– А как изменить общественное мнение? – спросила вторая женщина за столом, Шарлетт Андерхилл, исполнительный вице-президент и финансовый директор.
– Я отвечу, – сказал Ним Голдман, со стуком откладывая карандаш. – Во-первых, можно и нужно начать говорить правду – ничего не скрывая, открыто, четко и громко, раз за разом…
– То есть вы хотите, чтобы вас показывали по телевизору не два, а четыре раза в неделю? – перебил Рэй Паулсен.
– Это должно стать политикой нашей компании. – Вмешательство Рэя Ним проигнорировал. – Говорить вслух о том, что все мы здесь и так знаем. На прошлой неделе на пике нагрузки потребление составило двадцать два миллиона киловатт, каждый год спрос растет на миллион киловатт. Если так будет продолжаться, через три года начнется нехватка резервов, через четыре года их не останется совсем. И как нам тогда справляться? Ответ прост: никак. Любой идиот способен понять: через три года блэкауты будут случаться каждый раз, как припечет солнце, а через шесть – каждый летний день. Необходимы новые электростанции. И нужно донести до населения, каковы будут последствия, если их не строить.
Повисло молчание, которое вновь нарушила Тереза Ван Бюрен:
– Мы все знаем, как обстоит дело, почему же мы об этом молчим? На следующей неделе, кстати, будет отличный шанс. Нима пригласили выступить во вторник в программе «Добрый вечер», у них куча зрителей.
– Жаль, что я во вторник вечером занят, – буркнул Паулсен.
– Не уверена, что нам стоит действовать так, в лоб, – сказала Шарлетт Андерхилл. – Думаю, никому не надо напоминать, что мы подали заявку на повышение тарифов, и она сейчас в процессе согласования. Мы отчаянно нуждаемся в деньгах. Меньше всего хотелось бы, чтобы что-то пошло не так.
– Честность и открытость только повысят наши шансы, – возразила Тереза Ван Бюрен.
– Сомневаюсь, – покачала головой финдиректор. – И еще: полагаю, подобные заявления должны исходить от председателя совета директоров.
– На всякий случай скажу, что в «Добрый вечер» приглашали меня, а я попросил Нима, – мягко вставил Эрик Хамфри. – У него такое хорошо получается.
– У него получится еще лучше, – сказала Тереза, – если мы дадим ему карт-бланш и разрешим открыто говорить неприятную правду, а не придерживаться умеренной линии, как обычно.
– Я по-прежнему за умеренную линию. – На сей раз голос подал Фрейзер Фентон – еще один старожил компании, сухопарый, лысеющий и аскетичный. Он отвечал в основном за газовую отрасль. – Не все согласны с твоими мрачными прогнозами, Тесс. Я тридцать четыре года работаю в энергетике и видел, как кризисы приходили и уходили. Как-нибудь справимся и с дефицитом мощностей…
– Как именно? – перебил Ним Голдман.
– Дайте договорить. Я еще хотел сказать про оппозицию. Да, сейчас многое из того, что мы делаем, вызывает возмущение – будь то строительство новых станций, повышение тарифов или выплата дивидендов акционерам. Но, думаю, большая часть проблем – и возмущение, и повышенное потребление – дело временное. Все это лишь проявления модных веяний. Постепенно все вернется на круги своя – как было, когда энергетическим компаниям никто не мешал. Поэтому я считаю, что не нужно делать никаких резких заявлений, чтобы не усугублять проблемы и не вызывать возмущения публики.
– Согласен, – сказал Стюарт Ино.
– И я, – поддержал Рэй Паулсен.
Ним встретился глазами с Терезой Ван Бюрен: они явно думали об одном и том же. В сфере коммунального хозяйства Фрейзер Фентон, Ино, Паулсен и прочие им подобные были опытными функционерами, но они сделали себе карьеру в более благополучные времена и отказывались верить в то, что те времена прошли. Они заняли высокие посты по выслуге лет – им никогда не приходилось выдерживать конкуренцию, отчаянно бороться за продвижение по службе, как принято в других отраслях. Уверенные, что лично им ничего не угрожает, они жили в своем коконе, молясь на священную корову – статус-кво. И, конечно же, были наотрез против того, чтобы «раскачивать лодку».
Разумеется, у всего имелись причины – Ним нередко обсуждал их с более молодыми коллегами. Уж таковы особенности работы в коммунальной сфере – естественная монополия не подвержена ежедневной конкуренции. Именно поэтому предприятия коммунального хозяйства, такие как «Голден стейт системс», иногда напоминали государственные органы с их бюрократией. Спрос на электроэнергию традиционно превышал предложение, поэтому компании могли продавать столько, сколько смогут произвести; к тому же дешевых источников энергии было много. Лишь в последние годы, по мере того как ресурсы стали истощаться и дорожать, функционеры в отрасли впервые столкнулись с серьезными финансовыми проблемами и необходимостью принимать непопулярные решения. Теперь, на склоне лет, им приходилось бороться с грамотно организованным сопротивлением потребителей и «зеленых».
По мнению Нима Голдмана и его единомышленников, большинство топ-менеджеров были не в состоянии даже признать существование этих проблем, не то что предложить реалистичные решения. Уолтер Толбот принадлежал к редкому исключению. Со своей стороны, партия старожилов считала Нима и его сторонников непоседливыми выскочками, доставлявшими лишние неудобства. И, поскольку старожилов было больше, их точка зрения обычно побеждала.
– Признаюсь, у меня смешанные чувства, – покачал головой Эрик Хамфри. – Не знаю, стоит ли нам высказываться более радикально. По-человечески – это не в моем характере, но порой аргументы другой стороны представляются мне разумными. – Председатель, слегка улыбнувшись, бросил взгляд на Нима. – Ты вроде хотел что-то сказать?
Поколебавшись немного, Ним все-таки произнес:
– Я хотел сказать одно. Когда начнутся серьезные отключения – я имею в виду, длительные и регулярные, что случится уже через несколько лет, – именно на нас посыплются все шишки. И именно из нас СМИ сделают козлов отпущения. Политики, как всегда, умоют руки. Население тоже будет винить нас: мол, почему не предупреждали? Я совершенно согласен с Терезой: пришло время действовать решительно.
– Вынесем вопрос на голосование, – объявил Хамфри. – Кто за более решительные меры?
В воздух взмыли три руки: Терезы Ван Бюрен, Нима и Оскара О’Брайена, начальника юридической службы.
– Кто против?
На этот раз проголосовали восемь человек.
Эрик Хамфри кивнул:
– Я соглашусь с большинством. Значит, продолжаем умеренную линию.
– И смотри там, никаких радикальных высказываний по телевизору! – предупредил Рэй Паулсен Нима.
Тот прожег Паулсена взглядом, но сдержался и промолчал. Собрание было окончено. Все разбрелись по двое-трое, обсуждая насущные рабочие вопросы.
– Поражения необходимы, – жизнерадостно заверил Нима Эрик Хамфри, выходя из конференц-зала. – Всем на пользу, когда время от времени сбивают спесь.
Ним решил не отвечать. Вплоть до сегодняшнего заседания он задавался вопросом: неужели даже с учетом последних событий старая гвардия так и не поймет, что нужно работать с населением? Теперь он получил ответ: не поймет. Жаль, что его не поддержал председатель. Ним прекрасно знал: если бы захотел Хамфри, их партия одержала бы верх независимо от результатов голосования.
– Зайди ко мне, – бросил председатель, когда они подошли к двери, располагавшейся чуть дальше по коридору, рядом с дверью Нима. – Хочу тебя кое о чем попросить.
Кабинет председателя, хоть и более просторный, чем кабинеты остального руководства, в соответствие с политикой компании был обставлен без излишеств. Интерьеры как бы говорили: деньги клиентов и акционеров здесь тратятся на дело, а не на дорогие игрушки. Ним прошел в гостиную, где стояло несколько удобных кресел и где председатель принимал посетителей. Хамфри присоединился к нему, захватив по пути папку со стола.
На улице ярко светило солнце, а из окон кабинета открывался прекрасный вид на город – точнее, мог бы открываться, потому что портьеры были плотно задвинуты, а комнату освещало только электричество. Председатель всегда уклонялся от ответов на вопросы, почему задергивает шторы; ходили слухи, что даже сейчас, после тридцати лет в Калифорнии, он скучает по панораме Бостона и не хочет видеть ничего другого.
– Полагаю, ты уже читал последний доклад. – Хамфри показал папку с надписью: «Отдел защиты собственности. Тема: Хищения энергоресурсов».
– Читал.
– Ситуация явно ухудшается. Я понимаю, что для нас это вроде бы немного, булавочный укол, но мне это совершенно не нравится.
– Двенадцать миллионов долларов в год – это довольно крупная булавка, – заметил Ним.
В упомянутом докладе, составленном главой отдела безопасности Гарри Лондоном, описывалось воровство электроэнергии и газа, которое достигло масштабов эпидемии. Для этого использовались разнообразные методы вмешательства в работу счетчиков, обычно самими потребителями, хотя, похоже, такие услуги оказывались уже и профессионально.
– Двенадцать миллионов – примерная оценка. Возможно, реальный ущерб меньше – а возможно, намного больше, – задумчиво произнес Эрик Хамфри.
– Оценка достаточно точная, – заверил Ним. – Уолтер Толбот тоже так думал. Помните, в прошлом году он рассчитал, что у нас разница в два процента между производством и потреблением – это считая продажи по финансовым документам, внутреннее потребление и линейные потери.
Главный инженер, ныне покойный, первым в ГСС забил тревогу. Он подготовил подробный доклад сразу же, как заметил происходящее, и по его же инициативе был создан отдел защиты собственности. Тогда к нему прислушались. Вот еще одна область, подумал Ним, где Уолтера будет сильно не хватать.
– Да, помню. Огромные объемы электроэнергии уходят неизвестно куда.
– И за два года они выросли в четыре раза.
Председатель побарабанил пальцами по подлокотнику:
– То же самое происходит с газом. Нельзя оставаться безучастными.
– Нам везло долгое время, – сказал Ним. – Проблемы были на Восточном побережье и на Среднем Западе, но не у нас. «Кон Эдисон» в прошлом году потеряла в Нью-Йорке семнадцать миллионов на незаконном потреблении. А их чикагский офис, где продажи меньше, чем у нас, и нет газа, отчитался о потере пяти или шести миллионов. То же самое в Новом Орлеане, Флориде, Нью-Джерси…