– Ты прекрасно поступил, хоть тебе и пришлось отказаться от своих убеждений. Что тебя сподвигло?
Он пожал плечами.
– Иногда я уже и сам не знаю, каковы мои убеждения. Твой друг, доктор Левин, помог мне привести мысли в порядок.
– Да, – кивнула Руфь. – Я видела, как ты с ним разговаривал. Долго.
Ним крепче сжал руль.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Ты о чем?
– О том, почему ходила к доктору Левину, почему встревожена и почему скрываешь это от меня. Ах да, твой доктор попросил передать, что он извиняется за свою несдержанность, но что мне нужно это знать… что бы это, черт побери, ни было!
– Да. Наверное, пора, – согласилась. В безжизненном голосе не осталось и следа от прежней веселости. – Только можно подождать до дома? Я тебе все расскажу, как приедем.
Остаток пути они провели в молчании.
– Я бы выпила виски с содовой, – сказала Руфь. – Нальешь?
Они сидели дома, в маленькой уютной гостиной, приглушив свет. Был уже почти час ночи, и Лия и Бенджи давно спали наверху.
– Конечно.
Просьба была необычной: Руфь редко пила что-то крепче вина. Ним прошел к буфету, служившему у них баром, смешал напиток для нее и плеснул себе коньяку. Затем, вернувшись к жене, сел напротив. Она отхлебнула треть стакана одним глотком и, поморщившись, поставила на столик.
– Ладно, выкладывай, – сказал Ним.
Руфь набрала воздуха в грудь:
– Помнишь, шесть лет назад я удаляла родинку?
– Помню. – Как ни странно, Ним думал про эту родинку совсем недавно – той ночью, когда Руфь уехала, а он остался дома один и решил отправиться в Денвер. Он заметил ее на портрете жены в гостиной, где Руфь была изображена в вечернем платье с открытыми плечами. Ним снова бросил взгляд на картину: памятная ему родинка все так же чернела на левом плече. – И что с ней?
– Это была меланома.
– Что?
– Меланома – родинка, в которой могут быть раковые клетки. Поэтому доктор Миттельман – он меня лечил тогда – посоветовал ее удалить. Я согласилась. Другой врач, хирург, сделал операцию. Вроде бы ничего страшного, они оба меня заверили, что все чисто и процесс не успел пойти дальше.
– Да, я помню, Миттельман это говорил. – Ним тогда встревожился, но врач утверждал, что все в порядке, а удаление всего лишь предосторожность, не больше. Как только что сказала Руфь, это было шесть лет назад. Подробности уже изгладились у Нима из памяти.
– Они оба ошибались, – едва слышно промолвила Руфь. – Там были злокачественные клетки. И их не удалили полностью. Теперь… пошли метастазы… в других местах. – Последние слова она выдавила с трудом. И будто прорвалась плотина – Руфь полностью утратила контроль над собой. Вместо выдоха у нее вырвался вой, и все тело затряслось от рыданий.
Несколько секунд Ним сидел неподвижно – беспомощный, онемевший, не в силах осознать услышанное и тем более поверить в это. Постепенно слова дошли до его сознания. Он бросился к Руфи и прижал ее к себе, охваченный бурей разнообразных эмоций: ужасом, виной, болью, жалостью, любовью.
Крепко обняв жену, он попытался ее успокоить:
– Милая моя, почему ты мне ничего не говорила? Господи, почему?
Она ответила приглушенно, сквозь рыдания:
– Мы отдалились… не было любви, как раньше… я не хотела просто жалости… у тебя была другая жизнь… другие женщины…
Нима захлестнула волна стыда и отвращения к себе. Выпустив Руфь из объятий, он не раздумывая упал перед ней на колени и, взяв ее руки в свои, произнес:
– Знаю, теперь поздно, но я прошу у тебя прощения. Я вел себя как идиот – слепой, эгоистичный…
Руфь покачала головой: она, как было ей свойственно, уже отчасти овладела собой.
– Не надо, зачем ты так!
– Но так и есть. Раньше я не понимал. А теперь понял.
– Я уже сказала: не хочу одной жалости, без любви…
– Посмотри на меня! – взмолился Ним, а когда она подняла голову, мягко сказал: – Я люблю тебя.
– Ты уверен, что говоришь это не потому…
– Я сказал, что люблю тебя, и это правда. Наверное, всегда любил – просто запутался и наделал глупостей. Может, нужно было что-то такое, чтобы я понял… – Он осекся, потом снова взмолился: – Еще ведь не слишком поздно?
– Нет. – На лице Руфи появилось подобие улыбки. – Я не смогла тебя разлюбить, хотя ты и вел себя как скотина.
– Признаю.
– Что ж, возможно, мы в долгу у доктора Левина.
– Послушай, милая… – Он отчаянно искал слова, желая ее ободрить. – Мы будем бороться вместе. И никаких больше разговоров о том, чтобы разъехаться или развестись.
– Я никогда этого не хотела, – сказала она громко и уверенно. – Ним, дорогой, обними и поцелуй меня!
Он так и сделал – и пропасть между ними вдруг схлопнулась, будто ее никогда не было.
– Ты не слишком устала, чтобы мне все рассказать? Сегодня? Сейчас?
Руфь покачала головой:
– Мне самой этого хочется.
Весь следующий час она говорила, а Ним слушал, время от времени вставляя вопросы.
Месяцев восемь назад Руфь обнаружила на шее слева небольшое уплотнение. Доктор Миттельман в прошлом году отошел от дел, и она отправилась к доктору Левину.
Доктору уплотнение не понравилось, и он направил ее на анализы, включая рентген груди, КТ печени и остеосцинтиграмму. Именно из-за процедур, занявших долгое время, Руфь и стала частенько отсутствовать дома днем, что заметил Ним. Анализы показали: злокачественные клетки, которые спали в течение шести лет, внезапно распространились по телу.
– Я не знала, что думать и делать.
– Надо было сказать мне, пусть даже у нас были не лучшие времена! – запротестовал Ним.
– Ты был занят другим. Как раз произошел взрыв на «Ла Мисьон» и погиб Уолтер. В общем, я решила молчать. Сама заполнила документы на страховку и обо всем позаботилась.
– И твои родители не знают?
– Нет.
Получив результаты исследований, Руфь стала раз в неделю посещать местную больницу, где амбулаторно проходила химиотерапию и иммунотерапию. Из-за этого она снова уходила днем из дома.
Иногда ее тошнило, она похудела, но ей все удавалось скрывать, в том числе и потому, что Ним был безучастен.
Он обхватил голову руками – стыд нахлынул с новой силой. Он-то считал, что Руфь встречается с другим мужчиной, а она…
Позднее доктор Левин сказал Руфи, что в Нью-Йорке, в Онкологическом центре имени Слоуна – Кеттеринга разработали новый метод лечения. Он рекомендовал съездить туда и разузнать. Руфь отправилась в Нью-Йорк на две недели, чтобы пройти обследование.
Это был тот самый отъезд, который Ним воспринял так равнодушно – максимум как досадное неудобство. Он не знал, что сказать.
– Что было, то было, – пожала плечами Руфь. – Ты ведь не знал.
Ним задал вопрос, ответа на который страшился больше всего:
– И что они обещают? Какой прогноз?
– Во-первых, лечения нет. Во-вторых, операцию делать поздно. – Голос Руфи звучал спокойно: она вновь овладела собой. – Возможно, я проживу много лет – хотя сколько именно, никто не знает. И еще: я сомневаюсь насчет центра Слоуна – Кеттеринга. Они там разрабатывают терапию с применением СВЧ-излучения: нагревают опухоль, а потом облучают радиацией, – так есть шанс ее уничтожить… или нет. – Она устало усмехнулась. – Думаю, ты понимаешь: я выяснила что могла.
– Я бы хотел сам поговорить с доктором Левином – завтра, – сказал Ним и тут же поправился: – То есть, получается, уже сегодня. Ты не возражаешь?
– Возражаю? – Руфь вздохнула. – Нет, я не возражаю. Так здорово, когда можно на кого-то опереться. Ах, Ним, ты мне был так нужен!
Он снова обнял ее, а вскоре, потушив свет, повел наверх.
Впервые за долгие месяцы Ним и Руфь спали в одной постели, а ранним утром, когда забрезжил рассвет, занялись любовью.
Глава 12
Сверкнуло лезвие ножа. Брызнула кровь. Ним, наблюдавший за процедурой кастрации, почувствовал легкую тошноту.
– Радуйтесь, что вам выпало быть мужчиной, а не евнухом, – усмехнулся рядом с ним судья Йель.
Они шли по узкому мостику над загоном на скотооткормочной ферме в самом сердце сельскохозяйственных угодий Калифорнии – долине Сан-Хоакин. Ферма в числе прочих объектов принадлежала трастовому фонду семьи Йель.
– Меня угнетает сама мысль, что существо лишают его мужественности, – признался Ним.
Он прилетел рано утром, чтобы ввести Пола Йеля в курс дела относительно использования электроэнергии в сельском хозяйстве. Калифорнийские фермеры потребляли ее в огромных объемах: одну десятую всей выработки ГСС. Не будет электричества – фермерство зачахнет, а без фермерства, в свою очередь, прекратится процветание Калифорнии.
Позднее в тот же день бывшему члену Верховного суда надлежало представлять ГСС на региональных слушаниях по проекту в Тунипе. На сессию, организованную Комиссией по энергетике, приглашали местную администрацию и жителей, чтобы заслушать их мнения об энергетических потребностях данной местности. Некоторые называли подобные заседания бродячим шапито. Фермеры долины Сан-Хоакин, видевшие, что дефицит электроэнергии угрожает их работе, были одними из самых ярых сторонников строительства ТЭС в Тунипе.
Разумеется, ожидались и оппоненты.
По-прежнему наблюдая за происходящим внизу, Йель сказал Ниму:
– Я понимаю, что вы имеете в виду, говоря о лишении мужественности – даже у животных. Хотя если ты фермер, о таких вещах вообще не думаешь.
– Вам нравится быть фермером?
– Фермером выходного дня? Не уверен. – Старик нахмурился. – В основном я сижу над бухгалтерскими книгами, пытаясь понять, почему ферма не приносит прибыли – как и остальная собственность трастового фонда.
– Все, что я здесь вижу, вроде бы работает эффективно, – пожал плечами Ним.
– Эффективно, но затратно.
Телят, рожденных на пастбище и подрощенных там же до шести месяцев, привезли на откормочную ферму, чтобы набрали вес к продаже. Приемом телят заправляли пятеро ковбоев – одетых в джинсы мужчин средних лет.