Ох, как раскалывается голова, гудит, распухает… А впрочем, что страшного произошло? Ну и украл. Да не я один краду, вон жена рассказывала, как у них в больнице у больных взятки берут врачи и сестры, и ничего, живут припеваючи. А раз все воруют, то почему и мне нельзя? Раз всем закон побоку, то почему мне он указ?.. Да чхать я хотел! Украл, и слава богу, доволен должен быть… Только жалко, что деньги потерял… Нет, нет, нет, все не то, не то… Ой, как плохо, как тошно, выпить бы сейчас… Выпить… выпить…, и провалиться в сладкое забытье, уснуть и не проснуться… Господи, о чем я, о чем?! Душно здесь, тесно, жмет со всех сторон железная коробка, и нет мочи уже в ней находиться. Чудится, что так и не выйдешь отсюда никогда, останешься навеки. На воздух, на волю! Скорей!
Повеяло ветерком, легким и душистым. Откуда здесь, в городе, душистый ветерок? Глотов потряс головой, помотал ею из стороны в сторону, вздохнул, огляделся. Господи! Опять вода. Где это он? А, Крымский мост, на. бережная Москвы-реки. Паршивенькая водичка, мутная, зелено-коричневая и вязкая, словно всю грязь из города в ней размешали. В такой даже топиться противно. Глотов угрюмо усмехнулся. Вроде полегчало, раз шутить начал. Ну и ладненько. На той стороне изумрудом отсвечивали на солнце пышные деревья, серебрился над самой почти рекой огромный горб кегельбана, а дальше в глубине сонно вращалось «чертово колесо» и еще какие-то хитросплетенные пестрые железки торчали над деревьями — видать, аттракционы. И ко всему прочему слышалась с той стороны ритмичная, веселая музыка. Вог так, в отличие от него, дурака, отдыхают люди, радуются жизни, да просто выходному дню радуются. И он тоже когда-то радовался выходному дню и веселой музыке. И совсем недавно это было. Неделю назад? Две?.. Вот пойду сейчас туда и тоже буду скакать козлом, и кататься на аттракционах, попивать холодную «Фан ту», и глазеть по сторонам. Он пригладил волосы, оглядел себя со стороны, заправил выбившуюся рубашку вод ремень, обтер потные ладошки о брюки и пошел к мосту.
«Фанты» Глотов не попил — очередь как за воблой, даже у фонтанчика с обычной водопроводной водой спрашивают: «Кто последний?» И на аттракционах покататься не сумел, к ним просто не подойдешь, тройным кольцом толпа их окружает, и все ругаются друг с другом, норовят первыми влезть, даже детишек расталкивают. Глотов насупился и пошел искать тихое местечко. Весь парк обошел и нашел-таки. «Кто ищет, тот всегда найдет». В тенистом, заросшем уголке возле решетчатого забора, за которым отдыхали поливальные машины. Отдохну, подумал Глотов, покурю и пойду.
Минут через пять другую лавочку заняли пятеро потных, возбужденных парней, они разом закурили, стали сплевывать — харкающе — под ноги и материться. По том один из парней — приземистый, коротко стриженный и самый горластый (глянув на него сбоку, Глотов на миг затвердел лицом, показалось опять, что наконец того, низенького, углядел), достал из сумки две бутылки вина, откупорил их, и парни стали пить по очереди из горлышка. Глотову стало противно, безотчетная злость уже понемногу вскипала в нем. Но все бы ничего, если бы не вышла неожиданно из-за деревьев в тот момент усталая полная женщина лет пятидесяти и не направилась, припадая на опухшую ногу, к свободной лавочке. Когда она оказалась прямо против парней, то поскользнулась вдруг на влажной, не просохшей еще после ночного дождя земле и неуклюже упала на бок. Сумочка вылетела из ее рук и приземлилась возле парней. Ни зенький гоготнул, а вслед за ним загремели молодыми глотками остальные. А низенький встал, нарочито вежливо поднял сумочку и, держа ее двумя пальцами, сталдожидаться, пока женщина поднимется. Кряхтя и постанывая, та поднялась наконец. Низенький с полупоклоном подал ей сумочку. Женщина улыбнулась робко и поблагодарила низенького. У Глотова потемнело в глазах. И он шестым чувством, спинным мозгом понял, что сейчас ему себя не остановить. Вся боль, вся тоска, вся ненависть к этому неправильному миру, к себе самому, что скопились в нем за последние дни, сейчас пульсирующими толчками рвались наружу. Он медленно, очень медленно встал, набычился, чуть приподнял руку, развел их в стороны и неожиданно мягко для его грузной комплекции пошел к парням. Они почуяли опасность, исходящую с его стороны, и повернулись к нему все разом. Уже в двух шагах от них Глотов рявкнул:
— На колени!
Глядя стылыми глазами в упор на низенького, он подошел ближе и гаркнул снова с еще большей силой:
— На колени!
По лицу низенького было видно, что он еще толком не сообразил, в чем дело. Он вроде как обалдел от такой наглости и машинально стал подниматься с лавочки, чтобы не глядеть на Глотова снизу вверх, а хоть как-то с ним уравняться. Но когда он встал, то все равно смотрел снизу вверх, потому что ростом был Глотову по середину груди. Наконец он начал приходить в себя, прищурился, оглядел своих корешков и, вытянув вперед подбородок, спросил развязно:
— На перо просишься, дядя?..
— Ах ты, гриб! — мотнул головой Глотов, подумал секунду и добавил: — Ворюга! — стремительно поднес руку к голове низенького, накрыл широкой ладонью его лицо и толкнул легонько. Но это только самому Глотову показалось, что легонько, а на самом деле толчок был достаточно сильным потому, что голова у низенького запрокинулась и сам он полетел на лавочку.
Краем глаза он уловил, что парни напружились и были готовы к драке. Они только ожидали сигнала от низенького. А тот пока молчал, обтирая пот с лица.
— Ну?! — Глотов нехорошо оскалился.
— Пошел ты на…! — выпалил низенький и снова вскочил, как Ванька-встанька. И тогда Глотов сгреб его в охапку и потянул к земле.
— Мочи его! — сдавленно взвизгнул низенький, и Глотова ударили в ухо, потом в лоб, потом кто-то заехал ему ногой по пояснице. Но он не отвечал, он гнул низенького к земле. Тот хоть и хлипкий на вид был, но жилистый и сопротивлялся отчаянно, и Глотову требовалось немало усилий, чтобы сгибать его. Пронзительно кричала женщина, матерились и хрипели парни, обрабатывая Глотова со всех сторон. Он шатался, голова его болталась из стороны в сторону, но с тупым упорством он продолжал делать свое дело. Кто-то справа настойчивыми и довольно сильными ударами мочалил Глотову ухо.
Вдруг что-то лопнуло со звоном в затылке, горячая волна ударила в голову, вспыхнул красный свет перед глазами, и Глотов рухнул на утоптанную, заплеванную землю.
— Зачем бутылкой-то, козел?! — сквозь забытье услышал он и провалился в чернильную темноту…
Чьи-то жесткие, крепкие руки, подняли его, усадили куда-то, что-то холодное, мокрое, мягкое ко лбу прижали, а потом Глотов ощутил на языке кисловатый привкус «Фанты». Ну вот наконец и попил водички. Он слышал далекую музыку, возбужденные голоса и даже шорох листьев на деревьях. Глотов открыл взбухшие веки и увидел перед собой некрасивое лицо молодой женщины, ее длинные, встревоженные глаза с белесыми, будто выгоревшими ресницами. В одной руке женщина держала пустую бутылку «Фанты», а другой рукой оттирала Глотову лицо мокрым платком. Правее он разглядел двух строгих парней с повязками дружинников, крутоплечего бородатого мужчину и ту самую пожилую женщину, из-за которой все началось. Бородатый потрясал кулаком, женщина суетливо жестикулировала, а дружинники подозрительно глядели на них, словно раздумывали, сейчас их арестовать или погодить чуток, дать выговориться.
Вот бородатый мотнул головой, как бы с досады, повернулся в сторону Глотова и позвал:
— Марина, иди сюда, чертовщина какая-то выходит, ничего им не объяснишь.
Марина заглянула Глотову в глаза, улыбнулась сухим крупным ртом и, кивнув, спросила ласково, как дитенка малого:
— Ну как! Лучше?
— Лучше, — глухо выдохнул Глотов через разбухшие губы. — Спасибо…
— Вот и чудесно. Погодите немного, я сейчас…
Женщина поставила бутылку на лавочку, приладила мокрый платок у Глотова на голове, прямо на темечке и пружинистым шагом направилась к дружинникам. Строгого, прямого фасона твидовая юбка до половины скрывала полные икры, а плечи длинного пиджака были пухлые и широкие, и со спины женщина выглядела коренастой и приземистой. «Мода, что ль, такая? — подумал Глотов и осудил тотчас: — Дурацкая».
— Ох, все из-за меня, все из-за меня, — завздыхала вдруг женщина, с которой все началось. Тонкие седые волосы выбились из-под гребешка и пепельно отсвечивали, и казалось, что над головой у женщины мерцает нимб. — Такая беда, такая беда, и хороший человек пострадал ни за что.
— Все в порядке, — шевельнул губами Глотов. — Нормально.
— Как вы? — Бородатый прищурился и тотчас хмыкнул, а потом не удержался и хохотнул. Глотов нахмурился и с недобрым удивлением уставился на него. Вслед за Бородатым не сдержала смешок и Марина, и та женщина, с которой все началось, тоже заулыбалась. Глотов обалдело смотрел на них и никак не мог понять, в чем дело. Он наклонил голову, оглядел себя и тотчас что-то белое заслонило левый глаз. Глотов машинально отмахнулся, и влажный платок свалился с его головы. Так вот над чем они смеются. Уж очень нелепо он, здоровый, хмурый дядя, выглядел с этим платком. И он тоже засмеялся, и ему стало хорошо, впервые за все эти дни он почувствовал что-то похожее на радость. Он был в центре внимания, и внимание это было искренним и добрым. Он поднял платок, встряхнул его, сложил аккуратно и протянул Марине:
— Спасибо большое.
— Лазарет на лавочке, — сказал Бородатый. — Передвижной медпункт. Доктор Марина Клокова оказывает первую помощь пострадавшим от стихийного бедствия с ласковым мужским названием «Портвейн». — Он серьезно посмотрел на Глотова. — Что же это вы, здоровый сильный мужчина, не могли оказать сопротивления этим пьяным соплякам? Или сами того? — Он щелкнул себя по шее.
— Я не пьяный, — Глотов насупился.
— Тогда почему?
Глотов молчал.
— Ну что ты пристал к человеку? — подала голос Марина. — Он еще в себя не пришел. — Она ловко наклонила голову Глотова к себе. — Ах ты, господи, опять кровь, рассекли, мерзавцы, кожу на затылке. И вправду надо в медпункт. Где тут медпункт?