— Ага, — сказал Мрак зловеще, — знаешь... Я вот такого не знал.
— Тцару не следует входить в мелочи, — проронил Манмурт почтительно, — для этого есть его верные приближённые.
Однако Мрак уловил настороженность в голосе придворного. Манмурт подобрался, глаза его быстро зыркали на то тцара, то по сторонам.
— С такими придворными приходится самому, — возразил Мрак. — Скажи мне, мил-человек, где ты был сегодня ночью? Чтой-то ты невыспавшийся какой-то...
Манмурт сказал быстро:
— Дома. В своей постели..
— А чего не выспался?
— Комары, — ответил Манмурт так же быстро, — комары закусали.
— Не артанские?.. Ну-ну... Комары, так комары. Это они тебя выгнали в полночь из дому? Это от них ты бежал, прячась в тени, до самого квартала беженцев из Артании?.. Или Славии, кто их разберет?
Манмурт помолчал, сказал негромко:
— Я не помню, чтоб я выходил ночью... Мрак повернулся к Аспарду.
— Слыхал?.. Он твой. Тащи в подвал. Думаю, всё скажет раньше, чем ты закончишь снимать с него шкуру.
Аспард поднялся, Манмурт вскричал торопливо:
— Погодите!.. Не надо. Я всё скажу.
— Погоди, — сказал Аспарду Мрак. — Послушаем чуток, что он врёт, а потом в подвал.
Лицо Манмурта ещё больше побледнело, он заговорил быстрым шепотом:
— Я не вру!.. Я никогда ничего не замышлял против Его Величества!
— Тебя проследили через весь восточный квартал, — сказал Мрак безжалостно.
— Там такое отребье, что приличный человек там не появится даже днём. А ты там расхаживал ночью!.. И в конце концов скрылся в каком-то доме...
Говори, с кем встречался? С Зауром?.. С заговорщиками?
Аспард зловеще улыбнулся, окинул взглядом Манмурта с головы до ног, задержал взор на пятках, откуда будет медленно сдирать кожу, она будет трещать, отделяясь от плоти, отрываясь, и на розовом мясе начнут выступать сперва мелкие капли крови, потом всё крупнее и крупнее...
Манмурт, смертельно бледный, воскликнул:
— Ваше Величество!.. Покарайте меня за ложь... но только в предательстве я невиновен!
Мрак кивнул, сказал безжалостно:
— Рассказывай.
Аспард вытащил меч, положил на колени. Манмурт вздохнул, заговорил быстро, срывающимся голосом:
— Ваше Величество, вы уже знаете, что я никогда не сажусь верхом. Помните, я не смог с вами на охоту?.. Но когда-то я был чуть ли не лучшим конником. У меня была прекрасная конюшня, я покупал и продавал коней, а себе отбирал самых лучших. Словом, однажды я нёсся через этот проклятый восточный квартал... сгори он огнем!.. конь подо мной был подобен урагану, я скакал и пел, орал, смеялся... как вдруг через улицу побежал ребёнок, за ним метнулась женщина. Я не успел подать коня в сторону, всё случилось слишком неожиданно, конь ударил, стоптал, понёсся было дальше... И надо бы ехать дальше, сколько мы топчем простолюдинов, они сами виноваты, что вовремя не убираются с дороги! Но я зачем-то, дурак, остановил коня, даже развернул и посмотрел... Они лежали в крови. Молодая женщина и ребёнок, девочка лет трёх. Мне стало жаль их, я бросил им пару монет, повернул коня и уехал.
Он замолк, его ладони быстро потерли бледные щеки.
Мрак поинтересовался в напряженной тишине:
— И всё?
— Если бы, — сказал Манмурт с тоской. — Надо было забыть... я почти так и сделал. Но через неделю как-то проезжал там снова, поинтересовался у прохожего, как дела с женщиной и ребёнком, которых сбили конем. Он сказал, что деньги, которые бросил им богатый господин, тут же подобрали воры. Сама женщина лежит с обезображенным лицом, а у ребёнка переломаны ножки, вряд ли выживет... И здесь, Ваше Величество, мне надо было бы ехать дальше, ведь каждый день кто-то гибнет, кто-то ломает руки и ноги, а кто-то и шеи, но я, дурак проклятый, слез с коня, вошёл в тот дом. Да, женщину конь ударил копытом прямо в лицо, а ребёнок... это была такая крохотная прелестная девочка! Она лежала с перевязанными ногами и молча смотрела на меня. Она как будто узнала, что это я виноват. Смотрела серьёзно и по-взрослому. Даже без укора, как будто всё понимала... Простите, Ваше Величество.
Голос прервался, Манмурт умолк. Губы его дрожали, он суетливо вытащил платок, промокнул глаза. Хрюндя ворчала и пробовала снова взобраться к нему на колени.
Мрак нарушил паузу:
— Ты этой ночью был там?
— Ваше Величество, я не могу оставить им много денег, у них всё отберут. Я ношу им каждую неделю, а для ребёнка наш лекарь делает лекарства. Я их тоже ношу...
Аспард предложил:
— Я могу спросить лекаря.
— Не надо, — ответил Мрак. — А почему тайно? Манмурт в безнадёжности развел руками.
— Может быть, Ваше Величество и видит другой путь, но со мной звёзды не разговаривают... Меня засмеют и здесь, во дворце, и в восточном квартале начнется всякое, разное. А так у меня есть ещё одна жена, о которой не подозревают все три мои жены, есть ещё один ребенок... ибо та девочка со сломанными ногами тоже стала моей дочерью.
Аспард спросил хмуро:
— А давно это с тобой?
— Двенадцать лет, — ответил Манмурт тихо. После долгого молчания Мрак прогудел:
— Ну и кару ты на себя наложил... Не, Манмурт, я тебе не судья. Это ты нам всем судья, а не мы тебе... Смотри, Хрюндя щас пустит лужу!
Манмурт ухватил жабу в охапку и умчался.
На праздничные дни ворота остались распахнуты сутки напролёт. Днём и ночью входили и въезжали паломники, странники, просто крестьяне из соседних сёл. Жрецы в День Соития просили тцара, чтоб по старинному обычаю было велено оставить городские врата распахнутыми настежь. От ворот и до храма вдоль пути горело множество факелов и светильников. Ночь стала днём, только над головой всё так же колыхалось огромное звёздное море.
Ворота тцарского дворца тоже оставались распахнуты, можно было заглянуть во внутренности, но стража зайти вовнутрь не позволяла, лениво отгоняла зевак. Их было всего четверо дюжих молодых ребят, неповоротливых, засматривающихся на полуголых женщин, что уже начали праздновать священное таинство.
Время от времени перед дворцом появлялись группки зевак, делали вид, что пытаются прорваться вовнутрь. Стражи, в свою очередь, делали вид, что хватаются за мечи, и проказники с хохотом убегали.
В полночь городская площадь начала заполняться паломниками. Однако город как будто чувствовал приближение беды. Городская стража, что по два-три человека патрулировала самые опасные кварталы, сейчас пугливо жалась к центральной части, где казарма, где знать. Да и ходили эти до зубов вооружённые люди уже не по два-три, а не меньше пяти, а то и десятками.
Но чувствовалось, что их ещё не боятся. Простолюдье откровенно скалило зубы, мальчишки свистели вслед.
В город, как мухи на мёд, потянулись нищие, бродяги, паломники. Прибывали на телегах целыми семьями в крытых повозках. Постоялые дворы переполнились на второй день, ночевали на полу, в коридорах, на столах, лавках, а когда уже и яблоку негде было упасть, прямо на городской площади поставили шатры, разместились, а по ночам жгли костры, били в бубны, женщины плясали и пели на потеху горожанам. Аспард скрипел зубами, вымаливал разрешение всё враз очистить, совсем город загадили, особо буйных бросить бы в темницы, остальных погнать плетьми за городские стены. Мрак отечески увещевал, надо ж быть добрее, совсем озверел, будто конь копытом наступил, нехорошо так...
— Аспард, — упрекнул он, — ты ж прямо зверюка какая лесная... Там же люди!
— Это мразь, — заявил Аспард твердо. — Это либо грязная пена, что хозяйка всегда собирает половником и выливает собакам, либо та грязь, что на дне, по дну, подонки!
— Дык, грязь есть во всех, — глубокомысленно сказал Мрак. — Щас она вот выплеснулась, все и гуляют. И чёрные овцы, и белые, и серенькие. Нет, совсем белые не гуляют, но серых на площади много... Как с ними?
— Не знаю, — сказал Аспард сердито.
— Вот погуляют малость, — рассудил Мрак, — и к утру побелеют. Разойдутся по домам.
— А если не разойдутся?.. Серость заразительна!
— Утро вечера мудренее, — ответил Мрак загадочно. — До утра ещё столько... звёзд, столько звёзд!
К привычному небедному освещению из окон и от факелов на богатых домах добавились костры на площади и на улицах. Веселье, мелькнула мысль, чересчур бурное и уже достигло того накала, что вот-вот перейдет в буйную драку. Но когда драка в корчме — одно дело, но в город вошли, если верить Зауру, десять тысяч человек. Как он их сдерживает, чтобы немедля не начали грабежи, непонятно. Хороший руководитель, знатный... Даже вышколенное войско непросто держать в узде, а десять тысяч тупых головорезов...
Из окна хорошо видно и далёкие огни, что за городом. Сейчас они гаснут один за другим: их затаптывают, оставшиеся шайки ворья прячут под одежду оружие и направляются к гостеприимно распахнутым вратам дворца, к самым богатым домам.
На всех перекрёстках улиц тоже полыхают костры. Если напрячь зрение, то заметны освещённые красными бликами фигурки. Пару раз блеснуло металлом, обнаглели. Перестают таиться. Понимают, что городская стража им уже не помеха, а из дальних гарнизонов вызвать войска тцар не успеет.
Город не спал, он никогда не спит в дни таких вот ежегодных праздников. Но чувствуют ли жители, что сегодня случится что-то страшное? Глашатаи ещё вчера прокричали на всех перекрёстках, что всем жителям города надлежит ночью быть дома, ибо ожидаются драки, пьянства, разбои, что всегда бывает в дни больших гуляний. Но так как в этот раз нахлынуло паломников впятеро больше, то и смертоубийств ожидается больше... Пусть, дескать, прибывшие в город бьют друг друга и даже режут, но чтоб добропорядочные горожане не вмешивались. А кто окажется в полночь на площади, где ожидается наибольшее гулянье и драка, то пусть пеняет на себя, тцар не защищает тех, кто не выполняет его наказы...
Мрак вздрогнул, со стороны башни главного храма потёк густой медный удар. За ним ещё и ещё, и сразу же огни в городе пришли в движение, медленно потекли к центру города. Сюда, к городской площади, где высится и его дворец. Испуганно завыли собаки, а внизу у стен дворца слабо зазвенело железо: сонные стражи поднимаются на ноги, берутся за оружие, зевают, бессмысленно таращат глаза во все стороны.