Для начала полдюжины бычков загоняли в круглый загончик. Потом, тыкая электрическими погонялками, их заставляли идти в узкий проход с высокими бетонными стенами и открытым верхом. Каждое животное щедро поливали дезинфицирующим раствором, чтобы избавить от паразитов.
Проход с ужасавшей Нима неизбежностью вел к гидравлическому зажиму – устройству наподобие металлической клетки. Когда бычок входил внутрь, она сжималась, крепко удерживая его на месте и оставляя свободной только голову. Бычка поднимали над землей, причем он отчаянно мычал – не без оснований, как выяснялось в следующие минуты. Сперва в каждое ухо выдавливали из спринцовки машинное масло – от клещей. Затем в мычащий рот вливали здоровенный шприц микстуры от глистов. После этого тяжелыми ножницами отрезали концы рогов, оставляя обнаженной их мягкую, кровоточащую сердцевину. Одновременно воздух наполнял резкий, тошнотворный запах жженой шерсти и мяса – к боку животного прижимали раскаленное докрасна клеймо.
Движение рычага – и раздавалось шипение сжатого воздуха, а зажим поворачивался на девяносто градусов вбок. Там, где был «низ», ковбой открывал небольшое окошко. Через это окошко он вставлял баллон с антисептиком, распылял его на гениталии бычка, потом ставил баллон на место и брал нож. Протянув руку внутрь клетки, ковбой разрезал ножом мошонку, вытаскивал яички, нащупав их пальцами, отрезал и кидал в стоявший рядом контейнер. На открытую кровоточащую рану вновь распыляли антисептик. И все было кончено.
Вол, лишенный теперь иных желаний, кроме пищевых, будет быстро нагуливать вес.
Гидравлический зажим открывался, и животное, все еще истошно мычащее, выбегало в следующий загон.
Процедура занимала не более четырех минут.
– Все стало быстрее и проще, чем раньше, – сказал Йель. – Во времена моего дедушки – да и потом, еще сравнительно недавно – бычка сперва нужно было заарканить и подтянуть к себе на веревке. В наше время ковбои редко ездят на лошади, а большинство и не умеют.
– Современные технологии дешевле? – спросил Ним.
– На самом деле – нет. Нас губят взвинченные цены на все – людской труд, материалы, корма, электроэнергию… особенно на электроэнергию. К примеру, на электричестве работает мельница, которая смешивает корм для сорока тысяч голов скота. А вам известно, что загоны ярко освещены всю ночь?
– Насколько я понимаю, чтобы бычки видели корм и у них просыпался аппетит, – сказал Ним.
– Верно. Они меньше спят, больше едят и быстрее набирают вес. Но счета астрономические.
– Где-то я это слышал… – пробормотал Ним.
Йель засмеялся:
– Я прямо как недовольный потребитель, да? Ну что ж, сегодня я уже велел управляющему трастовым фондом, Иэну Норрису, урезать затраты: экономить, уменьшать отходы, беречь ресурсы. У нас нет иного выхода.
Норриса Ним видел ранее тем же утром: мрачный мужчина под шестьдесят, державший офис в городе и управлявший еще несколькими объектами помимо трастового фонда Йелей. Что-то подсказывало Ниму, что Норрису больше нравилось, когда Пол Шерман Йель сидел в Вашингтоне и не вмешивался в дела фонда.
– Вообще я хотел бы продать эту ферму, – продолжил Йель, – и еще кое-что из дедушкиного наследства. Только время неподходящее.
Пока они разговаривали, Ним продолжал смотреть на проходивших внизу бычков. Кое-что его удивило.
– Вот этот, последний… И тот, что прошел до него… Их не кастрировали. Почему?
Стоявший рядом ковбой обернулся, услышав вопрос Нима. Смуглое мексиканское лицо расплылось в широкой улыбке. Улыбнулся и судья Йель, а потом, доверительно наклонившись, сказал:
– Ним, сынок, открою тебе секрет: два последних – телочки.
Они пообедали во Фресно, в ресторане «Виндзор» отеля «Хилтон». Во время обеда Ним продолжал рассказывать Йелю о делах. Задача оказалась достаточно легкой. Стоило привести какой-то факт или статистическую информацию, как судья Йель немедленно их запоминал. Он редко просил что-либо повторить, а его пытливые, острые вопросы выдавали быстроту ума и отличное умение схватывать общую картину. Ниму оставалось надеяться, что, когда ему самому исполнится восемьдесят лет, он будет соображать не хуже.
Значительная часть беседы была посвящена воде. Девяносто процентов электроэнергии, потребляемой фермерами плодородной долины Сан-Хоакин, использовалось для того, чтобы качать из скважин воду для ирригации. Соответственно перебои в энергоснабжении означали бы катастрофу.
– Я еще помню времена, когда большую часть долины занимала пустыня, – задумчиво произнес Пол Йель. – Никто не верил, что здесь что-нибудь будет расти. Индейцы называли окрестности Пустой долиной.
– Они не слышали об электрификации сельской местности.
– Да, она творит чудеса. Как там сказано в Книге пророка Исайи? «И возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс». – Йель усмехнулся. – Наверное, мне следует упомянуть об этом на слушаниях. Цитата-другая из Библии всегда повышает уровень выступления, да?
Прежде чем Ним успел ответить, к их столику подошел метрдотель.
– Мистер Йель, вам звонят. Если угодно, можете поговорить со стойки администратора.
Йель отсутствовал несколько минут. Ним видел его в другом конце зала – он что-то записывал в блокнот, внимательно слушая телефонную трубку. За столик судья вернулся с тем же самым блокнотом – и с широкой улыбкой.
– Хорошие новости из Сакраменто, Ним. Отличные новости, я бы сказал. Помощник губернатора будет присутствовать на слушаниях сегодня после обеда. Он зачитает обращение губернатора с решительной поддержкой ТЭС в Тунипе. Администрация губернатора сейчас рассылает пресс-релиз. – Йель заглянул в свои заметки. – Там говорится про «основанную на внимательном изучении вопроса личную убежденность в том, что проект в Тунипе имеет ключевое значение для роста и процветания Калифорнии».
– Однако… Вы действительно этого добились! Поздравляю! – сказал Ним.
– Признаюсь, я очень рад. – Йель посмотрел на часы. – Может, пройдемся до слушаний пешком, чтобы размяться?
– Прогуляюсь с вами с удовольствием, но внутрь не пойду. – Ним усмехнулся. – Я до сих пор персона нон грата для Комиссии по энергетике.
Местный капитолий был расположен в десяти минутах пешком от гостиницы.
День выдался погожий и солнечный, и Пол Йель, демонстрируя в ходьбе такую же энергичность, как и в других своих занятиях, быстро шагал вперед. После оживленного разговора во время обеда собеседники погрузились в молчание.
Мысли Нима вновь – как очень часто в последнее время – вернулись к Руфи. С момента того пронзительного ночного разговора, когда он узнал, что злокачественные клетки угрожают ее жизни, прошло полторы недели. Ним ни с кем, кроме доктора Левина, ситуацию не обсуждал: не стоило превращать происходящее с Руфью в предмет сплетен и пересудов, как на его глазах нередко происходило в других семьях.
Доктор Левин не проявлял ни оптимизма, ни пессимизма.
– Возможно, у твоей жены впереди еще много лет, – сказал он. – Но не забывай: состояние может ухудшиться внезапно и очень быстро. Впрочем, лечение – химиотерапия или иммунотерапия – увеличивает шансы на успех.
Что до иных способов лечения – Руфь в скором времени предстояло вновь поехать в Нью-Йорк. Там решится вопрос, способен ли ей помочь новый, отчасти экспериментальный метод, разработанный в Центре Слоуна – Кеттеринга. Тем временем Ним и Руфь жили словно на краю обрыва, постоянно задаваясь вопросом, обрушится тот или нет.
– Могу посоветовать одно, – добавил доктор Левин. – Твоей жене я говорил то же самое: надо жить здесь и сейчас и получать от жизни все. Не позволяй ей откладывать то, что она хочет – и может – сделать. В конце концов, это любому из нас на пользу. Помни: ты или я можем завтра умереть от инфаркта или в автомобильной аварии, и твоя жена переживет нас на много лет. – Доктор вздохнул. – Прости, Ним. Возможно, для тебя все это пустые слова. Знаю, ты хотел бы услышать что-то определенное: все хотят, – но лучше совета я дать не могу.
Ним последовал рекомендациям доктора Левина и стал проводить с Руфью больше времени. Вот сегодня, например, он мог бы остаться во Фресно на ночь: здесь имелись предприятия, с работой которых ему было бы полезно ознакомиться, – но вместо этого Ним заказал билет на послеобеденный рейс, чтобы поспеть домой к ужину.
Из задумчивости его вывело замечание судьи Йеля:
– Удивительно много народу для такого часа.
Ним, до этого погруженный в себя, огляделся.
– Вы правы. Очень много.
Улицы вокруг были полны пешеходов – похоже, все направлялись к зданию администрации. Некоторые явно спешили, будто торопясь обогнать остальных. Подъезжали и машины – уже образовалась пробка. Как среди пешеходов, так и среди пассажиров и водителей преобладали женщины и подростки.
– Может, стало известно, что здесь будете вы? – предположил Ним.
Старик усмехнулся:
– Боюсь, моей харизмы недостаточно для такого столпотворения.
Они дошли до газона перед входом, целиком заполненного людьми.
– Не спросишь – не узнаешь, – сказал Йель и потрогал за рукав мужчину средних лет в рабочей одежде. – Простите. Мы тут любопытствуем, почему собралось столько народу.
Тот воззрился на него с удивлением.
– А вы что, не знаете?
– Потому и спрашиваю, – улыбнулся Йель.
– Так ведь Камерон Кларк сюда приедет.
– Киноактер?
– Ну а кто ж? Будет речь толкать на каком-то важном заседании. По радио все утро говорили, и по телику тоже – моя старуха слышала.
– На каком важном заседании? – спросил Ним.
– А я почем знаю? Кого вообще колышет? Просто хочется посмотреть.
Пол Йель и Ним обменялись взглядами: обоим в голову пришла одна и та же мысль.
– Скоро узнаем, – покачал головой Йель.
Они начали протискиваться ко входу в здание – безликой функциональной постройке с крыльцом с фасада. Одновременно с другой стороны подъехал черный лимузин с эскортом из полицейских мотоциклов. Вокруг поднялся шум.