по своему воздействию затмили все предыдущие. На огромной территории дома, производственные предприятия, фабрики остались без электроэнергии на четверо суток, а кое-где и на неделю. Теперь Ниму вспомнились слова Гарри Лондона, сказанные за несколько недель до случившегося: «Эти безумцы раздвигают предел своего совершенства». Для скорейшего восстановления энергоснабжения требовались значительные финансовые затраты на приобретение новых трансформаторов, кое-какое оборудование пришлось позаимствовать у других энергетических компаний; кроме того, весь наличный персонал был мобилизован на выполнение ремонтных работ. И тем не менее «ГСП энд Л» подверглась критике за неспособность обеспечить достаточную защиту своих объектов. «Общественность вправе спросить, — говорилось в передовой статье газеты „Калифорния экзэминер“, — все ли „ГСП энд Л“ делает для того, чтобы исключить повторение случившегося. Судя по всему, ответ напрашивается отрицательный». Впрочем, при этом газета даже не заикнулась о том, что обеспечить должную охрану широко рассредоточенной сети объектов «ГСП энд Л» двадцать четыре часа в сутки практически едва ли возможно. Вызывало уныние и отсутствие каких-либо улик. Правда, на следующий день после взрыва в руки полиции попала пленка с записью чьих-то напыщенных слов. Голос напоминал тот, который в полиции уже однажды слышали. Также было найдено несколько нитей хлопчатобумажной ткани, зацепившихся на обрезанной проволоке недалеко от убитого охранника, скорее всего с одежды преступника. На той же проволоке сохранились следы засохшей крови, которая, как выяснилось, не имела отношения ни к одному из убитых охранников. Старший полицейский детектив откровенно признался Ниму:
— Эти вещественные доказательства могут быть полезными только в том случае, если есть подозреваемый. В данный момент мы ничуть не ближе к разгадке, чем раньше.
— Нимрод, — проговорила Карен, вторгаясь в его мысли, — прошло почти два месяца после нашей последней встречи. Я очень скучала по тебе.
В ответ он как бы виновато проговорил:
— Прости. Я тоже.
Сейчас, оказавшись у нее в гостях, Ним удивлялся, как он мог так долго отсутствовать. Карен ведь оставалась такой же красивой, какой запомнилась ему, и, когда они поцеловались несколько минут назад — это был долгий поцелуй, — ее губы были любящими, как прежде. На мгновение ему даже показалось, что они вообще не расставались. Ним также осознавал, что рядом с Карен он испытывает чувство покоя, а такое случалось с ним в обществе очень немногих людей. Наверное, это объяснялось тем, что Карен, нашедшая в себе силы справиться с ограничениями, которые преподнесла ей болезнь, излучала спокойствие и мудрость, словно внушая другим, что и их проблемы могут быть решены.
— Для тебя это было трудное время, — сказала она. — Я знаю, потому что читала про тебя в газетах и видела репортажи по телевидению.
Ним поморщился:
— Слушания по «Тунипе». Говорят, я там жутко опозорился.
Карен решительно возразила:
— Ты не веришь в это, как и я. То, что ты говорил, было благоразумным, только вот в большинстве репортажей твои мысли оказались искажены.
— Начиная с этого момента можешь считать себя моим пресс-атташе.
Преодолев мимолетное колебание, она призналась:
— После того как все случилось, я написала для тебя несколько стихотворных строк. Я собралась отправить их тебе, но подумала, что ты уже устал слушать о себе, что бы там ни говорили.
— Не от всех. Просто от большинства. Ты сохранила это стихотворение?
— Да. — Карен повернула голову. — Оно во втором ящике снизу.
Ним поднялся, подошел к бюро под книжными стеллажами. Выдвинув ящик, он увидел напечатанный на машинке лист бумаги и вынул его.
Скользит порою палец по строке
Не для того, чтобы переписать,
А чтоб перечитать
Положенное прежде на бумагу.
То, что осмеяно, отвергнуто с презреньем,
Вдруг мудростью великой обернется.
А вдруг познанье истины случится
Еще до убывания луны.
А может, через пару лет
Иль даже позже.
Хула и брань горланящей толпы
Против того, кто мужества исполнен,
К познанью истины стремится неуклонно.
Милейший Нимрод!
Памятуй о том,
Что и пророк стяжал похвал
Столь редко.
В тот самый день,
Когда он истины смиренно изрекал,
Что слух не каждого, отнюдь,
Ласкали.
Но если истины твои
Предстанут явью,
Ты все равно пожнешь
И широту ума,
И ясность взгляда.
Но жизнь, она, хотя и своенравна,
Пускай в душе твоей
Готовность сохранит
Быть милосердным и дарить прощенье.
И все ж останься ты
Исполненным святого благородства.
Прости своих гонителей — слепцов,
Лишенных с колыбели
И прозорливости, и остроты ума,
Чтоб быть для них
Усердия великого примером.
Ним, погрузившись в молчание, перечитал строчки еще раз.
— Карен, ты никогда не перестанешь меня удивлять. И что бы ни случилось потом, знай: я тронут и признателен тебе.
В этот момент на пороге с нагруженным подносом появилась Джози, небольшого роста, но крепкая женщина с блестящими темными глазами. Она объявила:
— Леди и джентльмены, обед подан, — и водрузила поднос на стол. Это была незатейливая, но вкусная еда. Уэлдорфский салат, за которым последовал цыпленок и затем лимонный шербет. Ним захватил с собой бутылку великолепного вина — редкий сорт каберне-совиньон. Как и в прошлый раз, Ним кормил Карен, ощущая при этом то же чувство близости и интимности, как и раньше. Только раз или два он вспомнил с угрызением совести, что для жены и детей в тот вечер он сидел на производственном совещании сотрудников «ГСП энд Л». Вспомнил и тут же оправдал себя тем, что их с Карен свидания отличались от его прежних любовных похождений, из-за которых он лгал и обманывал или по крайней мере пытался обманывать Руфь. Может быть, думал он, Руфь не верила ему, но если так оно и было, она не подавала и виду, когда он утром уходил из дома. Справедливости ради стоит заметить, что за последние четыре недели он лишь однажды не попал на семейный ужин домой, но тогда Ним действительно допоздна застрял на работе. Расслабившись, Ним и Карен вели непринужденную беседу в течение всего этого интимного ужина. Джози убрала посуду и принесла им кофе, когда они уже во второй раз заговорили о «Хампердинке». По сути дела, речь шла о новой инвалидной коляске, переделанной под руководством Рея Паулсена, который оснастил колеса электрическими моторчиками. Эта коляска на электрическом ходу была приобретена у компании «ГСП энд Л» родителями Карен.
— Тут требуется пояснение, — сказала Карен. — Дело в том, что «Хампердинк» зарегистрирован на имя моего отца, хотя использую это приспособление я. Проблема здесь в страховых взносах — для инвалидов они просто астрономические. Хотя никто вроде меня не сумел бы управлять этой коляской. Если фургончик оформлен на имя моего отца, то взносы ниже. Поэтому официально «Хампердинк» мне не принадлежит. Кроме проблем со страхованием, — продолжала Карен, — меня волновало и до сих пор волнует то, как отец занимал деньги, чтобы расплатиться за «Хампердинк». Когда ему отказал банк, он обратился за ссудой в кредитное учреждение, там согласились, но под очень высокий процент. Я знаю, что отцу будет нелегко рассчитаться, так как дела в его фирме идут не блестяще. Они с матерью и так помогали мне деньгами, когда иссякли мои сбережения. Кстати сказать, именно родители настояли на том, чтобы я выбросила из головы эти заботы и позволила им нести связанное со мной финансовое бремя.
Ним задумчиво проговорил:
— А может, я чем-нибудь тебе помогу. Я мог бы дать тебе небольшую сумму, и, возможно, что-то пожертвует наша компания.
— Нет! Об этом не может быть и речи! Нимрод, наша дружба чудесна, и я очень дорожу ею. Но я бы не хотела брать от тебя деньги и чтобы ты просил кого-нибудь об этом. Когда моя семья делает что-либо для меня, это нечто иное. Мы уж сами как-нибудь разберемся в своих проблемах. Ты и так здорово помог мне с «Хампердинком». — Ее голос смягчился. — Я горжусь своей независимостью. Надеюсь, ты меня понимаешь.
— Да, понимаю и поэтому с уважением к тебе отношусь.
— Ну и отлично! Уважение — это очень важно. Нимрод, дорогой, ты даже себе представить не можешь, насколько «Хампердинк» изменил мою жизнь. Я могу попросить тебя об огромной любезности?
— Проси о чем хочешь.
— Мы могли бы встретиться не у меня дома, а, например, сходить на симфонический концерт?
Ним колебался только одно мгновение.
— Почему бы нет?
Лицо Карен вдохновенно засветилось.
— Ты должен сказать мне, когда будешь свободен, а я все устрою. О, я такая счастливая! — Она потянулась к нему. — Поцелуй меня, Нимрод.
Когда он приблизился к ней, она запрокинула голову. Ее губы искали его. Ним положил руку ей под голову, и его пальцы утонули в ее длинных светлых волосах. Карен плотнее сжала губы. Ним был во власти чувственного и сексуального возбуждения и невольно подумал о том, чем обернулись бы ближайшие несколько минут, если бы Карен была здоровой женщиной! Но он мгновенно отбросил эту мысль и, оторвавшись от ее губ, снова погладил ее волосы и возвратился в свое кресло.
— Если бы я умела, то замурлыкала бы, — прошептала Карен.
Ним услышал сдержанный кашель и, повернув голову, увидел в дверях гостиной Джози. Помощница и кормилица Карен переоделась, сменив белую униформу, в которой им прислуживала, на коричневое шерстяное платье. Ниму было интересно, как долго она простояла в дверях.
— О, Джози, — проговорила Карен, — ты уже собралась? — Для Нима она пояснила: — Сегодня вечером Джози ждут дома.
— Да, я готова. Но может, прежде чем уйти, я уложу тебя в кровать?
— Наверно, меня действительно пора укладывать. — Карен замолчала, ее щеки залил легкий румянец. — Но может быть, позже, если только это не затруднит мистера Голдмана…