привычных советов, устранившись и дожидаясь развития событий.
Еще через несколько мгновений стало ясно, что неуклюжая птица не сумеет вовремя изменить направление своего полета и наверняка врежется в землю. Растительное крылатое стрелой неслось вниз, тень его тела скользнула по кустарнику, на ближайшем дереве, мимо которого промчалась птица, зашумела листва – после чего мгновенно наступила тишина. Никакого удара не последовало, сколько люди не прислушивались, несмотря на то, что птица должна была врезаться в землю не более чем в пятидесяти футах от них.
– Живые тени! – воскликнул Грин. – Неужели что-то проглотило птицу прямо налету?
Он попытался представить себе нечто настолько огромное и обладающее пастью настолько широкой, что туда способна была вместиться вся семяптица целиком, и содрогнулся при мысли об этом.
Глава семнадцатая
Замерев, они стояли и ждали, но ничего не нарушало тишину.
– Птица исчезла, словно призрак! – воскликнул Грин. – Давай пойдем и посмотрим, что там с ней случилось.
Вцепившись в руку Грина, Яттмур не позволила ему двинуться с места.
– Мы совсем не знаем эту землю, здесь нас может ожидать столько опасностей, – сказала она. – Беды сами найдут нас, так что давай не будем пока искать их на свою голову. Мы еще ничего не знаем о том, куда мы попали. Сначала нам нужно узнать, что это за остров и сможем ли мы тут жить.
– Я предпочитаю идти навстречу опасности, чем дожидаться, когда опасность сама найдет меня, – ответил Грин. – Но, возможно, ты права, Яттмур. Что-то внутри меня говорит, что это место недоброе. Интересно, куда подевались глупые толстобрюхие рыболовы?
Выбравшись обратно на берег, они медленно двинулись вдоль океана, все время оглядываясь по сторонам, высматривая опасность и следы своих незадачливых спутников. С одной стороны от них расстилалась гладь океана, с другой поднимался крутой склон горы.
Следы людей живот-деревьев обнаружились довольно скоро.
– Они были здесь, – крикнул Грин, бросаясь к полосе зелени.
Разнообразные следы на песке и кучки кала отмечали, где прошли толстобрюхие рыболовы. Следы тянулись в одну сторону, хотя многие цепочки следов сворачивали туда и сюда, пересекаясь друг с другом; нередко попадались также и отпечатки рук, что означало, что рыболовы спотыкались друг о друга и падали, потом поднимались, опираясь о песок. По следам отлично было видно, как неуверенно и боязливо вели себя рыболовы, как медленно и нерешительно они продвигались вперед. Проследовав недолго вдоль берега, рыболовы углубились в заросли небольшой рощи деревьев со скудной и жесткой, почти кожистой листвой, растущих между песчаной прибрежной полосой и утесом. По их следам Грин и Яттмур тоже свернули в рощицу, но, заслышав глухие звуки, остановились. Откуда-то неподалеку доносились стенания.
Вытащив нож, Грин заговорил:
– Кто бы ты ни был, вылезай, пока я не вытащил тебя оттуда силой, – сказал он, глядя на кусты, произрастающие на песчаном пятачке, откуда им с трудом удавалось вытягивать питательные соки.
Стоны усилились, превратившись в надсадный и жалобный плач, в котором уже можно было разобрать отдельные слова.
– Это толстобрюхие! – воскликнула Яттмур. – Или один из них! Наверно, это один из раненных, так что не кричи на него и не пугай.
Глаза Яттмур уже привыкли к тени и, забравшись в кусты с жесткими листьями, она опустилась там на колени посреди травы-осоки.
Под кустами, прижавшись друг к другу, лежали четверо рыболовов, один из которых не переставал стонать. При виде неожиданно появившейся Яттмур ближайший к ней рыболов в испуге отпрянул, перекатившись на другой бок.
– Не бойся, я ничего тебе не сделаю, – проговорила Яттмур. – Вы ушли из лодки, мы потеряли вас и вот теперь ищем.
– Слишком поздно, потому что наши сердца разбиты от того, что вы не приходили прежде, – запричитал рыболов, и слезы покатились по его щекам. Одно из его плеч было покрыто подтеками засыхающей крови, вытекшей из длинных порезов причиненных материнским живот-деревом, но осмотрев рану, Яттмур убедилась, что порезы неглубокие.
– Хорошо, что мы нашли вас, – сказала она. – Теперь с вами ничего не случится. Вы можете подняться и вернуться в лодку.
От этих слов толстобрюхий рыболов разразился новыми жалобами; его товарищи присоединились к нему дружным хором, все вместе причитая в своем многословном малопонятном стиле.
– О, великие пастухи, вид ваш только приносит нам новые беды. Но мы так рады видеть вас вновь, хоть и знаем, что вы пришли с тем, чтобы убить нас, бедных беспомощных и милых толстобрюхих.
– Да, убить нас, и нам радостно то, что мы можем любить вас, хоть вы не любите нас, ибо мы лишь жалкая ничтожная грязь у ваших ног, а вы, жестокие убийцы, которые всегда жестоки к жалким и ничтожным.
– И вы убьете нас, хоть мы и так умираем! О, как мы любим вас храбрых, вы умнейшие бесхвостые герои!
– Прекратите свою глупую болтовню, – приказал Грин. – Мы не убийцы и никогда не хотели причинять вам боль, тем более убивать.
– Как умен ты, господин наш, когда притворяешься, что, отрезав наши излюбленные хвосты, ты не причинял нам боль! О, в лодке, когда водяной мир обратился вдруг сушей, мы думали, что ты и твоя нижняя госпожа умерли и вы больше не станете играть друг на дружке в игры, и в греющем наши души горе мы поднялись и ушли прочь своими ногами, потому что храп твой был слишком громким. И вот теперь ты снова поймал нас и теперь, когда ты не храпишь, мы знаем, что ты убьешь нас!
С размаху Грин влепил ближайшему рыболову пощечину, от чего тот моментально взвыл и повалился на песок, где принялся корчиться словно в предсмертной агонии.
– Замолчите, вы, пустоголовые болтуны! Если вы будете слушаться нас, мы не причиним вам боль. А теперь поднимитесь на ноги и скажите нам, где скрываются остальные ваши соплеменники?
Слова его приказа вызвали лишь только новые приступ стенаний и жалоб.
– О, пастух, ты же видишь, как мы страдаем теперь и умираем от смерти, которая приходит ко всем зеленым и кровяным тварям, и ты говоришь нам подняться, потому что, стоя на ногах, мы тут же умрем в муках от смерти, для того, чтобы как только мы упадем на землю, ты смог бы бить нас своими храбрыми ногами, чтобы души наши вышли все без остатка и мы бы умерли и не говорили больше ничего нашими добрыми ртами. О, великий пастух, мы падаем на землю от такой глупой затеи, хоть и без того уже лежим плашмя.
Приговаривая все это, рыболовы слепо тыкались в ноги Яттмур и Грина, стараясь поцеловать их ступни, и люди тщетно отступали от них, пытаясь избежать унизительных объятий.
– Эти толстобрюхие просто невозможно глупы, ведь их раны очень легкие, – заметила Яттмур, которая во время бесконечных жалоб и стенаний тщательно осмотрела тела рыболовов. – Несколько синяков и царапин и только, и ничего более опасного.
– Сейчас я их вылечу, – ответил на это Грин.
Одному из рыболовов удалось схватить его за колено; он с силой ударил толстобрюхого в мясистое лицо, после чего, уже не сдерживая в себе ярость и отвращение, схватил одного из толстобрюхих за ноги и вытащил его, кричащего и упирающегося, из-под кустов.
– Как восхитительно силен ты, о господин, – причитало существо, пытаясь одновременно поцеловать и укусить руку Грина. – Твои мускулы и твоя жестокость слишком велики для таких несчастных жалких щепок, как мы, кровь внутри которых течет уже плохо из-за того, что с нами стряслись, увы, и одни беды и другие беды!
– Я затолкаю твои зубы тебе в глотку, если ты сейчас же не замолчишь! – грозно пообещал Грин.
С помощью Яттмур ему удалось поставить трех остальных толстобрюхих рыболовов на ноги; как Яттмур и говорила, их раны были совершенно незначительны и ничего серьезного, кроме приступа неизбывной жалости к самим себе, с ними не случилось. Заставив рыболовов наконец замолчать, она спросила, куда подевались остальные их шестнадцать товарищей.
– О, прекрасные бесхвостые, пощадите нас четверых и убейте тех, которых больше, которых целых шестнадцать. Да будет тогда ваша жертва чудесной жертвой! Мы рады будем необычайной радостью сказать вам в какую сторону ушли наши шестнадцать быстрых и горестных собратьев, дабы вы пощадили нас и оставили жить и радоваться вашим крикам и жестокому битью, которому вы подвергаете наши нежные носы на наших милых нам лицах. Шестнадцать оставили нас лежать и умирать тут с миром, потом бежали в ту сторону, где вы конечно же поймаете их и с радостью убьете.