Сдав последний зачет, Алексей зашел в ректорат и сообщил товарищу Лихачеву:
— Добрый день, Андрей Гаврилович, и я рад сообщить, что день сегодня по-настоящему добрый. Вопрос с финансированием строительства жилых домов для преподавателей практически решен…
— Домов, вы говорите? Но фонды нам выделены только на один…
— При необходимости фонды тоже появятся, а все прочее от вас зависит. Товарищ Пономаренко предложил простую схему: Если институт принимает — после экзаменов, конечно — двести белорусских студентов, то получается один жилой дом. Если от каждой области будет принято по тридцать студентов — то есть общим счетом триста шестьдесят — то два, и все фонды на второй дом Белоруссия изыщет. А если у вас получится взять шестьсот человек, то домов уже будет три, и не таких, как сейчас для работников фабрики строятся, а шестиэтажных. С лифтами и прочими прелестями цивилизации.
— Очень интересно, но шестьсот человек…
— С новыми общежитиями институт иногородних может принять уже почти четыре тысячи…
— Тоже верно. А когда нужно будет договор подписывать? И где? В смысле, мне придется в Белоруссию ехать или в представительстве…
— Никаких формальных договоров никто подписывать не будет. Вполне достаточно того, что я с вам договорюсь.
— Но ведь финансовая сторона…
— Я думаю, что вам вопрос о том, как руководство республики будет рассчитываться с Витебским стройуправлением, вообще беспокоить не должно. Вы общежития на баланс приняли?
— Институт принял…
— А там хоть какие-то сметы фигурировали? И здесь все будет так же.
— Я просто не знаю…
— В министерстве предложение о наборе студентов на местах вы согласовали?
— Да, им очень идея понравилась. Ведь о том, что в институт можно иногородних почти в десять раз больше принять, в «Правде» сообщать не будут, а набирать студентов, едва экзамены на «удовлетворительно» сдать сумевших, в медицинский…
— Ну и отлично. Хотя один договор все же подписать придется, но как раз в представительстве. По поводу командировок преподавателей, которые там экзамены принимать станут: это ведь не стройка, командировочные через кассу института пройдут. Можно уже завтра туда заехать…
Договоренность с Белоруссией о строительстве ряда зданий в Москве подразумевала, что Алексей потраченные деньги республике чуть позже вернет, из отчислений за изобретения вернет. То есть сам он имел в виду, что из денег, получаемых от уже зарегистрированный «изобретений». Однако белорусские товарищи посчитали иначе. То есть они посчитали (сами, без привлечения товарищей из Москвы) какой эффект дает применение в медицине парацетамола и ибупрофена — и подготовили постановление Совмина республики о выплате Алексею установленных законом авторских вознаграждений — и решили, что затраты на стройку будут возмещены еще до завершения этой самой стройки. Правда «партизану» об этом заранее сообщать не стали.
А Алексей, откровенно говоря, заботился о «счастье советских медиков» вовсе не из альтруизма. Он вдруг понял, что на самом деле хочет стать хорошим врачом — а для этого нужно, чтобы и преподаватели были хорошими. Очень хорошими, и к тому же испытывающими желание именно Алексею в учебе сильно помочь. Потому что учеба у него шла с огромным напряжением: все же возможность пять раз подряд прослушать одну и ту же лекцию или в операционной повторить операцию до тех пор, пока все не пройдет идеально, у него больше не было. И единственное, что его выручало — так это навык «волчьего сна», который он получил в центре интенсивной подготовки в Академии Дзержинского, но он прекрасно знал, что долго в таком режиме человеку продержаться не получится.
Хотя ему помогала еще одна вещь: студенты в общежитии никогда не отказывались объяснить ему что-то непонятное. В том числе и потому, что эти студенты точно знали: именно этот немного странноватый парень обеспечил студенческие столовые продуктами, как-то договорившись, что его родной колхоз поставит институту сначала эшелон картошки, а потом ежедневно посылающий в столовую по полторы сотни яиц. А возможность сытно и без хлопот поесть когда угодно, причем всего за гривенник, для любого студента очень много значила.
Однако даже желание «стать хорошим врачом» было лишь первой опорой намеченной самим Алексеем «высшей цели», так что уже почти выстроенная фармацевтическая фабрика (именно «опытная», позволяющее всякое творить вне спущенных сверху планов) стало второй опорой. А чтобы иметь право именно «творить всякое», ни перед кем за творимое не отчитываясь, нужно было еще кое-что. Замаскированное под «механическую мастерскую» этого завода.
Мастерскую (именуемую опытным производством) выстроили очень быстро, и так же быстро оснастили разными станками оборудованием, а — что парня больше всего порадовало — выделили довольно больший «лимит» на электроэнергию. Так что по окончании сессии он почти все время проводил в этой мастерской, работая с разными железками. Причем он не только железяки точил и резал, а в специально подготовленных тиглях их еще и плавил разнообразно. И работал он там буквально днями и ночами, довольно часто даже в общежитие поспать не приходя — но к намеченному сроку он все же успел сделать то, что хотел…
Приехавший в Москву на очередное заседание ЦК Пантелеймон Кондратьевич был хмур: до него уже дошли слухи о том, что товарищ Сталин собирается его снять с поста секретаря ЦК республики. Хотя те же слухи сообщали, что с должности предсовмина его пока снимать не собираются — то есть довести до конца именно хозяйственную работу ему все же позволят. Возможно, оно и лучше получится, ведь можно будет сосредоточиться именно на хозяйственной работе, в которой уже стали заметны серьезные успехи. А с новым секретарем — кто бы он ни был — в принципе поладить будет можно.
Вот только одного он не ожидал: что его прямо на вокзале встретит «партизан». А когда парень сказал, зачем он его тут подкарауливал, Пантелеймон Кондратьевич тут же усадил его в свою машину:
— Сейчас в представительство заедем, все покажешь и расскажешь, только постарайся побыстрее: у нас совещание в Кремле через полтора часа начинается.
А когда совещание началось и его попросили кратко «отчитаться о проделанной работе», он усмехнулся:
— Работа проделана самая разнообразная, и проделана она, как я считаю, неплохо. В особенности в плане подъема творчества масс. Например, один наш парень, партизан молодой, который сейчас в Москве на врача учится, партизанских своих навыков — в плане из любого дерьма быстро на коленке конфетку сделать — не растерял. И сделал кое-что, вот, сами можете посмотреть.
Он наклонился к портфелю, но вытащил из него не только довольно толстую пачку бумаг. То есть сначала вытащил и положил на стол бумаги, а затем, оглядев всех хитрым взглядом, снова наклонился к портфелю, чем-то под столом пощелкал, снова оглядел собравшихся — поставил на стол пулемет…
Глава 15
В зале совещаний воцарилась тишина, спустя полминуты прерванная вопросом товарища Сталина:
— Что вы хотите этим сказать, товарищ Пономаренко?
— Когда час назад мне партизан передал эту игрушку, у меня появилось два вопроса. Теперь у меня их три, но, надеюсь, на вопрос какого хрена охрана не проверила мой портфель, вы и сами ответ найдете. Остальные два вопроса звучат так: откуда студент-первокурсник медицинского института узнал обо все еще секретном патроне образца сорок третьего года и почему у него до сих пор никто не забрал разрешение на изготовление стрелкового оружия, выданное еще в сорок четвертом генералом Крыловым. Кстати, я разрешение у него отобрал, нечего мальчишкам оружие потихоньку в сараях где-то делать…
— Час назад? — с долей сарказма решил уточнить Сталин. — Вы же в Москву прибыли полтора часа как.
— Я его сам на вокзал придти попросил… Черт, я же из-за пулемета этого забыл ему орден вручить! Минздрав республики его за два новых лекарства к ордену представил, Совмин представление поддержал… ладно, он в представительстве пока остался, после совещания ему вручу. Заслужил, он уже много чего сделать успел.
— А этот пулемет ваш партизан в сарае сделал? — уже с совершенно другими интонациями поинтересовался Иосиф Виссарионович.
— Не в сарае, а в мастерской медицинской фабрики какой-то. Кстати, партизан сказал, что пулемет этот, конечно, полное говно, но все равно на порядок лучше «Дегтярева». И для него можно и ленты использовать, и рожок от… сейчас вспомню… он сказал «машинки Калачникова», только кто такой этот Калачников, я не знаю. Надеюсь, фамилию не перепутал…
Сталин и Берия хором внимательно посмотрели на сидящего тут же товарища Абакумова, но оба промолчали.
— Но, думаю, в любом случае этот пулемет нужно будет военным специалистам посмотреть внимательно. Здесь у меня, как партизан это назвал, технологические карты по его изготовлению, все нужные марки сталей перечислены, режимы их обработки, прочее все. И он сказал — словами сказал, в бумагах это не написано — что в Коврове этот пулемет можно будет в производство запустить за месяц, а в Вятских Полянах — месяца за два.
— Все это… очень интересно, а теперь, Пантелеймон Кондратьевич, эту штуку со стола уберите… передайте ее товарищам, они пусть ее у себя пока подержат, а сейчас все же давайте пойдем по повестке. Нам тут товарищи… отдельные товарищи написали, что в Белоруссии случилась нежелательная концентрация власти в руках одного человека. В ваших руках, товарищ Пономаренко, и эти товарищи предлагают все же должности Первого секретаря ЦК и Предсовмина разделить. Вы что-то по этому поводу сказать можете?
Алексей изготовил на «минизаводике» практически копию бельгийского FN-Minimi под патрон сорок третьего года. Пулемет более чем неплохой, а некоторые конструктивные (и технологические) детали могли, по его мнению, серьезно помочь Михаилу Тимофеевичу побыстрее довести свой автомат: все же в значительной степени «малютка» эта заимствовала ряд деталей именно у АК, причем гораздо более поздней (и более совершенной) версии. Сам он пулемет (правда под НАТОвский патрон того же калибра) в «работе» использовал несколько раз, а вернувшись домой в процессе восстановления после микроинфаркта очень внимательно машинку эту изучил — в том числе и с точки зрения собственного производства «нелицензионных копий» где-нибудь в «дружественных странах». Но тогда пришел к выводу, что производство ее будет заметно сложнее РПК, и воплощением идеи на практике заниматься не стал — но как изготовить «Миними», он знал, а вот насчет произведений Михаила Тимофеевича у него полезных идей не было. Так что сделал то, что сделал — и, помня о том, что «вернуться и переделать» теперь у него не выходит, заранее соломки подстелил: в ящике верстака на механическом участке минизаводика лежала опубликованное в справочнике для военных хирургов описание знаменит