– Интересное соображение, мистер Голдман. Полагаю, многие об этом не думали.
Бердсон, который на протяжении их диалога нетерпеливо переминался с ноги на ногу, вновь бросился в бой:
– Вы сказали, Голдман, что солнечная энергия станет доступна только в следующем столетии. С какой стати нам верить?
– Не верьте. – Ним заговорил в прежней манере, с явным сарказмом в адрес Бердсона. – Вы вольны верить или не верить во что угодно. Эксперты в области технологий в один голос говорят, что сколько-нибудь масштабное использование солнца будет возможно лишь через двадцать с лишним лет. И даже тогда – не факт, что оно оправдает сегодняшние ожидания. А до тех пор нам нужна Тунипа – и еще много ТЭС, подобных Тунипе, которые позволят противостоять надвигающемуся кризису.
– Ах, мы снова о выдуманном кризисе, который нам якобы угрожает! – глумливо произнес Бердсон.
– Да, и когда он наступит, можете перечитать протокол и подавиться своими словами, – запальчиво ответил Ним.
Председательствующий потянулся за молотком, однако заколебался и опустил руку – как будто заинтересовавшись, что за этим последует.
Лицо Бердсона налилось кровью, он злобно поджал губы.
– Я никакими словами не подавлюсь. Это вы подавитесь! – бросил он Ниму. – Вы захлебнетесь в словах, вы и ваша шайка капиталистов в «Голден стейт системс». Слова, слова, слова! Захлебнетесь в слушаниях, куда мы, ваши противники, будем ходить до бесконечности. А потом… потом будет еще больше слов, потому что мы ваш мошеннический проект протянем через все суды, завалим вас апелляциями, судебными решениями, используем все юридические препоны. А если этого будет недостаточно, найдем новые основания для протеста, и весь цикл начнется заново и продлится, если надо будет, двадцать лет. Народ не даст вам себя обдирать, и народ победит! – Он на мгновение умолк, тяжело дыша, потом добавил: – Так что, может быть, солнечная энергия и опередит уголь, мистер Голдман. Потому что – зарубите себе на носу – угольные ТЭС вам построить не удастся. Ни в Тунипе, нигде. Ни сейчас, ни потом.
Председательствующий вновь заколебался, буквально завороженный этой вербальной схваткой, а часть зрителей зааплодировали.
И тут Ним взорвался. Ударив по подлокотнику кресла кулаком, он вскочил на ноги и горящими глазами уставился в лицо Дэйви Бердсону.
– Может, всеми этими методами вам и удастся остановить строительство ТЭС – и в Тунипе, и в других местах. С АЭС получилось – может, и с углем получится. Но если удастся, то только потому, что наша безумная система работает против себя самой и развязывает руки самовлюбленным эгоистам, городским сумасшедшим и мошенникам вроде вас.
В зале внезапно наступила полная тишина. Голос Нима зазвучал еще громче.
– Только избавьте нас от фарисейских рассуждений о том, как вы якобы представляете народ, Бердсон. Ничего подобного. Это мы представляем народ – обычных, простых, порядочных людей, которым нужны энергетические компании вроде нашей, чтобы в домах были свет и тепло, чтобы заводы работали, чтобы был комфорт, которого вы в своем эгоизме и близорукости хотите их лишить. – Теперь Ним повернулся к судейской скамье, обращаясь уже напрямую к председательствующему и судье. – В нашем штате, как и в других, требуется разумный компромисс – между теми, кто, как клуб «Секвойя» и Бердсон, выступает за «ограничение роста любой ценой», и теми, кто говорит «даешь максимальный рост, и черт с ней, с окружающей средой». Так вот, я – и вся наша компания – признаем, что компромисс нужен, мы готовы на него пойти и призываем к тому же других. Мы понимаем, что нет простых и легких решений, и хотим найти срединный путь, а именно: пусть будет рост в каких-то пределах. Только, ради всего святого, дайте же нам возможность обеспечить этот рост электроэнергией! – Он вновь повернулся к Бердсону: – В конечном счете вы заставите людей страдать: от отчаянной нехватки электроэнергии, от массовой безработицы, от того, что множество вещей, больших и малых, просто не будут работать без электричества. Вот что случится, когда разразится кризис: не выдуманный, а реальный, – который грозит всей Северной Америке, и скорее всего не только.
– И где тогда будете вы, Бердсон? – спросил Ним у оппонента, который от удивления, кажется, лишился дара речи. – Наверное, где-нибудь спрячетесь от людей, которые наконец поймут, что на самом деле вы лжец и лицемер и морочили им голову.
Говоря это, Ним уже понимал, что зашел слишком далеко, нарушил и нормы публичных слушаний, и инструкции ГСС. Возможно, даже наговорил достаточно, чтобы Бердсон подал на него иск за оскорбление. Но внутренний голос настаивал, что все это должно было прозвучать, что терпению и умеренности есть пределы, и что порой нужно просто сказать правду: прямо, без страха, – и будь что будет.
Поэтому он продолжил свою гневную речь:
– Вы тут вещаете о сорокапроцентном энергосбережении, Бердсон. Это не «сбережение» – это лишения. Это будет уже совершенно другая жизнь, гораздо более тяжелая. Да, конечно, некоторые считают, что всем нам нужно снизить ожидания, что мы живем слишком хорошо и лишения пойдут на пользу. Может, это правда, может – нет. В любом случае решать не нам, не энергетическим компаниям вроде ГСС. Наша задача – поддерживать уровень жизни, которого – посредством избранного правительства – требует население. И мы будем поддерживать этот уровень, Бердсон, пока нам не прикажут от него отказаться, – но официально, а не устами таких, как вы, выскочек и ханжей с раздутым самомнением.
Ним замолчал, чтобы перевести дыхание, и услышал невозмутимый вопрос председательствующего:
– Вы закончили, мистер Голдман?
Ним обернулся к нему:
– Нет, господин председатель, не закончил. Я хотел бы еще кое-что сказать, пока у меня есть возможность.
– Господин председатель, предлагаю сделать перерыв, – вступил Оскар О’Брайен, пытаясь отвлечь внимание на себя.
– Я договорю, Оскар, – твердо заявил Ним.
Журналисты за столом прессы старательно записывали, пальцы стенотиписта в бешеном темпе бегали по клавиатуре стенографической машинки.
– Перерыва пока не будет, – объявил председательствующий, и О’Брайен, пожав плечами, с несчастным видом опустился на место.
Бердсон стоял перед Нимом, по-прежнему молча, но на губах у него теперь играла легкая улыбка – возможно, он решил, что вспышка Нима на руку ссдн и повредит «Голден стейт системс». Ну что ж, Ним зашел слишком далеко и не собирался сдавать. Он обратился к председательствующему и судье по административным делам, которые смотрели на него с любопытством:
– Все происходящее, господин председатель – я имею в виду и эти слушания, и другие подобные, – бесполезное и дорогостоящее представление, бессмысленная трата времени. Бессмысленная потому, что годы тратятся на вещи, которые можно было бы сделать за неделю. Иногда уходит и больше – а в итоге не достигается ничего. Трата времени – потому что мы, промышленники, а не бюрократы, чья жизнь проходит в перекладывании бумажек, могли бы использовать бесконечные часы, которые проводим здесь, с гораздо большей пользой и для компании, и для общества в целом. Дорогостоящая – потому что налогоплательщики и потребители электроэнергии – те самые, интересы которых якобы представляет Бердсон, – вынуждены платить миллионы, чтобы содержать безумную, неэффективную, нелепую пародию на систему. И наконец, это представление – потому что все здесь притворяются, будто занимаются чем-то осмысленным и разумным, хотя на самом деле мы, со своей стороны, прекрасно видим, что ничего подобного не происходит.
Председательствующий залился краской. На сей раз он решительно схватил молоток и ударил по столу.
– Достаточно! – воскликнул он, сверля Нима взглядом. – И предупреждаю вас, мистер Голдман: я внимательно перечитаю протокол заседания и обдумаю, не стоит ли принять меры. – Столь же холодно он обратился к Бердсону: – Вы закончили опрос свидетеля?
– Да, сэр! – радостно осклабился тот. – Если спросите меня – он только что выстрелил себе в ногу.
Молоток со стуком опустился на стол.
– Не спрошу.
Оскар О’Брайен вновь поднялся с места, но председательствующий лишь нетерпеливо отмахнулся от него.
– В слушаниях объявляется перерыв.
Все покидали зал: воздух наполнился взволнованным гулом голосов. Ним не разделял общего возбуждения. Он бросил было взгляд в сторону О’Брайена, который засовывал бумаги в портфель, но тот лишь печально покачал головой с таким видом, будто до сих пор не верит своим ушам, и зашагал к выходу в одиночку.
Дэйви Бердсона с шумными поздравлениями окружили его сторонники, и вся группа, смеясь, отправилась прочь.
Лора Бо Кармайкл и Родерик Притчетт, а с ними еще несколько членов клуба «Секвойя», уходя, бросали на Нима заинтересованные взгляды, но также не проронили ни слова.
Стол для прессы быстро опустел – там оставалась лишь Нэнси Молино, которая, кажется, перечитывала свои заметки и что-то в них дописывала. Когда Ним проходил мимо, она подняла голову и негромко сказала:
– Да, дорогуша, устроили вы себе веселую жизнь.
– Ну, вы наверняка выжмете из этого все, что сможете, – ответил Ним.
Она лишь покачала головой.
– Тут и выжимать ничего не нужно. Вы сами себя подставили. С ума сойти! Увидите, что напишут завтрашние газеты.
Ним ничего не ответил, и мисс Молино осталась за столом со своими записями, видимо, выискивая красноречивые цитаты, чтобы использовать против Нима. Он был уверен: эта стерва вывернет историю как хочет, лишь бы выставить его в самом неприглядном свете, – и сделает это с радостью еще большей, чем когда написала тот репортаж про вертолет.
Выходя из зала для заседаний, он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.
Снаружи, к его удивлению, поджидали несколько телерепортеров с мини-камерами. Он и забыл, как быстро телевидение реагирует на резонансные истории, стоит им получить наводку.
– Мистер Голдман, – окликнул один из телевизионщиков, – мы кое-что слышали про ваше выступление. Не могли бы вы повторить его на камеру для вечернего выпуска новостей?