овичу было уже наплевать: Галя родилась в пятьдесят седьмом, а если Елена не напутала со скоростью распространения воздействия, она уже и не родится. Но Елена навряд ли ошиблась: женщина, сумевшая получить нобелевскую премию по физике одиннадцать раз, в таких вещах ошибиться не может. И, следовательно, то, за чем он вообще отправился в это путешествие, смысла уже не имело — но раз он уже здесь, то пользу стране стоит наносить до конца…
Лейтенант примерно после третьей или четвертой фразы Алексея Павловича перестал записывать услышанное в протокол, а когда — спустя почти полтора часа — сидящий перед ним совсем еще мальчишка прервался, он не выдержал:
— Да ты все врешь! — и вскочил, явно судорожно придумывая, что ему делать дальше: дать парню в морду или просто его пристрелить на месте. Но Алексей Павлович даже не вздрогнул:
— Товарищ лейтенант, вы же — госбезопасность. Вы все сами можете это проверить, свидетелей опросить. Своим не поверите — так есть и немецкие документы, они наверняка вам — не лично вам, конечно, а госбезопасности вообще — скоро достанутся. И я даже могу сказать, где они лежат сейчас. Да, сейчас их заполучить непросто, но наверняка уже осенью у вас их будет достаточно…
Лейтенант — вероятно, от того, что сидящий перед ним парень остался совершенно спокойным, и сам постарался успокоиться. Сел обратно на свой стул, задумался ненадолго:
— Товарищ… Алексей, а ты можешь мне все повторить, только кратко, чтобы листа на три протокола поместилось. Не всё даже, а самое главное.
— Да не вопрос, только сначала попить дайте, в горле что-то пересохло.
— Сейчас… я попрошу чай нам сделать. А ты вообще-то ел? Голодный небось? Давай тогда сперва поедим — и продолжим наши увлекательные беседы…
Уснул Алексей Павлович очень поздно, и приснился ему сон. Обычный сон, но все равно приснился ему переход. То есть Елена называла его в своих записках «paso inversa», Вирджилл — лимбом (он говорил, что в каком-то фильме «что-то вроде этого» так называли, а Йенс именовал это чистилищем. Сам Алексей Павлович использовал (для себя, естественно) название именно «переход», что как-то гармонировало с испанским «оригинальным названием» Елены Пеньи-и-Ернандес — а еще его так называла Галя. Вот только во сне переход был абсолютно пустым, там не было ни людей, ни кошек. И даже деревья выглядели по-зимнему голыми, хотя в переходе, как писала Елена, «всегда лето». И проснулся он в состоянии глубокой тоски — просто потому, что шанс снова в него попасть был близок к нулю. К абсолютному нулю, как с глубокой грустью подумал молодой парень, ведь снова войти в переход можно не раньше, чем через один квант времени после предыдущего входа, причем через квант абсолютного времени текущей реальности — а до этого момента ему скорее всего просто дожить не получится. Про этот квант он знал почти все, потому что именно эти кванты и определили его жизнь. Сто тридцать семь секунд — именно таким было минимальное время между входами. «Наружное» время, и за эти секунды, постепенно складывающиеся в часы и дни, в реальности очень многое успевало поменяться…
Однако вскоре лейтенант Плетнев его уныние слегка развеял:
— Так, товарищ… Алексей, ты оказался прав: я тут кое-что успел проверить…
Глаза у лейтенанта были красные, видно, что ночью ему поспать почти не удалось, но сам он выглядел очень довольным:
— Отряд Савчука на нашу сторону вышел на той неделе, а мы, благодаря твоему рассказу, сразу и свидетелей его славного боевого пути нашли. Немного, но для ареста всех их хватило, за что тебе от лица командования выносится благодарность. Но, сам понимаешь, отпустить я тебя все же не могу: документов у тебя нет, свидетелей твоих подвигов… кроме отряда разведчиков Степаненко никто же ничего не видел. Но я тебе вот что предложить могу: есть тут у нас люди… специально подготовленные. До твоей вески, то есть до той, где ты, говоришь, бумаги спрятал свои, всего километров сорок, а на ту сторону перейти мимо деревушки, где тебя Степаненко встретил, вроде выходит и несложно. Люди специальные… они на таких, как Савчук этот, очень злы, и потому хотят тебе помочь. Пойдем, расскажешь им подробно, как твои бумаги искать…
По пути в расположение «специальных людей» Алексей Павлович, немного подумав, предложил лейтенанту:
— А давайте я с ними пойду, они без меня все равно ничего просто не найдут.
— Ага, размечтался! Ты убежишь, а меня потом начальство…
— Хотел бы, так давно убежал, делов-то куча!
— Ты? Убежал бы?
— Конечно убежал бы. Это вы тут на фронте всегда знаете, где наши, а где враги — и враги почти всегда только с одной стороны. А когда враги кругом, люди себя иначе ведут — или быстро помирают. Я вот не помер…
— Ну да… эй, товарищ… Херов, ты где? Ну-ка вернись!
— Ну что, убедились? — от этих слов, сказанных из-за спины лейтенанта, тот аж подпрыгнул. — И это я мирно ушел, а мог бы и… не совсем мирно.
— А это как? Пулемета у тебя уже нет, пистолет тоже забрали…
— Еще раз, товарищ лейтенант, я мог не просто уйти с ваших глаз долой, а оставить вас тут лежать… нет, убивать своих я бы всяко не стал, но вот полчаса вы бы просто провалялись не в силах шевельнуться. А как я стрелять могу, это и старшина ваш видел, а хотите — так я и вам покажу. Причем из любого оружия покажу, хотите?
— Нет. Верю. Если ты два года в лесу один прожил и даже ряху такую наел — верю. Но это я, а вот люди эти… им покажи, они решать будут: брать тебя или не брать.
Когда Алексей Павлович готовился к переходу, он почти три месяца провел в Пуэрто-Рико, осваивая на очень интересном частном стрельбище самое разнообразное оружие. И научился очень метко стрелять из всего, что в мире было сделано до пятьдесят шестого года. То есть почти из всего: хотя на стрельбище и имелась немецкая зенитка, из нее пострелять не получилось: к ней просто снарядов не было. Но вот саму пушку изучил он очень детально. А если учесть, что «кванты времени» для перехода он там использовал по максимуму…
Почему-то переход открывался примерно на четыре часа в сутки, ночью. Елена в своем дневнике, как и положено крупному ученому, все эти эффекты подробно объяснила, но Алексей Павлович вникать в объяснения не стал, ему было достаточно и того, что за сутки в переход можно было зайти сто семь раз. Зайти — и выйти на сутки раньше входа, причем согласно Елениной теории расходящиеся при этом реальности со стопроцентной вероятностью сливались. В принципе можно было и за трое суток раньше входа выйти, и Елена даже объясняла как это проделать — но тогда вероятность сливания реальностей было уже в районе девяноста девяти процентов. А вот уже на четвертые сутки реальности «расходились навсегда» с той же вероятностью, а если промежуток между входом и выходом оказывался больше, то вероятность сливания реальностей становилась практически нулевой.
Забавная была эта штука — переход. Елена ее называла «энергетическим двойником базовой реальности Земли», вот только там координаты пространства и времени как-то менялись местами. И когда в нашей реальности время шло вперед, в переходе оно тоже двигалось… куда-то, но при этом точка перехода «оставалась на месте» и просто сдвигалась по времени назад. Елена первый раз туда попала в день вручения ей Нобелевской премии: ее она получила за свою «единую теорию поля». Правда, что это такое, она в дневнике не написала, отметила лишь, что после изучения перехода оказалось, что ее «теория» — полная фигня. Но при вручении премии у нее лопнула молния на юбке — и она так распереживалась по этому поводу… Для того, чтобы попасть в переход, нужно, чтобы какой-то там потенциал мозга был как раз в перевозбужденном состоянии.
Второй раз она получила эту же премию, прекрасно помня о собственном фиаско — и молния у нее уже не лопнула, но от волнения она несла какую-то чушь вместо своей благодарственной речи. И снова влетела в переход — а затем она уже это проделывала осознанно до тех пор, пока не решила, что в одиннадцатой попытке все прошло идеально. Ну а после этого она принялась за изучение перехода…
Вирджилл попал в переход когда он буквально просрал пару сотен миллионов денег из банка, где он работал «менеджером по инвестиционным вкладам», Йенс — когда на самолете из-за элементарной беспечности разбилась его жена — капитан швейцарской команды по высшему пилотажу. Алексей Павлович — тоже после исключительно неприятного события, но вот у них и попасть получилось «вовремя», и про способ «возвращение во времени» они все же не забыли. А Елена их как-то нашла в реальной реальности, «тоже изучила» — и узнала о переходе еще больше всякого интересного.
Оказывается, что в переход можно попадать не только ночью во сне, но тогда у человека не остается энергии на возвращение, и он остается там навсегда. Елена выяснила, что при этом в реальности человек в лучшем случае умирает, а что происходит в худшем, она не пояснила. А еще она выяснила, что в переход люди попадают часто, но большинство не сохраняют о случившемся ни малейших воспоминаний, хотя чаще всего «дежавю» — это как раз именно такие воспоминания… но о произошедшем уже в другой реальности.
Еще она узнала, что в переход «проваливается» не сам человек, а его так называемая «энергетическая копия» — которая всегда возвращается в «оригинальное тело». Но если «телу» лет немного, то «возвращение» делает ребенка либо гением, либо — гораздо чаще — идиотом, а чаще всего и то, и другое происходит одновременно. А «вернуться» по времени до собственного рождения практически невозможно, так как энергии в «копии» не хватает для формирования материального тела — но тут есть очень интересный вариант. Когда в переходе человек приближается к собственному «началу», перед ним возникает что-то вроде «стены холода», которая при попытке ее пройти «экспериментатора» гарантированно убивает. Но если такого экспериментатора проводят через эту стену коты и кошки, то энергия этой «стены» как-то переходит к экспериментатору — вот только обратно через эту «стену» пройти уже невозможно вообще никак. В переходе невозможно…