– Много чего случилось, – признался он. – Частично ты уже знаешь – читала, – но сегодня пусть будет только музыка. И мы.
– И я, – сказала Джози, выходя из-за кресла. Она широко улыбнулась Ниму, к которому явно питала слабость. – Впрочем, я вас только отвезу и попрощаюсь. Спускайтесь с Карен через пару минут, мистер Голдман, а я пока подгоню Хампердинк.
– А, Хампердинк! – засмеялся Ним. – Как поживает твой фургон с собственным именем?
– Все так же отлично. – Тут ее лицо омрачилось. – Но я беспокоюсь за папу.
– Почему?
Карен покачала головой:
– Давай сейчас не будем. Может, потом расскажу.
Как обычно, Ним восхитился ловкостью, с какой Карен, маневрируя с помощью одной лишь воздушной трубки, проехала по квартире и добралась до лифта.
– А на сколько хватает аккумулятора? – спросил он, пока они собирались.
Карен улыбнулась:
– Сейчас полный заряд. Если пользоваться и креслом, и аппаратом ИВЛ, хватит часа на четыре. Потом снова нужно подключаться к старой доброй сети ГСС.
Ним опять поразился про себя, как хрупка жизнь Карен: электричество питало ее в самом буквальном смысле.
– Кстати, про ГСС… Как у вас там дела?
– Ни дня без новостей, – отмахнулся Ним. – Проблемы появляются, как грибы после дождя.
– Я серьезно. Мне хочется знать.
– Сейчас нас главным образом заботит нефть. Ты слышала, что сегодня были приостановлены переговоры между ОПЕК и США?
– Да, по радио передавали. Экспортеры нефти утверждают, что больше не будут принимать бумажные деньги, только золото.
– Они так угрожали уже несколько раз. – Ним вспомнил разговор с Эриком Хамфри и судьей Йелем незадолго до Рождества. Тогда ситуация с нефтью внушала опасения; теперь, в марте, она стала критической. – Но на сей раз все, похоже, всерьез.
– Насколько плохо будет без импортной нефти? – спросила Карен.
– Гораздо хуже, чем многие думают. Мы ввозим больше половины общего объема, и из этого восемьдесят пять процентов – из стран ОПЕК… И даже сейчас, когда обсуждают дефицит нефти, говорят в основном про нехватку бензина для автомобилей, а не про электричество.
Ним вернулся мыслями к тому, о чем думал по дороге сюда: за последние сорок восемь часов разногласия со странами ОПЕК обострились как никогда, и последствия могут быть куда страшнее, чем нефтяное эмбарго 1973–1974 годов. Многие знали про эту угрозу, однако немногие принимали ее всерьез. Оптимисты – некоторые из них весьма высокопоставленные – по-прежнему считали, что открытого конфликта так или иначе удастся избежать, и ниагарский водопад импортной нефти не иссякнет. Ним этой уверенности не разделял.
Ему в голову пришло кое-что касательно Карен, но сказать он ничего не успел – открылась дверь лифта.
Внутри находились дети – девочка и мальчик, веселые, со свежими лицами, лет девяти-десяти.
– Привет, Карен! – сказали дети, когда они оказались в лифте.
– Привет, Филипп и Венди, – ответила Карен. – Далеко собрались?
– Просто во двор, поиграть. А это кто? – Мальчик перевел взгляд на Нима.
– Мой спутник. Его зовут мистер Голдман. – Она обратилась к Ниму: – А это мои друзья и соседи.
Все поздоровались друг с другом. Лифт продолжал ехать вниз.
– Карен, можно потрогать тебя за руку? – спросил мальчик.
– Конечно.
Он осторожно провел пальцами по ее коже.
– Ты чувствуешь?
– Да, Филипп. У тебя мягкие руки.
Мальчик, испытывавший живой интерес, явно обрадовался.
Девочка тоже не захотела отставать:
– Карен, хочешь, я помогу тебе переложить ногу?
– Ну… давай.
Похоже, девочка делала это не в первый раз. Она осторожно приподняла правую ногу Карен и переложила ее так, чтобы она лежала на левой.
– Спасибо, Венди.
Внизу дети попрощались и убежали играть.
– Это было очень мило, – сказал Ним.
– Знаю. – Карен тепло улыбнулась. – Дети такие искренние. Они не боятся, не мучаются сомнениями, как взрослые. Когда я сюда переехала, местные ребятишки сразу начали меня расспрашивать: «Что с вами случилось? Почему вы не можете ходить?» Родители, когда это слышали, начинали на них шипеть. Потом все поняли, что я не против расспросов: они мне даже нравятся, – и все равно некоторым взрослым дискомфортно – они аж отворачиваются, когда меня видят.
На улице, прямо перед подъездом, их ждал фургон с Джози на рулем – «форд», выкрашенный в приятный зеленый цвет. Раздвижная дверь в салон была открыта. Карен подъехала ближе и остановилась лицом к ней в нескольких футах от машины.
– Смотри, что придумал мистер Паулсен, чтобы мне было легче забираться в Хампердинк.
Джози вытащила два отрезка металлического желоба, установив их одним концом в пазы под дверью, а второй спустив на землю. Теперь в салон вел пандус из двух направляющих шириной как раз с кресло Карен.
Джози забралась в салон и достала стальной трос с крюком на конце, другим концом закрепленный на лебедке с электроприводом. Она зацепила крюк за специальную петлю на кресле и нажала на кнопку лебедки.
– Поехали! – сказала Карен, и кресло плавно втянулось в салон. Там Джози развернула его, вставив колеса в гнезда в полу, где они закреплялись болтами.
– А вы садитесь вперед, мистер Голдман, рядом с личным шофером, – усмехнулась Джози.
Машина тронулась, выезжая со двора на оживленную улицу. Ним обернулся с переднего сиденья к Карен, возвращаясь к тому, о чем собирался сказать, когда подъехал лифт.
– Если возникнет нехватка нефти, нам придется вводить веерные отключения. Знаешь, что это такое?
Карен кивнула:
– Вроде знаю. В разных районах по очереди будут отключать свет на несколько часов.
– Да. Для начала, наверное, по три часа в день, потом, если ситуация ухудшится, то и дольше. Если такое начнется, я тебя предупрежу, чтобы ты могла поехать в больницу, где есть генератор.
– В «Редвуд-Гроув». Мы с Джози ездили туда, когда «Друзья свободы» взорвали подстанции и света не было.
– Завтра выясню, какой генератор в «Редвуд-Гроув». Порой их обслуживают халтурно, и они превращаются в бесполезную рухлядь. Когда в Нью-Йорке случились блэкауты, в некоторых местах генераторы вообще не завелись.
– Я не стану беспокоиться, раз ты так заботишься обо мне, Нимрод, – сказала Карен.
Джози вела машину аккуратно, и Ним расслабился, пока они ехали во Дворец искусств, где сегодня играл городской симфонический оркестр. У главного входа, пока Джози выгружала кресло Карен, к ним на помощь подошел капельдинер в форме и моментально провел Карен и Нима через боковой вход – к лифту, который довез их до бельэтажа. Передвижной пандус помог Карен добраться до места в переднем ряду ложи. Дворцу искусств было явно не в новинку принимать зрителей в инвалидных креслах.
Уже в ложе Карен, оглядываясь по сторонам, сказала:
– Вот это выход в свет, Нимрод! Как тебе удалось?
– Старая добрая ГСС, как ты ее называешь, кое-что может.
Места в ложе и помощь для Карен по просьбе Нима заказала Тереза Ван Бюрен. Когда он предложил их оплатить, Тесс ответила:
– Даже не думай! Это одна из немногих привилегий, которые остались у топ-менеджмента. Наслаждайся, пока можешь.
Ним поднес Карен программу, но она покачала головой.
– Музыку я обожаю, а что до критики и текстов в программках… я всегда думала, будто их авторы озабочены лишь тем, как блеснуть интеллектом.
– Согласен, – усмехнулся он.
Когда в зале уже приглушили свет, а на подиум под аплодисменты взошел дирижер, Карен вполголоса спросила:
– Нимрод, между нами что-то изменилось, да?
Пораженный ее проницательностью, он не успел ответить – зазвучала музыка.
Программа концерта состояла преимущественно из произведений Брамса. Сперва – «Вариации на тему Гайдна», за ними последовал «Фортепианный концерт № 2 си-бемоль мажор», где великолепно солировал Юджин Истомин. Этот концерт Ним особенно любил, и Карен, судя по тому, как завороженно слушала, разделяла его чувства. Во время третьей части с ее трогательной и тревожной мелодией для виолончели он потянулся к Карен и накрыл ее руку своей. Она повернулась к нему, и он увидел у нее в глазах слезы.
Музыка затихла, и зал взорвался аплодисментами, которые не утихали долгое время. Аплодировал и Ним.
– Пожалуйста! Хлопай за нас обоих! – сказала Карен.
В зале зажегся свет – начался антракт. Ним с Карен остались на местах, когда остальные зрители разошлись. Сперва оба молчали, потом Карен заговорила:
– Можешь ответить на мой вопрос сейчас, если хочешь.
Не было нужды спрашивать, про какой вопрос идет речь.
– Все меняется, – вздохнул Ним.
– Глупо ожидать обратного, – согласилась Карен. – Конечно, иногда приятно помечтать, хотеть невозможного, представлять, что все хорошее будет длиться вечно… Однако жизнь научила меня смотреть на вещи реально. Скажи честно, Нимрод: что изменилось со времени нашей последней встречи?
Он рассказал ей обо всем: про Руфь, про злокачественную опухоль, которая захватывала ее тело, угрожая жизни, и про то, как под влиянием этой угрозы они с женой вновь обрели друг друга.
Карен слушала молча.
– Как только ты пришел сегодня, я поняла: что-то не так, у тебя что-то на душе – важное и личное. Теперь я знаю, в чем дело. В каком-то смысле я за тебя рада – и в то же время мне жаль, в особенности жаль твою жену.
– Может, нам повезет, – сказал он.
– Надеюсь. И такое случается.
Оркестр вновь выходил на сцену – антракт заканчивался. Зрители заняли свои места.
– Нам больше нельзя быть любовниками. Это было бы несправедливо и неправильно. Но я надеюсь, что мы продолжим дружить и иногда видеться.
Ним вновь коснулся ее руки.
– Мы друзья, навсегда, – успел сказать он, прежде чем зазвучала музыка.
По дороге домой они были задумчивы и молчаливы.
Джози заметила перемены и тоже молчала. Она навестила друзей, пока Ним с Карен слушали музыку, и ждала их перед концертным залом в Хампердинке.