была достигнута.
Йоргос не стал останавливаться – надо было срочно выбираться. Кто знает, не успел ли водитель вызвать подкрепление.
Совершенно выбившись из сил, они наконец добрались до машины, которую оставили под деревьями у подножия холма, и помчались в город, оставляя позади погрузившийся во тьму Милфилд.
– Ты их убил! Убийца!
Голос Иветты, сидевшей рядом, на переднем сиденье, еще срывался после бега – и в нем звучали истерические нотки.
– Пришлось.
Йоргос ответил напряженно, не поворачивая головы и не сводя глаз с шоссе, куда они только что выехали. Он вел машину очень осторожно, стараясь ни в коем случае не превышать скорость. Сейчас не хватало только, чтобы за какое-нибудь мелкое нарушение их остановила дорожная полиция. На одежде осталась кровь убитого, на ноже тоже. Кроме того, оказалось, что рана на левом бедре сильно кровоточит. Распухла и подвернутая на камне лодыжка.
– Не надо было их убивать! – прорыдала Иветта.
– Заткнись! – свирепо крикнул Йоргос. – А то отправишься вслед за ними!
Он перебирал в памяти каждую деталь произошедшего, пытаясь понять, остались ли какие-то улики, по которым можно вычислить его или Иветту. Оба были в перчатках, когда проникали за забор и устанавливали взрывные устройства. Свои перчатки он снял, чтобы подсоединить таймер, и потом, когда стрелял из револьвера, но когда заколол водителя ножом, был в перчатках, так что на ручке двери отпечатков остаться не должно. На револьвере? Да, но он сообразил забрать его с собой.
Иветта вновь заныла:
– Тот, в машине, был совсем старым, я видела!..
– Он был грязной фашистской свиньей! – Йоргос говорил с нажимом, отчасти стараясь убедить себя самого, потому что тоже думал о седом водителе и безуспешно пытался изгнать из головы воспоминания: открытый в ужасе рот, захлебнувшийся крик, когда в тело вошел нож. Несмотря на обучение в лагерях анархистов и на опыт подрывника, Йоргосу до сих пор не приходилось убивать в ближнем бою – и теперь на душе было муторно.
– Тебя посадят за убийство!
– Тебя тоже! – огрызнулся он.
Разве ей объяснишь, что за убийство его могли осудить и так: на нем висела гибель семи человек в результате взрыва на «Ла Мисьон» и начиненных взрывчаткой писем в ГСС? Зато он мог вправить ей мозги насчет сегодняшнего вечера.
– Заруби себе на носу, тупая шлюха: ты увязла по уши! Ты была там, ты соучастница убийства; с таким же успехом ты могла сама прикончить этих свиней. Что будет со мной – будет и с тобой! Не забывай!
Похоже, ему удалось до нее достучаться: теперь она, рыдая, что-то невнятно бормотала – мол, не хотела. На мгновение в нем шевельнулась жалость, однако самодисциплина взяла верх: все это слабость и контрреволюционная зараза. До сознания наконец дошло то, чего он не заметил сразу: они давно миновали Милфилд, а пригороды, обычно ярко освещенные, погружены в темноту. Не горели даже уличные фонари. Значит, остальные борцы за свободу тоже выполнили задачу и выиграли эту битву – под его командованием!
Йоргос замурлыкал мелодию, уже сочиняя в уме очередную прокламацию, которая поведает миру о славных победах «Друзей свободы».
Глава 3
– Мы с Джози как раз возвращались домой в Хампердинке, когда отключили свет, – сказала Карен Слоун из своего кресла-каталки.
– В Хампердинке? – озадаченно переспросил Ним.
Карен улыбнулась своей теплой, чарующей улыбкой:
– Хампердинк – это мой прекрасный, самый лучший на свете фургон. Я его так люблю, что дала ему имя – не могу называть просто машиной.
Они сидели у Карен в гостиной. Был ранний вечер в начале ноября. Ним принял приглашение на ужин – не сразу, пришлось отложить несколько раз из-за работы. Теперь Джози, помощница и домработница Карен, хлопотала на кухне.
В маленькой квартирке, залитой светом, было тепло и уютно – по контрасту с тем, что творилось на улице, где третьи сутки бушевал шторм, пришедший в северную Калифорнию с Тихого океана и принесший с собой сильный ветер и проливной дождь. Пока они разговаривали, потоки воды струились по оконным стеклам.
Звуки непогоды сливались с остальными – мерным гудением аппарата Карен, с шипением всасывавшего и выпускавшего воздух, тихим звоном посуды, стуком открывающихся кухонных шкафчиков.
– Так вот, про отключение, – продолжила Карен. – Я как раз была в кино, в кинотеатре, куда можно заехать в инвалидном кресле, – я теперь столько всего могу сделать, чего не могла раньше, без Хампердинка! А потом – Джози вела машину – и вдруг уличные фонари и окна в домах погасли.
– Почти сто квадратных миль, – вздохнул Ним. – Все отключилось. Все.
– Вот, а мы тогда еще не знали, но видели, что света нет много где, и Джози направилась прямиком в больницу «Редвуд-Гроув» – я туда всегда езжу, когда мне что-то нужно, – у них есть аварийный генератор. Они мне помогли, и я провела три дня в больнице, пока не восстановили подачу электричества.
– Я позвонил тебе сразу, как только смог, после взрывов и блэкаута, – сказал Ним. – Меня вызвали на работу из дома. У тебя никто не ответил, и я велел позвонить в больницу, номер которой записан в твоем досье. Они сказали, что ты у них, я успокоился и смог заняться делами.
– Ужасно, Нимрод! Не только отключение, но и то, что двух человек убили…
– Это были наши ветераны. Они уже вышли на пенсию, и их попросили временно вернуться на работу, потому что в охране не хватало людей. Увы, как выяснилось, прежде они сталкивались максимум с мелкими воришками или хулиганами, а против убийцы оказались бессильны.
– Его до сих пор не поймали?
Ним покачал головой.
– И мы, и полиция ищем его уже давно.
– Это же какая-то группировка – «Друзья свободы»?
– По мнению полиции, скорее всего совсем маленькая, а убийца – их главарь и вдохновитель. Причем у него свой почерк – между терактами много общего.
Ним говорил с большим чувством. Последние взрывы ударили по ГСС куда больнее, чем предыдущие. Отключение затронуло всех: дома, магазины, заводы – на очень большой территории и продолжалось три-четыре дня, а где-то и целую неделю. Невольно вспомнились слова Гарри Лондона: «Эти парни становятся все изобретательнее».
Чтобы оперативно восстановить энергоснабжение, потребовались огромные – и дорогостоящие – усилия со стороны ГСС: запасные трансформаторы, займы электроэнергии у других компаний, переброска на ремонтные работы всего имеющегося персонала. И все равно компанию продолжали критиковать за то, что плохо охраняет свои объекты. «Население имеет право поинтересоваться, – написали в передовице «Калифорния экземинер», – принимает ли «Голден стейт системс» адекватные меры, чтобы предотвратить новые инциденты. Судя по имеющимся свидетельствам, ответ – «нет».
К сожалению, газета не предлагала ничего, что помогло бы обеспечить круглосуточную охрану многочисленных, разбросанных по огромной территории сооружений.
Не меньше удручало и отсутствие улик, за которые можно было бы ухватиться. Правда, правоохранительные органы получили еще одну аудиозапись – очередную кассету, присланную на радиостанцию после взрывов, – и голос на ней совпадал с предыдущими. Также на обрезанных краях сетки на месте двойного убийства обнаружились клочки джинсовой ткани – по всей видимости, с одежды преступника. На проволоке была и засохшая кровь – судя по группе, не принадлежавшая никому из погибших охранников. Но, как признался Ниму опытный полицейский следователь в минуту откровенности, все это работает, когда есть один или несколько подозреваемых и можно сопоставить улики. Здесь они не приблизились к разгадке ни на шаг.
– Нимрод, – сказала Карен, прерывая цепочку его размышлений, – мы не виделись два месяца, я по тебе очень скучала.
– Прости, – произнес он виновато. – Мне очень жаль.
Теперь, рядом с ней, Ним и правда не понимал, как обходился без ее общества.
Карен была так же красива, как в его воспоминаниях, а ее губы, когда дело дошло до долгого поцелуя, так же нежны. Казалось, в этот момент все, что было между их встречами, перестало существовать – словно затянулась прореха во времени. Ним осознавал еще кое-что: рядом с Карен он чувствовал умиротворение – а такое действие на него оказывали очень немногие люди. Возможно, Карен, смирившись с ограничениями в собственной жизни, излучала спокойствие и мудрость, и это наводило на мысль, что все другие проблемы тоже так или иначе разрешимы.
– Тебе пришлось нелегко. Я читала, что про тебя писали в газетах, видела репортажи по телевизору.
Ним поморщился:
– Слушания по Тунипе. По мнению многих, я опозорен.
– Ты сам в это не веришь, и я тоже не верю, – отрезала Карен. – Ты говорил разумные вещи, но большинство СМИ обошло их вниманием.
– Не хочешь стать моим пресс-секретарем?
Она помолчала.
– Когда все случилось, я написала для тебя стихи. Собиралась отправить, но потом подумала: а вдруг ты хочешь ото всех отдохнуть?
– Не ото всех, только от большинства. А ты их сохранила – те стихи?
– Да. – Карен мотнула головой. – Там. Второй ящик сверху.
Ним встал и подошел к трюмо под книжными полками. Открыв ящик, о котором говорила Карен, он увидел ее фирменный голубой листок и, вытащив, прочитал:
Перелистнув страницу,
Мы порой
К ней возвращаемся:
Нет, не переписать – перечитать.
И то, что было
Отвергнуто – зачеркнуто – осмеяно,
Вдруг через месяц – или два,
А может, через год – и даже годы
Нам кажется и мудрым, и достойным.
Когда мы знаем: предсказанье было
И вправду предсказаньем
И сбылось,
А тот, кто произнес его, – храбрец,
Ведь он не побоялся говорить
Перед лицом иных,
Кто мудр не так,
Но скор на осужденье.
Дражайший Нимрод! Помни:
Пророка, что пророчит на рассвете —
И изрекает истины, не всем
Приятные, – признают на закате,