о, что ему ужасно нравится произносить слово «сдрейфил».
– Мама так сказала? – спросил Ним, глядя на Руфь.
– Это же правда? – уточнил Бенджи.
– Ну конечно, правда, – ответила Руфь, слегка покраснев. – Но папа не может говорить так сам о себе. Поэтому говорю я.
– Мы так всем и отвечаем, если к нам пристают, – добавила Лия.
На мгновение Нима захлестнули эмоции: он представил, как Бенджи, размахивая маленькими кулачками, бросается в драку, чтобы отстоять доброе имя отца, и как Руфь, несмотря на все их разногласия, защищает его честь в глазах детей. К горлу подступили слезы. К счастью, от дальнейшей неловкости его спасла Руфь, призвав:
– Так, давайте-ка все доедим обед!
Позже, когда дети отправились смотреть телевизор, а они с Руфью сидели за столом, прихлебывая кофе, Ним произнес:
– Я ценю то, что ты сказала Лие и Бенджи.
Руфь лишь отмахнулась:
– Сказала что думаю. Если мы с тобой больше не Ромео и Джульетта, это не значит, что я перестала читать и анализировать.
– Я предложил уволиться. Эрик ответил, что нужды нет. Но я, может быть, все равно уволюсь.
Он рассказал о разных вариантах, которые обдумывал, включая возможность перехода в другую энергетическую компанию – например, на Среднем Западе. Если он так решит – готова ли Руфь с детьми поехать туда?
– Нет, – ответила она быстро и решительно.
– Почему, скажи на милость?
– По-моему, это очевидно. С какой стати мы трое – Лия, Бенджи, я – должны все бросать и ехать куда-то ради твоего удобства, в то время как мы с тобой еще даже не говорили о нашем будущем. Если оно у нас вообще есть… что маловероятно.
Итак, слова сказаны – видимо, подошло время для того самого серьезного разговора. Не странно ли, что произошло это в тот самый миг, когда они как будто вновь стали ближе?
– Что с нами сталось? – с грустью произнес он.
– Тебе прекрасно известно что, – парировала Руфь. – Мне одно интересно: сколько женщин у тебя было за пятнадцать лет брака? – Она говорила с какой-то новой жесткостью, которую Ним стал замечать в ней с недавних пор. – Или ты им счет потерял? Я вот потеряла. Поначалу я всегда чувствовала, когда у тебя возникало что-то новое – или, точнее, кто-то, – потом различать стало сложнее. Наверное, на смену одной сразу появлялась другая, или они просто были одновременно – по две, по три… Так, да?
– Иногда, – ответил Ним, не решаясь посмотреть жене в глаза.
– Что ж, по крайней мере с этим разобрались. Значит, я была права. И все же ты не ответил на мой вопрос: сколько всего женщин?
– Понятия не имею, – безрадостно признался он.
– Не очень-то лестно для всех этих особ. Предполагается же, что ты питал к ним какие-то чувства, хоть и недолго. Не знаю, что это были за женщины, но такой забывчивости они не заслужили.
– Ничего серьезного у меня не было! Ни с кем. Ни разу.
– Вот этому я верю! – От гнева краска бросилась Руфи в лицо. – Если уж на то пошло, у тебя и со мной ничего серьезного не было!
– Неправда!
– Почему? Учитывая, что ты сейчас сам признал? Ладно, я могла бы понять одну любовницу. Может, двух. Любая женщина знает: такое случается, иногда даже в самых крепких браках, – но не десятки же, как у тебя!
– Ты говоришь ерунду. Никаких десятков не было.
– Штук двадцать уж точно. По меньшей мере.
Ним промолчал.
– Может, это была оговорка по Фрейду – когда я сказала про десятки, – задумчиво сказала Руфь. – Для тебя же это вроде спорта, да? Главное – попасть в десятку, а женщины пусть продолжают меняться.
– Возможно, в этом есть доля правды, – признал он.
– Я знаю, что есть… Для женщины, для жены слышать такое от мужчины, которого любила – или думала, что любишь, – значит чувствовать себя униженной, грязной, обманутой.
– Если ты так себя чувствуешь, и уже давно, почему говоришь только сейчас? Почему мы не обсудили все раньше?
– Вопрос справедливый. – Руфь помолчала, обдумывая ответ. – Наверное, надеялась, что ты изменишься, перерастешь желание уложить в постель каждую привлекательную женщину в округе. Как ребенок перерастает желание съесть все конфеты разом. Но я ошибалась. Ты так и не изменился. Да, и раз уж мы говорим откровенно – имелась и другая причина. Я была трусихой: боялась остаться одна, не знала, как это отразится на Лие и Бенджи, боялась – или, может, из гордости не хотела признавать, – что мой брак, как многие другие, не работает. – Голос Руфи в первый раз за все время дрогнул. – Так вот. Я больше не боюсь, и гордость меня не удерживает. Я хочу все это закончить.
– Правда хочешь?
По щекам Руфи скатилось две слезинки.
– А какие еще есть варианты?
В душе у Нима вспыхнула искра протеста. Неужели он должен смиренно соглашаться? Разве ответственность не лежит на обоих?
– А что насчет твоего собственного романа? Если мы разойдемся, твой приятель сразу к тебе переедет или как?
– Какой приятель?
– С которым ты встречаешься. К которому ездила.
Руфь промокнула глаза, и теперь смотрела на него со смесью жалости и насмешки.
– Ты и правда в это веришь? Что я ездила к мужчине?
– А что, нет?
Она медленно покачала головой.
– Нет.
– Я думал…
– Я знаю. Я тебя не переубеждала – возможно, зря. Решила, видимо, назло, что тебе не повредит… даже, возможно, пойдет на пользу: хоть раз испытаешь на своей шкуре то, что я чувствовала постоянно.
– А остальное? Куда ты уходила каждый раз?
– Никакого другого мужчины нет, – ответила Руфь, вновь начиная злиться. – Уяснишь ты наконец? Нет и никогда не было. Я вышла за тебя девственницей – ты должен это помнить, если еще не путаешь меня от своими подружками. И с тех пор у меня никого, кроме тебя, не было.
Ним поморщился: он помнил, – однако продолжал настаивать:
– Тогда где ты пропадала?..
– Это мое личное дело. Главное я сказала: мужчины не было.
Он не сомневался: она говорит правду.
О господи! Все в жизни рушилось одновременно – все, что он делал или говорил в последнее время, оказывалось ошибкой. Что касается брака… Ним и сам не знал, чего хочет. Наверное, Руфь права, и развестись – лучший выход для них обоих. Мысль о свободе грела душу. В то же время ему многого будет не хватать – детей, дома, стабильности, даже жены, несмотря на нынешнюю отчужденность между ними.
Не желая, чтобы его принуждали к решению, стремясь отсрочить перемены, Ним спросил почти жалобно:
– И что теперь?
– Судя по тому, что говорят мои друзья с подобным опытом, – тон Руфи снова стал холодным, – каждый из нас нанимает адвоката и начинает искать, чем подкрепить свою позицию.
– Нам точно надо делать это сейчас? – умоляюще спросил Ним.
– Назови мне хоть одну причину, зачем ждать.
– Причина эгоистическая, признаю. Мне в последнее время пришлось тяжело… – Он не закончил, понимая, как все это звучит.
– Знаю. Мне жаль, что все так сошлось. Но наши отношения уже не исправятся – слишком много всего накопилось.
– Видимо, так, – обреченно сказал Ним. Бессмысленно обещать измениться: он и сам не знает, под силу ли ему это, – да хочет ли он, собственно говоря, меняться.
– Ну, тогда…
– Слушай… можешь подождать месяц? Или два? Нам ведь придется рассказать все Лие и Бенджи, а так у них будет время привыкнуть. – Он и сам не знал, есть ли смысл в его доводах. Едва ли эта задержка что-то поменяет. Однако чутье подсказывало, что и Руфь не спешит сделать последний, решительный шаг и поставить точку в их браке.
– Ну… – Она поколебалась, потом согласилась: – Хорошо. Я подожду еще немного – потому что у тебя сейчас трудный период. Не обещаю, что буду ждать два месяца… или даже месяц. Если решу закончить раньше, скажу.
– Спасибо. – От мысли, что у него будет передышка, пусть даже короткая, стало легче.
– Эй! – В дверях столовой показался Бенджи. – Я взял новую видеокассету у Мередитов. Там фильм. Хотите посмотреть?
Мередиты жили по соседству. Ним бросил взгляд на Руфь:
– Почему бы и нет?
На цокольном этаже, где стоял телевизор, Руфь и Ним уселись бок о бок на диван, а Лия растянулась на ковре. Бенджи ловко вставил кассету в видеомагнитофон, подключенный к цветному телевизору. В последнее время стали популярными импровизированные видеоклубы: несколько соседей объединялись, чтобы записывать телепрограммы. Обычно этим занимались дети или беби-ситтер: нажимали на «стоп» каждый раз, как начиналась реклама, – и в результате получались качественные записи без перебивок, которыми потом обменивались, чтобы смотреть в удобное время.
Ним иногда задумывался, скоро ли эта популярность начнет влиять на прибыли телеканалов. Быть может, уже влияет? В каком-то смысле телеканалы сейчас столкнулись с теми же проблемами, с которыми ГСС и другие энергетические компании сталкивались до них. Телевизионщики долгое время злоупотребляли своими возможностями, засоряя эфир рекламой и низкопробными программами. Теперь производители видеомагнитофонов восстановили справедливость: люди могут сами выбирать, что смотреть, и обходиться без рекламы. Возможно, рано или поздно руководство телеканалов поймет, что несет перед зрителями ответственность за свой продукт.
Двухчасовым фильмом на одолженной кассете оказалась «Мэри Уайт» – трогательная и трагическая история о семье, в которой погибла горячо любимая дочь-подросток. Ним, кажется, еще никогда не чувствовал так остро, что его собственная семья рядом с ним, – одновременно понимая, как мало времени им осталось проводить вот так, вместе. Он был рад, что в комнате царит полумрак и никто не видит ни его печали, ни выступивших на глазах слез.
Глава 2
В пригороде под названием «Милфилд» Йоргос Уинслоу Аршамбо полз по-пластунски по пустынному склону холма, направляясь к сетчатому забору вокруг подстанции ГСС. Наверное, можно было так не стараться: подстанция работала без персонала, а ночь была безлунной, и ближайшая оживленная дорога, пересекавшая холм с редкой застройкой, проходила в полумиле отсюда. Но в последнее время «Грабительские сволочные системы» наняли больше свиней-охранников, и патрули обходили периметр разными маршрутами и в разное время, чтобы их появление было непредсказуемым. Так что осторожность не помешает, хотя ползти со всеми инструментами и взрывчаткой неудобно.