Нельзя, Богдана. Ты еще маленькая. Сиди дома и учи уроки. Нечего тебе развлекаться. Не доросла еще, – копирую мужской бас.
– Да-а-а… Понимаю. Мои родители тоже все время причитают… Вот вырастешь, будешь делать что хочешь. Но мне хочется сейчас! Об этом никто не подумал?
– Вот именно! Когда еще? Через пять лет мы уже будет старыми клячами, которые мечтают только о полном медицинском обследовании, а не о тусовках.
– Надеюсь, у твоего Кирилла есть симпатичные друзья, – загадочно произносит Маруся и, определившись наконец с блеском, мажет на губы бледно-розовую слизь.
– А как же твой принц?
– Да ну его! Достал!
– Что случилось?
– Ай! Не хочу об этом! Мы сегодня тусим. Веселье-веселье! – Маруся хлопает в ладоши, пародируя знаменитого русского актера.
Таксист везет нас по назначенному адресу. Волнение бурлит в душе, густое варево из сомнений и противоречий. Практически незнакомая компания, дом на окраине. Напоминает начало ужастика, где в конце в лучшем случае выживает кто-то один. Маруся смотрит в телефон, гневно сдувая светлые кудряшки со лба.
– Что? – спрашивает она, заметив мой взгляд.
– Ты сегодня очень красивая. Я бы тебя не узнала, если бы мы не собирались вместе.
– Лисецкая, – улыбается Маруся, качая головой, – ты тоже круто выглядишь.
– Я выгляжу так каждый день, – смеюсь я.
– Уверена, что не хочешь накрасить губы? Я взяла с собой фиолетовую помаду. Подходит к твоей толстовке.
– Не-а, – качаю головой.
Одежда и косметика – всего лишь способы повысить уверенность, а мне и так хорошо. Наоборот, если накрашусь, буду чувствовать себя зажатой.
– Сама кричишь, что хочешь быть молодой и свободной, а боишься обычной помады.
– Мне не пойдет.
– Ты даже не пробовала, Бо. Откуда ты знаешь, что пойдет, а что нет?
– Не сегодня, Марусь.
– Как хочешь…
– Приехали, девицы-красавицы, – говорит водитель.
Выбираемся из машины. Кир открывает калитку, стоя на улице в одной футболке:
– Заходите скорее. Холодно, же-е-есть.
– Привет, – говорит Маруся, забегая во двор.
Перехватываю веселый взгляд Кирилла и следую за подругой. Поднимаемся на крыльцо и заходим в маленькую теплую прихожую. На полу у стены вижу больше десяти пар обуви, в основном мужской. Кирилл помогает мне снять куртку и показывает Марусе, где повесить пальто.
– Ну-у-у… – развожу руками и достаю из заднего кармана маленький конверт. – С днем рождения, что ли.
– Богдана, я же просил… – цокает языком Кирилл. – Никаких подарков.
– Бери, – пихаю конверт ему в руку.
– Она всегда такая? – спрашивает он у Маруси.
– Да, – хохочет она.
– Я, кстати, Кирилл. Приятно познакомиться.
– Маруся. Рада знакомству.
– А я Богдана! Мы так и будем стоять возле двери?
– Ты еще не поцеловала именинника. – Кирилл наклоняется вперед. – Это проходной билет на тусовку.
Замечаю, как Маруся проскальзывает в следующую комнату за спиной у Кирилла, и смотрю в глаза наглому имениннику. Клюю его в щеку и быстро отстраняюсь.
– И за подружку тоже. И можно нежнее, ты мне чуть челюсть не вывихнула.
– Если бы хотела, то вывихнула. И не только челюсть.
Кир вздыхает и подставляет вторую щеку. У меня есть секунда, чтобы подумать. Может быть, немного сбавить напор враждебности? Он позвал меня на день рождения, разрешил взять подругу. Он пишет мне каждый день «доброе утро» и желает «спокойной ночи». Он спрашивает «как мои дела» и с интересом слушает ответ на этот вопрос. Медленно приподнимаюсь на носочки и касаюсь губами гладкой теплой щеки.
– С днем рождения, Кир, – произношу с теплой улыбкой.
– Спасибо. Я рад, что ты здесь. Идем.
Кирилл берет меня за руку, расправляю плечи, сбрасывая неловкость. Я здесь не лишняя. Меня ждали. Меня хотели видеть. Плевать на все. Я сегодня отрываюсь.
Надежды и мечты похожи на цветные стеклышки, из которых мы собираем красивые картинки, но, если они не складываются, приходится класть эти кусочки в рот и жевать. Глотать осколки, пропуская через себя разочарование. И с чего я решила, что мне будет весело? Если это нравится всем, то обязательно подойдет и мне? Чуда не произошло.
Дом, похоже, принадлежит бабушке Кирилла, судя по старой мебели, количеству вязаных салфеток и специфическому запаху, который быстро вытесняется сигаретным дымом и удушающими парами алкогольных дыханий. Народу куча. До неприличия шумно. Музыка, грубые, пошлые шутки, дикий смех. Все именно так, как я и думала. Это не моя атмосфера и не моя компания. Радует только то, что рядом Кир и Маруся. Правда, вторая испаряется через какое-то время с двумя девчонками, которых, оказывается, знает. Зато первый не выпускает моей руки. Это немного сглаживает острый угол неприятия ситуации, но лишь немного.
Кир превращается именно в ту версию себя, которую я помню по вечеринке у Оксаны. Развязный и наглый, много шутит и подкалывает других, кричит и постоянно просит наполнить стакан. Я рядом с ним похожа на чемодан без ручки: и носить неудобно, и выкинуть жалко.
– Тебе скучно? Поднять настроение? – Кир протягивает мне свой стакан.
– Нет. Спасибо.
– Да брось, Богдана. Пара глотков. Ничего не будет. Ты немного расслабишься и вольешься в компанию.
– Кто сказал, что я хочу в нее вливаться? – Приходится напрягать голос, чтобы перекричать музыку и стадо бабуинов.
– О-о-о… И снова колючки. Что ж ты такая?.. – Кривит губы и мотает головой из стороны в сторону.
– Какая? – с вызовом спрашиваю я.
– Сложная!
Из коридора доносятся голоса. Слышу вскрики: «Кот! Кот!» Сердце оживает, а взгляд устремляется к двери.
– Пришел все-таки наш друг, – выдавливает Кирилл, крепко сжимая мою ладонь. – Ну пошли поздороваемся.
Богдан смотрит сначала на меня, а потом на Кирилла, обходя парочку ребят. Шагает уверенно, лицо спокойное, но я вижу по глазам, что он злится.
– Привет, – говорит Богдан и протягивает руку. – С днюхой, Кир!
Кириллу приходится отпустить меня, чтобы ответить на рукопожатие, и Кот не торопится заканчивать его, глядя на друга с нескрываемой враждебностью.
– Спасибо, братан. Рад тебя видеть. Заходи. Синьки вагон. Любка здесь. Спрашивала про тебя.
Кот хлестко бьет меня взглядом и снова возвращается к Кириллу:
– Сначала мне нужно поговорить с Бо.
– Говори, – тут же отвечает Кирилл.
– Наедине.
– Воу, братан! – Тон Кирилла не пышет юмором, скорее презрением. – Девочка со мной. Она моя почетная гостья. Не хочу ее отпускать.
– А у девочки что, нет права голоса?
– Есть! – показываю голос во всей красе. – Мы вроде бы на дне рождения, может, будем праздновать?
Нет никакого желания выслушивать нотации Кота, я уже и так поняла, что он был прав. Нечего мне здесь делать, но гордость не позволяет признаться в этом.
– Малышка Бо дело говорит, Кот. Веселись!
Кирилл собирается утянуть меня за собой, но Кот хватает меня за свободную руку.
– Лисенок, нужно поговорить.
– Руки убрал от моей девчонки! – взрывается Синьков.
– А она уже твоя?
– Я вообще-то здесь!
– Мы же с тобой договорились, Кот. Разве нет? Она сама решит. И она здесь, потому что пришла по своему желанию. Не лезь!
– Мы договорились только о том, что я не трогаю тебя, пока Богдана не попросит. Я тебя и не трогаю.
– Так! – повышаю голос, впитывая злость и с одной, и с другой стороны. – Закончили шоу! Кот, мы поговорим с тобой чуть позже. Когда вы оба успокоитесь.
На лице Богдана появляется каменная маска, но я успеваю заметить проскользнувшее в глазах разочарование.
– Кир, – смотрю на этого доминанта недоделанного, – я не собачка. Не надо надевать на меня поводок и пытаться дергать. Ясно?
Выдыхаю и чувствую в кармане вибрацию мобильного телефона. Наверное, мама…
– Есть здесь комната, где тихо? Мне нужно поговорить по телефону.
– Да. Пошли покажу, – говорит Кирилл.
– Вернусь и поговорим, – оборачиваюсь к Богдану.
Но он смотрит не на меня. Нехорошо смотрит.
Ой как нехорошо.
В дальней части дома действительно тише. Самое то для спектакля «приличная дочь». Отыграю его, вправлю мозги двум идиотам и уеду отсюда, пока еще чего-нибудь не случилось. Не позволяю Кириллу зайти за мной следом в комнату:
– Я сама.
– Окей. Здесь подожду.
Чувствую себя заключенным под конвоем, но сейчас некогда возмущаться. Закрываю дверь, но шум музыки все еще просачивается через стены. Вижу у окна свое спасение – телевизор, накрытый вязанной крючком салфеткой, а рядом пульт в целлофановой упаковке. Включаю первый попавшийся канал и, по счастливой случайности, успеваю принять звонок, вероятнее всего, на последнем гудке.
– Алло, – бодро произношу я, подходя к окну и вглядываясь в темный двор.
– Лисенок, ну как вы там?
– Все хорошо, мам. Смотрим фильм.
– Ты долго не брала трубку, я еле успела отца у двери поймать.
– Забыла телефон на кухне, когда заваривали чай… Пока добежала… – отмазки в стрессовой ситуации рождаются сами собой, а за ними с огромным топором в руках шагает чувство вины.
«Голову с пле-е-еч!» – вопит оно голосом Красной королевы[3].
– Где Маруська? Дай я хоть поздороваюсь с ней.
– Она… – Паника бьет в живот. – Она в туалете. Хочешь, перезвоню, как выйдет?
– А она там что, надолго? Ей плохо?
Вот я попала… И ведь даже не подумала, что Маруся будет нужна рядом.
– Нет…
– Богдана, что вы пили? Скажи мне, а я скажу, что нужно сделать.
– Мам! Только чай. Все в порядке, честно! У нее живот побаливал, вот я и думаю, что она может задержаться…
Если честно, хочется стукнуться головой о стекло. Так ужасно я себя еще не чувствовала. И зачем? Ради чего? Ради Кирилла? Веселья? К черту все это!
– Ну ладно. Привет ей тогда передай, как выйдет. Если вдруг станет хуже, сразу позвони мне.