Были и другие, столь же бесспорные улики. Аудиозаписи его разговоров с Йоргосом Аршамбо совпали со спектрограммой голоса Бердсона, сделанной после его ареста. Викери, молодой чернокожий водитель, которого нанимала Нэнси Молино, также подтвердил под присягой, что видел, как Бердсон, используя различные ухищрения, посещал дом номер 117 на Крокер-стрит. Доказано было и то, что Бердсон покупал огнетушители, которые использовались при минировании отеля.
Бердсону предъявили обвинения в шести предумышленных убийствах, заговоре с целью совершения тяжкого преступления и целом списке других деяний. Суд установил сумму залога в миллион долларов. Ее Бердсон собрать не мог, и никто не горел желанием ему помогать, поэтому до суда он остался под стражей.
Что касается остальных «Друзей свободы». Молодой марксист-интеллектуал Уэйд и уроженец детройтского гетто Феликс погибли в перестрелке с полицией в доме 117 на Крокер-стрит. Ют, жаждавший мщения индеец, застрелился во время полицейского штурма.
Все имевшиеся в доме улики, которые изобличали деятельность революционной группировки, попали в руки полиции, включая дневник Йоргоса Уинслоу Аршамбо.
Глава 7
В редакции «Калифорния экземинер» и баре пресс-клуба уже начали поговаривать, что Пулитцеровская премия, считай, у Нэнси Молино в кармане.
Она достигла всего.
Слышали, как ответственный редактор сказал издателю:
– Эта шикарная штучка принесла нам на блюдечке готовый материал – самую сенсационную историю на десятилетия вперед.
Приехав в редакцию из отеля «Христофор Колумб», Нэнси работала без отдыха до половины седьмого – дедлайна для утреннего номера, затем все утро и часть дня обновляла и дополняла материал для трех остальных выпусков. Любая вновь поступавшая информация проходила через Нэнси.
Стоило кому-то задать вопрос про «Друзей свободы», Йоргоса Аршамбо, Дэйви Бердсона, ссдн, деньги клуба «Секвойя», взрывы в отеле, жизнь и смерть Иветты – ответом было неизменное: «Спросите у Нэнси».
Ей досталась почти вся первая полоса – мечта любого репортера. Любое СМИ – телеканал, радиостанция или газета, – которые использовали ее эксклюзивный материал, обязаны были ссылаться на «Калифорния экземинер».
И поскольку Нэнси сама непосредственно участвовала в истории: нашла дом 117 на Крокер-стрит, встречалась с Иветтой, получила единственные существующие копии аудиозаписей, – она мгновенно стала знаменитостью.
В день, когда все случилось, у нее прямо за рабочим столом в редакции взяли интервью для телевидения. И транслировали по самым крупным общенациональным каналам.
В редакции «Экземинер», однако, клокотавших от возмущения телевизионщиков заставили подождать, пока Нэнси не закончит работу над репортажем и не будет готова с ними общаться.
Явившихся вслед за съемочной группой журналистов из «Ньюсуик» и «Тайм» ожидала та же участь.
В редакции «Хроникл-Уэст» – другой местной утренней газеты, которая конкурировала с «Экземинером», – откровенно умирали от зависти и лихорадочно пытались наверстать упущенное. И все же редактор «Хроникл» был достаточно великодушен, чтобы на следующий день отправить Нэнси на работу полдюжины роз (дюжина, решил он, будет уже слишком) и поздравительную записку.
Последствия, вызванные сенсационным материалом, расходились даже не как круги по воде, а как настоящее цунами.
Самым шокирующим откровением для многих читателей Нэнси Молино стало то, что взрывы в отеле «Христофор Колумб», пусть и косвенно, профинансировал клуб «Секвойя».
Возмущенные члены клуба по всей стране звонили, писали и слали телеграммы, сообщая о прекращении своего членства.
– Никогда больше я не смогу верить этой одиозной организации и прислушиваться к тому, что она пропагандирует! – громогласно заявил давний представитель Калифорнии в сенате США, давая интервью «Вашингтон пост». И тысячи голосов готовы были вторить его словам.
Общее мнение сходилось на том, что клубу «Секвойя» едва ли удастся оправиться от постигшего его позора и восстановить влияние.
Лора Бо Кармайкл немедленно ушла с поста председателя клуба и удалилась в добровольное затворничество, отказываясь отвечать на телефонные звонки от журналистов и от кого бы то ни было еще. Ее личный секретарь зачитывал звонящим короткое заявление, которое заканчивалось словами: «Публичная карьера миссис Кармайкл завершена».
Из руководства клуба «Секвойя» не пострадала лишь репутация миссис Присциллы Куинн, как написала Нэнси, единственной, кто выступил против выплаты ссдн пятидесяти тысяч долларов. Нэнси не преминула с удовлетворением указать, что широко известный адвокат Ирвин Сондерс голосовал за.
Поговаривали, что если клуб «Секвойя» будет пытаться себя реабилитировать, то Присцилла Куинн станет новым председателем, а сам клуб сосредоточит усилия на социальной работе, а не на защите экологии.
Когда Нэнси раскрыла личность Йоргоса Аршамбо и стало известно, что он скрылся, целая армия полицейских детективов и специальных агентов ФБР прочесала район Норт-Касл в поисках главаря «Друзей свободы». Увы, безрезультатно.
Тщательный обыск в доме номер 117 на Крокер-стрит дал в руки следователям множество улик против Йоргоса и Дэйви Бердсона. Среди одежды Йоргоса обнаружился джинсовый комбинезон. Лабораторные исследования показали, что ткань в том месте, где комбинезон был порван, совпадает по своим характеристикам с волокнами, обнаруженными на заборе подстанции в Милфилде в ту ночь, когда погибли два охранника. В доме имелись и многочисленные письменные материалы, включая дневник; все они были переданы окружному прокурору. О существовании дневника узнала пресса, хотя его содержание не раскрывалось.
После того как пресса подробно осветила участие в деле Дэйви Бердсона, его – для его же собственной безопасности – перевели в одиночную камеру.
Но еще прежде, чем все это произошло, Нэнси Молино пришлось пережить собственный кризис. Он настиг ее незадолго до полудня в тот день, когда вышел сенсационный материал.
Нэнси не спала ночью и писала все утро, засев за работу еще до рассвета, чтобы успеть к дедлайну; подкрепляла силы лишь кофе и апельсиновым соком. Она была вымотана, и усталость брала свое.
Несколько раз, начиная с половины восьмого, когда редактор городского отдела пришел на работу, чтобы возглавить подготовку второго за день выпуска, он – старый добрый «я-ваш-тренер» – подходил к ее столу с подбадривающими словами. Особых обсуждений не требовалось. Нэнси умела работать с фактами – теми, которые раскопала сама, и теми, которые поступали от других. Все знали, что ее материалы почти не требуют правки.
Отрываясь иногда от печатной машинки и поднимая глаза, Нэнси замечала, что редактор на нее посматривает. Выражение на его лице было нечитаемым, но она догадывалась, о чем он думает: о том же, что она сама старательно вытесняла из сознания на протяжении последних нескольких часов.
Последним, что видела Нэнси, перед тем как покинуть отель «Христофор Колумб», были накрытые с головой тела: погибших полицейских и пожарных на каталках вывозили из отеля, чтобы погрузить в припаркованные рядом фургоны из морга. На улице двое мужчин собирали что-то в пластиковый пакет. Ей понадобилась минута, чтобы понять: это останки еще одного, шестого погибшего, разорванного взрывом на куски.
В этот момент пришло осознание простой и неприглядной правды, на которую Нэнси закрывала глаза: на протяжении целой недели у нее была информация, которая могла предотвратить гибель этих шестерых и еще много других событий. Могла – если бы Нэнси с кем-нибудь поделилась.
Та же самая мысль пронзала ее сознание каждый раз, когда она ловила на себе взгляд редактора. Вспоминались его слова, сказанные неделю назад: «Предполагается, что мы тут одна команда, Нэнси, а я – ваш тренер. Я знаю, ты любишь все делать сама, и до сих пор тебе это сходило с рук, потому что ты добиваешься результатов. Только не заиграйся». В тот момент она отмахнулась от его слов, сказав мысленно: «Идите к черту, мистер Богатый Белый Мужчина!» Теперь она раскаивалась – отчаянно и запоздало.
Когда до дедлайна последнего за этот день выпуска оставалось два часа двадцать минут, Нэнси почувствовала, что близка к срыву: избавиться от мыслей о шести мертвых телах не удавалось.
– Прервись. Пойдем со мной, – услышала она тихий голос и, подняв глаза, увидела рядом с собой редактора. – Приказ начальства, – добавил он.
С нехарактерным для себя смирением Нэнси поднялась и вышла за ним из новостного отдела.
Чуть дальше по коридору располагался небольшой кабинет, обычно запертый, где иногда проходили совещания руководства. Редактор открыл его своим ключом и придержал дверь, пропуская Нэнси внутрь.
Обстановка была удобной, но простой: стол для собраний, обитые тканью кресла, пара одинаковых книжных шкафов орехового дерева, мягкие коричневые портьеры.
Еще одним ключом редактор отпер один из шкафов и знаком пригласил Нэнси сесть.
– Тут есть бренди и скотч. Не лучшие – мы не отель «Ритц». Рекомендую бренди.
Нэнси кивнула, не в силах что-либо сказать.
Начальник налил в два стакана калифорнийского бренди и сел перед ней, когда они сделали по глотку, сказал:
– Я за тобой наблюдал.
– Знаю.
– Мы оба думали об одном и том же. Да?
Она опять кивнула молча.
– Нэнси, я вижу, что к концу дня у тебя останется два варианта: либо ты окончательно себя накрутишь, у тебя случится нервный срыв, и дальше будешь бесконечно ходить к психотерапевту и по два раза в неделю лежать у него на кушетке, либо возьмешь себя в руки и оставишь прошлое в прошлом. Про первый вариант скажу одно: свою жизнь ты испортишь, а пользы не будет никому, кроме психотерапевта. Что касается второго – по-моему, у тебя достаточно ума и характера, чтобы справиться. Но ты должна проявить волю, а не пускать все на самотек.
– Я виновата в том, что случилось прошлой ночью, – сказала Нэнси, испытывая облегчение от того, что может наконец произнести это вслух. – Если бы я кому-нибудь рассказала, полиция могла бы отреагировать и разобраться с домом на Крокер-стрит раньше.