л им за несколько минут до смерти. Они, как зачарованные, молчали.
Она закончила рассказом о сумочке с подслушивающим устройством и о том, как Куинн отправился на Корсику, чтобы разыскать и допросить четвертого члена банды, загадочного Орсини, который, по словам Зэка, принес заминированный пояс.
– Затем, двадцать часов назад, он позвонил мне и сказал, что все кончилось, след оборвался, Орсини – покойник, и он ни слова не сказал о толстяке…
Когда она закончила, в комнате воцарилась тишина.
– Боже мой, – сказал Рид, – это невозможно. Есть ли у нас какие-либо данные в поддержку этого?
Ли Александер поднял голову.
– Бельгийцы сообщают, что пуля, убившая Лефорта, то есть Марше, была сорок пятого калибра, а не тридцать восьмого, если только у Куинна не было другого пистолета…
– Другого у него не было, – быстро сказала Сэм. – Единственный, который был у нас на двоих, это тридцать восьмого калибра, тот, который мне выдал мистер Браун. И Куинн никогда не был вне моего поля зрения достаточно долго, чтобы успеть съездить из Антверпена в Вавр и обратно. А что касается парижского кафе, то Зэк был убит из винтовки из машины, проезжавшей по улице.
– Это совпадает, – подтвердил Александер, – французы достали пули, выпущенные из этой винтовки. Это патроны «Армалит».
– У Куинна мог быть партнер, – предположил Уолтерс.
– Тогда не было бы нужды вставлять подслушивающее устройство в мою сумку, – сказала Сэм. – Он мог спокойно позвонить по телефону, пока я была в ванной или в туалете. Поверьте мне, джентльмены, Куинн чист. Он добрался почти до самой сути дела, но кто-то был все время впереди нас.
– Этот толстый человек, о котором говорил Зэк? Который все это организовал и оплатил? – спросил Стэннард. – Может быть. Но американец?
– Могу я высказать предположение? – спросил Кевин Браун. – Возможно, я был не прав, когда полагал, что Куинн был замешан в этом деле с самого начала. Я признаю это. Но есть теперь другой сценарий, более отвечающий фактам.
Все внимание присутствующих было обращено на него.
– Зэк заявил, что толстый человек был американцем. Но откуда британцам знать об американских акцентах? Они путают американцев с канадцами. А предположим, что этот человек был русским, и тогда все становится на свои места. У КГБ десятки агентов с прекрасным английским языком и великолепными американскими акцентами.
Сидящие за столом медленно закивали головами.
– Мой коллега прав, – сказал Келли. – Имеется мотив – дестабилизация и деморализация Соединенных Штатов с давних пор является одной из приоритетных целей Москвы, в этом нет сомнения. Возможность? Без проблем. О том, что Саймон Кормэк учится в Оксфорде, сообщалось в прессе, так что КГБ проводит «мокрую» операцию, чтобы это причинило боль всем нам. Финансы? У них это без проблем. А что касается наемников для грязной работы, то это обычное дело. Даже ЦРУ занимается этим. А насчет того, что когда дело сделано, то исполнителей убирают, это стандартная практика мафии, а у КГБ много общих черт с мафией.
– Если согласиться с тем, что толстый человек – русский, то все становится на свои места, – сказал Браун, – тогда все сходится. Я признаю на основе доклада агента Сомервиль, что был такой человек, который платил, давал наводку и управлял Зэком и его головорезами. Что касается меня, то я считаю, что сейчас он там, откуда прибыл – в Москве.
– Но почему, – поинтересовался Джим Дональдсон, – понадобилось Горбачеву сначала добиваться Нэнтакетского договора, а затем пустить его на ветер таким ужасным способом?
Ли Александер слегка кашлянул.
– Господин Государственный секретарь, известно, что в Советском Союзе имеются мощные силы, выступающие против гласности, перестройки и реформ, против самого Горбачева и Нэнтакетского договора. Вспомним бывшего председателя КГБ, генерала Крючкова, которого недавно сняли с работы. Может быть, обсуждаемый нами вопрос связан с этим.
– Я думаю, вы попали в точку, – сказал Оделл. – Эти секретные подонки провернули операцию, чтобы одним махом расшатать Америку и сорвать договор. Лично Горбачев, возможно, и не несет за это ответственности.
– Но это ничего не меняет, – заявил Уолтерс. – Наша общественность никогда не поверит этому, и Конгресс тоже не поверит. Если это дело рук Москвы, обвинение лежит на Горбачеве, независимо от того, знал ли он об этом или нет. Вы помните Ирангейт?
Да, все они помнили это дело. Сэм подняла голову.
– А как насчет моей сумки? Если это сделало КГБ, то зачем им нужно было, чтобы мы привели их к наемникам?
– Все очень просто, – предложил свою версию Браун, – Они не знали, что мальчик должен умереть, а когда он погиб, они запаниковали и затаились. Возможно, они не явились на место встречи с КГБ. Кроме того, были попытки подставить под обвинение в убийстве двух человек – Куинна и вас, американца, который вел переговоры, и агента ФБР. И опять стандартная практика – пустить пыль в глаза мировой общественности, представить дело так, как будто американский истеблишмент хочет заставить убийц замолчать, пока они не начали говорить.
– Но моя сумка была подменена другой, с «жучком», где-то в Лондоне, – сказала Сэм.
– А почему вы так думаете, агент Сомервиль? – спросил Браун. – Это могло случиться в аэропорту или на пароме в Остенде. Черт возьми, это мог быть какой-нибудь британец, ведь они приходили в квартиру, когда Куинн ушел. Многие из них работали на Москву в свое время. Вспомните Берджеса, Маклина, Филби, Вассала, Бланта и Блейка, все эти предатели работали на Москву. Может быть, сейчас у них появился новый агент.
Ли Александер рассматривал кончики своих пальцев. Он подумал, что было бы не дипломатично напомнить о Митчеле, Маршале, Ли, Бойсе, Харпере, Конраде, Говарде или о ком-либо еще из двадцати американцев, предавших Дядю Сэма ради денег.
– Хорошо, джентльмены, – сказал Оделл через час, – мы принимаем доклад. Все данные от А до Я должны быть ясными. Пояс был советской работы. По всем этим данным подозрение остается недоказанным, но тем не менее оно остается. Это была операция КГБ, и она закончилась с исчезновением агента, известного только как «толстый человек», предположительно за железным занавесом. Мы теперь знаем, что и как. Думаю, что вопрос о том, кто и зачем, тоже довольно ясен. Нэнтакетский договор – покойник, и мы имеем президента, убитого горем. Бог мой, никогда не думал, что произнесу эти слова, хоть я и не считаюсь либералом, но сейчас я почти хотел бы, чтобы мы ядерным ударом отбросили этих коммунистических ублюдков назад, в каменный век.
Через десять минут началось закрытое совещание. Только в своей машине по пути домой в Александрию Сэм заметила изъян в ее великолепном решении проблемы. Откуда КГБ смогло узнать и скопировать ее прекрасную сумку, купленную в магазине Хэрродс?
На обратном пути в ФБР Филип Келли и Кевин Браун ехали в одной машине.
– Эта молодая дама сблизилась с Куинном гораздо ближе, чем я намеревался это допустить, – сказал Келли.
– Я почувствовал это еще в Лондоне во время переговоров, – согласился Браун. – Она играла на его половине поля всю дорогу, а у меня записано, что нам нужно поговорить с самим Куинном и поговорить серьезно. А что, британцы или французы не отследили его еще?
– Нет, я собирался вам сообщить. Французы проследили его от аэропорта Аяччо до самолета, идущего в Лондон. В Аяччо он оставил свою машину, изрешеченную пулями, на стоянке около аэропорта. Британцы проследили его до отеля, но когда они приехали туда, он исчез, он даже не зарегистрировался там.
– Черт возьми, этот человек скользкий, как угорь, – выругался Браун.
– Это точно, – согласился Келли. – Но если вы правы, то может быть один человек, с которым он свяжется. Сомервиль – единственный такой человек. Мне не хотелось бы поступать так с нашим работником, но я хочу, чтобы в ее квартире были установлены «жучки», чтобы ее телефон прослушивался, а почта просматривалась с сегодняшнего вечера.
– Будет сделано, – сказал Браун.
Когда они остались одни, вице-президент и пять членов внутреннего Кабинета вновь подняли вопрос о Двадцать пятой поправке.
Вопрос поднял генеральный прокурор, и сделал это тихим извиняющимся тоном. Оделл вроде бы защищался. Он чаще других встречался с президентом, избегающим людей. Он был вынужден признать, что Джон Кормэк в такой же плохой форме, как и раньше.
– Но не сейчас, – убеждал он, – дайте ему время.
– Сколько? – спросил Мортон Стэннард. – Со времени похорон прошло уже три недели.
– В следующем году состоятся выборы, – напомнил Билл Уолтерс. – Если кандидатом будете вы, то вам нужен нормальный старт, начиная с января.
– Господи Иисусе, – взорвался Оделл, – человек в Белом доме убит горем, а вы говорите о выборах!
– Я просто смотрю на вещи по деловому, Майкл, – сказал Дональдсон.
– Мы все знаем, что после Ирангейта Рональд Рейган был настолько растерян, что мы почти что были готовы применить Двадцать пятую поправку, – указал Уолтерс. – Доклад Кэннона прямо говорит, что вопрос висел на волоске. Но нынешний кризис гораздо хуже.
– Президент Рейган пришел в норму, – подчеркнул Юберт Рид, – и приступил к исполнению своих обязанностей.
– Да, он сделал это вовремя.
– В том-то и дело, – сказал Дональдсон. – А сколько времени в нашем распоряжении?
– Не слишком много, – признал Оделл. – Средства массовой информации пока проявляют терпение. Ведь он чертовски популярен, но он быстро сдает.
– Какой окончательный срок? – тихо спросил Уолтерс.
Они проголосовали. Оделл воздержался. Уолтерс поднял свой серебряный карандаш. Стэннард кивнул. Брэд Джонсон покачал головой. Уолтерс согласился. Джим Дональдсон подумал и, как и Джонсон, не согласился.
Сейчас голоса разделились пополам – два на два. Юберт Рид посмотрел на остальных пятерых членов Кабинета с беспокойством. Затем пожал плечами.
– Мне очень жаль, но если надо, так надо.