— Можно, — ответил он, с усилием разгладив лицо. — Садись, земляк.
Сиденье зычно крякнуло под Вадимом, а потом смешно заухало и зашептало, когда он потянулся, чтобы закрыть дверь. Дверь звонко прихлопнулась, и в машине что-то задребезжало.
— Больно же, — мрачно сказал Виктор, хрустнув рукояткой скоростей.
— Чего? — не понял Вадим.
— Больно ей, — сказал Виктор, — когда бьешь…
— Это вы о двери? — спросил Вадим.
Таксист промолчал. А Вадим погладил стекло, потом обшивку двери, потом панель и попросил:
— Извини.
Витя покосился на него и ухмыльнулся. «Молодец», — сказал себе Данин.
Потом они еще минут десять крутились по переулкам, беспорядочным, мелким и пустынным. До Соснового было далеко, но Вадим решил, что пора начинать. Чтобы почувствовать себя свободней, он развалился на сиденье и закинул левую руку за спинку. Этого ему показалось мало, и он нацепил скептическую усмешку. Но сидеть стало неудобно, а усмешка показалась дубоватой. Он опять, скрипя, завозился на сиденье. Витя подозрительно посмотрел на него, а потом после паузы спросил:
— Закурить есть?
Вадим обрадовался, но виду не подал, неторопливо полез в карман. Витя поковырялся толстыми, волосатыми пальцами в пачке «Винстона», вытянул сигарету, спросил:
— Родные?
— Ага, — кивнул Данин. — Родные.
— Где берешь? Здесь? Привозные?
— Привозные. Подарок. Из Финляндии…
— Из Финляндии, — усмехнулся Витя и пошевелил губами, собираясь плюнуть, но не плюнул, а сказал: — Ну, ну…
— Что «ну-ну»? — беззлобно спросил Вадим. — Думаешь, вру?
— Нет. Молодость вспомнил, — ответил Витя, неотрывно глядя перед собой. (Данину показалось, что Витя смотрит не на дорогу, а на чистенький, не заляпанный еще капот. Как бы не вмазаться, подумал, и поежился.)
— Понимаешь, земляк, — опять заговорил Витя. — Я же бывал в этой самой Финляндии. Два раза. Вот как.
— По туристической?
— Не…
— В командировке?
— Ага, — гордо сказал таксист.
— Ух ты! — восхитился Вадим и подумал, как бы не перегнуть. — Это таксистов теперь в командировки за границу посылают? За опытом, что ли?
— Таксистов, — брезгливо усмехнулся Витя. — Таксистов посылают на… Кучер, он и есть кучер…
— Ну это ты чересчур, — вступился Данин за славных таксистов.
— Кучер, — упрямо повторил Витя.
— Так как же ты ездил? — Данин решил не спорить. — Другая профессия была? Что-нибудь дефицитное?
— Профессия так же, при машинках, — сказал Витя. — Но там была работа, азарт, деньги и классные бабы. Мужицкая работенка была.
Вадим вдруг догадался:
— Гонщик? Раллист?
— Раллист, — сказал Витя и с достоинством посмотрел на Данина. Глаза у таксиста было мутно-розовые и почти без зрачков. «Как у борова. Пьет, верно, вглухую», — подумал Данин и отвел взгляд.
— Я вторым человеком был после директора. На автозаводе на меня молились. Я им престиж делал и знамена разные. На мне бабы гроздьями висели. Я жил, я дышал…
Витю прорвало. Он нес все подряд (бессвязно перескакивая с одного на другое): про трассы, по которым гонял, про города, где бывал, про гостиницы, где ночевал, про рестораны, в которых кутил, про тренеров, про женщин, про шмотки. Он пьянел от своего рассказа.
— А что потом? — прочувствованно спросил Вадим.
Витя отдышался и нехотя проговорил:
— Потом втюрился, как… Болел аж, аж температура была. Во как втюрился. А она… с другим. Я их застукал. Сначала жить не хотел, а потом того самого, — он щелкнул себя пальцем по горлу. — Ну и того… Короче, кучер он и есть кучер.
Когда таксист поднял руку, Вадим заметил на ней крап. Он видел уже такой однажды.
— Да, — протянул он, — и вверх тормашками потом все у тебя пошло. Знакомо. Бывает. — И опрометчиво добавил: — А потом сел, видать, по глупости, и вообще конец. Но ты не унывай, держись.
Витя шарахнул по тормозам, и Вадим рванулся вперед, едва успев руки выставить и упереться крепко в панель.
— Ты чего? — вытаращив глаза, рявкнул он.
Машина опять плавно поехала.
— Попридержи язычок, земляк, — с угрозой проговорил Витя. — Живешь и живи и не лезь куда не надо. Я тебе не кум, не сват, и не надо меня лечить…
— А я и не лечу, — сказал Вадим и подумал: «Шизофреник». А через мгновение спохватился и миролюбиво попросил: — Ты извини. Я ж как лучше хотел, не подумал просто. Хорошо?
Витя тяжело и обиженно сопел.
— Слушай, — заговорил Данин. — Есть у меня один корешок. Упакованный от и до. Тачку не берет, потому что водить боится аж до икоты. А по городу крутится как волчок. Понимаешь? Не подсобил бы, а? Твоя смена, ты у него на приколе. Тебе план плюс сверху. А?
— Нет, — глухо ответил Раткин.
— Ты знаешь, я, по-моему, где-то тебя видел, — медленно, словно припоминая, проговорил Данин.
— А я тебя не видел, — сказал Витя.
— Так почему нет? — вернулся к своему предложению Вадим. — Ведь план плюс сверху!
— Нет, — отрезал Витя.
— Вспомнил, — сказал Вадим. — Я точно тебя видел. — Он нервничал, и лицо у него горело. — И не раз. Ты парня одного, симпатягу такого, блондина на Морском бульваре все время высаживал.
— Не на Морском, а… — машинально произнес Витя, и осекся, и вцепился яростно в руль, сощурился, потом скривился и неожиданно вывернул круто вправо, за обочину, к редкому леску, за которым серело несколько двухэтажных домов. Въехал в лесок и придавил педали.
— Ты чего? — удивился Вадим и отшатнулся. В тот же миг рука Виктора уже тянулась к его лицу, рот таксиста был перекошен, глаза заслезились, заполнились густой вязкой влагой.
Данин дернул на себя ручку, толкнул дверцу плечом и вывалился на густую упругую траву. Вскочил на ноги, отступил от машины на два шага, крикнул:
— Ты что, сдурел?
Виктор вытягивал из машины свое грузное, плотное тело с трудом, так лось выдирается из густого кустарника. И когда выкарабкался наконец, в руках у него поблескивала монтировка. Набычившись, он обошел машину и, мягко ступая сильными, толстыми, кривоватыми ногами, пошел к Вадиму. Тот отступил еще на два шага, вытянул руку, сказал:
— Угомонись, приятель, объясни, в чем дело…
— Объясню, — выдохнул Раткин. — Объясню. Это я вспомнил, а не ты, сука, я вспомнил. Это же ты, сявка, у старухи был и сумку забрал. И в тачку ко мне сел, чтобы вынюхивать носом своим поганым, а я-то перед тобой…
С каждым словом он наливался злостью, накачивалась в него свирепость, глаза сделались совсем багровыми, и очертания зрачков уже почти невозможно было различить.
Раткин был уже близко. Вадим слегка согнул колени, покачался пружинисто на ногах, сделал едва заметно круговые движения плечами, потом отставил локти, тоже покрутил ими, проверяя, свободно ли двигаются руки, потряс одной кистью, потом второй, сбрасывая излишнее напряжение, потом улыбнулся, нехорошо улыбнулся, недобро и поманил Раткина пальцами:
— Иди, приятель, иди. Разговаривать будем. — И сам на мгновение удивился себе, смелости своей, улыбке своей, словам даже удивился, как тогда, у Митрошки, откуда что берется?
Тот находился уже в метре от Вадима, когда сделал обманный удар левой, пустой рукой. Вадим чуть отклонился назад вправо, и кулак пролетел мимо. Можно было уже перехватить руку и дернуть Раткина на себя, но Вадим не спешил, такие стычки нужно заканчивать разом, одним-двумя ударами, это еще отец его учил, — в молодости инструктор по боевому самбо.
Раткин рыкнул с досады и сделал шаг вперед, и Вадим опять ушел влево — по наивности якобы, по незнанию. Этого-то и надо было Раткину. Он дернул правым плечом, подавая начальную силу руке; высверкнула монтировка, и в тот же миг Вадим нырнул опять влево, под руку Раткину и хлестко и коротко ударил его два раза в солнечное сплетение, а потом, не дожидаясь, пока тот согнется, еще два раза в подбородок. Все. Раткин рухнул, как спиленный дуб, постанывая и поскрипывая, медленно и весомо. Вадим нагнулся, поднял монтировку, откинул ее к машине, присел рядом с Раткиным на траву, закурил. С минуту Раткин лежал спокойно, потом зашевелился, открыл глаза — страха в них не было, только злость:
— Сука, — сказал он, сплюнув.
— Ты тоже не лучше, — усмехнувшись, ответил Вадим и добавил: — Лежи тихо, я сейчас с тобой беседовать буду. — Он отбросил в сторону окурок. — Кто такой Леонид? Где живет? Работает? Как найти его?
Раткин провел языком по губам, пощупал подбородок, потер его, поморщился от боли, опять сплюнул, не заметив, что плевок попал ему на рукав рубашки, сказал едва слышно, почти шепотом:
— Пошел ты…
Вадим засмеялся.
— Смелый ты парень, Витя. Но ненадолго. Сейчас отдохнешь немного, и я тебя в милицию отволоку. Вот там разговоришься.
Он протянул Раткину пачку сигарет:
— Кури. Небось охота.
Дернулся Раткин, помотал головой из стороны в сторону и вдруг закричал, страшно, надрывно, безнадежно. Вадим отпрянул, посмотрел на него испуганно. А Раткин набрал воздуха и заорал так, что в ушах зазвенело:
— Помогите! Помогите! Бандиты! Убивают!
— Ты что?! Ты что?! — Вадим заткнул уши руками. — Хватит, не ори!
Он поднялся, отошел в сторону, отнял руки от ушей, огляделся вокруг. И увидел, как от автобуса, что остановился на шоссе, метрах в двухстах, бегут люди, они что-то кричали, размахивая руками. Они слышали, наверное, как орал Раткин, и теперь спешили на помощь. Вадим отступил назад и чуть не упал, задев за выступавший из травы корень, потом опять отступил, повернулся и побежал в сторону от шоссе, от домов, в лес…
Первые метров пятьсот он пронесся как стайер-профессионал, потом, когда стихли крики, сбавил темп и, немного отдохнув, прибавил вновь. За несколько минут он добрался до параллельного шоссе, отыскал автобусную остановку и через час был уже дома.
Спал он и не спал и, казалось, видел сон, а может, попросту бредил наяву; мысли путались, сталкивались, скручивались, рассыпались, как в детском калейдоскопе, какие-то отрывочные перед глазами картины возникали, совсем не про сегодняшний день, совсем не страшные, но стр