Полчаса назад он говорил с Лией и Бенджи по телефону, вопреки возражениям Аарона Нойбергера, который – за исключением экстренных случаев – не одобрял звонков в шабат. Ним слушал гудки до тех пор, пока тесть не сдался и не поднял трубку.
– Я хочу поговорить со своими детьми, и мне плевать, что сегодня за день – хоть именины Микки-Мауса, – сказал Ним, не утруждая себя условностями.
Лия, подойдя к телефону через несколько мгновений, мягко его упрекнула:
– Папа, ты расстроил дедушку.
«И прекрасно!» – едва не ляпнул Ним. Они поговорили о школе, о грядущих соревнованиях по плаванию, об уроках балета. Ни слова про Руфь. Ним чувствовал: Лия понимает, что что-то не так, но стесняется касаться этой темы.
Потом наступил черед Бенджи, и родители жены в очередной раз вызвали у Нима раздражение.
– Папа, а у меня будет бар-мицва? – спросил Бенджи. – Дедушка говорит, что она нужна обязательно. А бабушка сказала, что иначе я не смогу стать настоящим еврейским мужчиной.
Чертовы Нойбергеры, вечно лезут не в свое дело! Почему нельзя быть просто любящими бабушкой и дедушкой – позаботиться о Лие и Бенджи пару недель, не пытаясь воспользоваться моментом и начиная лить им в уши проповеди? В том, как они поспешили ухватиться за этот шанс, было даже что-то неприличное – они словно посягали на родительскую власть Нима. Он хотел отдельно поговорить с Бенджи: спокойно, разумно, по-мужски, – а не отвечать на внезапные вопросы, как сейчас.
«Так почему же не поговорил? – проснулся внутренний голос. – Времени было достаточно. Обсудил бы все с сыном – не пришлось бы теперь ломать голову».
– Бар-мицва не нужна, – резко ответил Ним. – У меня ее не было. Дедушка не прав.
– А еще дедушка говорит, что мне надо многому учиться, – с сомнением добавил Бенджи. – Мол, надо было начинать уже давно…
Не звучит ли в звонком детском голосе упрек? Очень возможно – даже, пожалуй, вероятно, – что Бенджи в свои десять лет понимает гораздо больше, чем думают взрослые. Очевидно, его вопросы – знак того, что он инстинктивно ищет связь со своим наследием, так же как и сам Ним, который так и не смог до конца подавить в себе это стремление. И все же раздражение Нима не утихло, хотя он удержался от очередного резкого ответа: пользы от него не будет – только вред.
– Послушай, сын, дело обстоит совсем не так. Если мы решим, что тебе нужна бар-мицва, будет бар-мицва, времени хватает. Понимаешь, твои дедушка и бабушка верят в некоторые вещи, в которые мы с мамой не верим. – Ним и сам не знал, правду ли он говорит про Руфь, но ее рядом не было и возразить она не могла, поэтому он продолжил: – Как только приедет мама и вы вернетесь домой, мы все обсудим. Хорошо?
– Хорошо, – неохотно согласился Бенджи, и Ним понял: обещание придется сдержать – или сын перестанет ему верить. Может, пригласить из Нью-Йорка отца, чтобы пожил у них? Пусть бы изложил Бенджи альтернативную точку зрения! Старый Исаак Голдман, хотя ему было за восемьдесят и здоровье начинало сдавать, нисколько не утратил ни цинизма, ни язвительности и по-прежнему лихо обличал иудаизм, с наслаждением развенчивая аргументы ортодоксов.
Впрочем, это будет таким же нечестным ходом, как то, что сейчас делали Нойбергеры.
Пока Ним после разговора с детьми наливал себе виски, его взгляд упал на портрет Руфи – картину маслом, нарисованную несколько лет назад. Художнику удалось очень точно передать спокойную, гармоничную красоту. Ним подошел ближе, изучая портрет. Лицо, особенно мягкий взгляд серых глаз, получилось прекрасно – как и волосы, блестящие, цвета воронова крыла, собранные в безупречно уложенную, неизменно аккуратную прическу. Руфь позировала в открытом вечернем платье и на одном плече виднелась маленькая черная родинка, которую – уже после того, как был закончен портрет, – она удалила в клинике.
Ним вновь подумал о свойственном Руфи спокойствии – именно это ее качество лучше всего воплотилось в портрете. Ниму сейчас очень пригодилось бы немного спокойствия! Тянуло поговорить с Руфью про Бенджи и его бар-мицву. Черт побери! Куда она рванула на две недели? Кто ее любовник? Наверняка Нойбергерам что-то известно. По крайней мере, они знают, как связаться с Руфью: Ним не мог себе представить, чтобы она полностью отказалась от контакта с детьми. А ее родители вполне способны скрывать правду. Внутри снова поднялось раздражение.
Выпив еще виски и немного походив по комнате, Ним вернулся к телефонному аппарату и набрал номер Гарри Лондона. Они не общались уже неделю.
– Не хочешь заглянуть ко мне выпить? – спросил Ним, когда Гарри поднял трубку.
– Прости, с удовольствием бы, но не получится – ужинаю кое с кем, сейчас ухожу. Ты слышал про последний взрыв?
– Не слышал. Когда?
– Час назад.
– Есть пострадавшие?
– Нет. Но это единственное, что радует.
Гарри рассказал, что два мощных взрывных устройства были заложены на подстанции ГСС в пригороде. В результате диверсии шесть тысяч домов остались без электроэнергии. Сейчас туда на автоплатформах везли переносные трансформаторы, но подачу вряд ли удастся возобновить до утра.
– Маньяки становятся все изобретательнее, – сказал Лондон. – Разобрались, где у нас уязвимые места и куда закладывать свои хлопушки, чтобы ущерб был больше.
– Та же самая группировка? Уже известно?
– Да. «Друзья свободы». Звонили в «Новости» на Пятом канале прямо перед взрывом – сообщили, где он будет. Я тут посчитал… Получается одиннадцать взрывов за два месяца.
– Полиция или ФБР что-нибудь накопали? – спросил Ним, зная, что у Гарри есть свои каналы информации.
– Не-а. Говорю же, эти парни все изобретательнее. Уверен, что они тщательно изучают цели – планируют, как быстро и незаметно проникнуть в периметр, выбраться наружу, как нанести больше вреда. «Друзья свободы» не хуже нас знают: чтобы все охранять, нам бы пришлось содержать целую армию.
– И никаких улик?
– Ни единой. Помнишь мои слова? Полиция сможет их найти, только если повезет. Или если кто-нибудь проколется. Это не телесериал и не детективный роман, где преступление всегда раскрывают. В реальном мире куча висяков.
– Знаю, – сухо ответил Ним. Порой Гарри Лондон начинал вещать, будто учитель перед классом.
– Но есть еще кое-что, – задумчиво произнес начальник отдела защиты собственности.
– Что?
– Одно время взрывы почти прекратились, а потом начались снова, будто ребята нашли источник денег или взрывчатки – или и того и другого.
Ним повертел этот факт в уме, потом спросил о другом:
– Нет ли новостей про хищения электроэнергии?
– Не так чтобы. То есть, конечно, мы работаем, ловим всякую мелкую шушеру. Доведем до суда еще пару дюжин случаев мошенничества со счетчиками. Но это все равно что затыкать дыры в решете: сто заткнул – вот тебе десять тысяч других.
– А что с тем офисным зданием, за которым ты наблюдал?
– «Зако пропертис»… Продолжаем наблюдать. Пока ничего. Похоже, у нас не самая светлая полоса.
Гарри Лондон демонстрировал необычный для себя пессимизм. Неужели меланхолия заразна и Ним передал ему свой мрачный настрой?.. С этой мыслью он попрощался и повесил трубку.
Ним по-прежнему был один в пустом доме и не знал, чем себя занять. Позвонить Ардит? Нет! Он не был готов принять ее внезапную религиозность. От Ардит мысли перешли к Уолли-младшему, которого Ним за последнее время дважды навещал в больнице. Опасность для жизни миновала, и Уолли перевели из реанимации в обычную палату, но ему предстояли тяжелые, болезненные хирургические операции и месяцы, а то и годы, реабилитации. Неудивительно, что Уолли был подавлен. Его сексуальную функцию они не обсуждали.
Размышляя про Уолли, Ним невольно подумал и о том, что его-то собственные способности при нем. Не позвонить ли какой-нибудь из подружек?
Несколько женщин, с которыми он не виделся в последние месяцы, наверняка будут готовы составить ему компанию, чтобы выпить, поужинать – и не только. Стоило чуть постараться – и ему не придется проводить ночь в одиночестве.
Почему-то, однако, эта перспектива не вызывала энтузиазма.
Позвонить Карен Слоун? Он с удовольствием с ней общался, но сейчас настроение было неподходящее.
Тогда еще поработать? На его столе в головном офисе ГСС скопилась гора бумаг. Ним мог поехать туда – ему и раньше случалось оставаться в кабинете на ночь. Пользуясь тишиной и безлюдьем, он успевал сделать больше, чем в дневные часы. Неплохая идея. Сейчас его полностью поглотили общественные слушания по Тунипе – нужно найти время и для своих основных обязанностей.
Впрочем, и это не то: сидеть за столом не хотелось. Может, найдется другая работа?
В понедельник ему предстояло первое выступление на слушаниях. Хотя инструктаж Ним уже прошел, всегда можно приложить чуть больше усилий и подготовиться к неожиданностям.
Внезапно в голову пришла мысль – ниоткуда, просто выпрыгнула, как ломтик хлеба из тостера.
Уголь.
Тунипа – это уголь. Без угля, который нужно будет везти из Юты в Калифонию, проект реализовать невозможно. Ним много знал об угольных технологиях, но практического опыта у него не было, и по очень простой причине: до сих пор в Калифорнии не строили угольные ТЭС. Тунипа станет первой.
Значит, подумал он вдруг, до утра понедельника необходимо побывать на аналогичном предприятии – это будет своего рода паломничеством. Оттуда он вернется на слушания со свежими впечатлениями о том, что такое уголь: звуки, запахи, вкус, вид. Интуиция – а она частенько была права – подсказывала Ниму, что так его выступление станет ярче и сильнее.
Не говоря уже о том, что поездка поможет занять себя в выходные.
Но на какую ТЭС отправиться?
Простой ответ пришел, когда Ним налил себе виски. Опять усевшись у телефона, он позвонил оператору в Денвере, Колорадо.
Глава 10
Рейс номер четыреста шестьдесят авиакомпании «Юнайтед» вылетел с Западного побережья по расписанию, в 07:15 утра. По мере того как «Боинг 727/200» поднимался все выше и выше в небо, утреннее солнце окрашивало пейзаж в мягкие розово-золотые тона. Мир, казалось, блистал чистотой и свежестью, как всегда на заре, – иллюзия, которая возникает каждый день, но продолжается не больше часа.