Заскорузлый, в черных заусенцах палец уверенно двинулся от голубой ленты правого притока вверх, к высотам, обозначенным отметками более тысячи восьмисот.
– Найдешь жертвенник из сложенных плит с выемкой посредине. Те, кого мы ждем, идут к нему. Располагается он возле тропы, не доходя до самой высокой горы метров двести. Я думаю, вот она.
Палец твердо ткнул в отметку 1858,0.
– Там зарасти ничего не должно. Максимум – карликовая березка или стланик кедровый по склонам. В нем и укроешься. С пистолетом-то имел дело?
– Из тэтэшника стрелял пару раз, а у Ромахи все больше с наганом бегал, – протянул руку партнер. – Можно?
– Бери, для тебя же готовил.
Спокойствие Юрки Николаю нравилось. Эх, если б не червячок внутри. Спрятавшийся куда-то за разговором, он вдруг «высунулся» и еще раз злобно «куснул».
«Интересно, – зажмурился егерь, прислушиваясь, – чего это он? А нарушители, видимо, идут уже, да и озеро гладкое. Как бы к нашему берегу не потянулись. То-то будет встреча!»
И тут, будто услышав опасения егеря, из распадка дунул в южном направлении крепчающий на глазах ветер.
– Здо́рово! – оценил Юрка. – Сейчас если не стихнет, то волну разгонит хорошую, придется им чалиться на северной стороне.
«Правильно мыслит, – улыбнулся Николай. – А пока надо его в дорогу собирать».
Сидор получился небольшой. Юрка – пацан тертый и к спартанской обстановке привык. В браконьерско-рыбнадзорских делах умение не спать, когда надо, и кемарить где попало – это образ жизни.
Собрались. Помолчали.
– Как перед дорогой, сидим, – улыбался Юрка.
– Тоже чуешь, идут?
– А я не сомневался. Ознорский пока не мазал.
– Да? А фокусы Рытого не беспокоят?
– Мне бы туда попасть скорей. Я как первый раз услышал о нем, так и мечтал побывать. Ромаху, пока жив был, все подбивал сделать там что-то вроде базы. Ведь не ходит же сюда никто. Боятся!
– А он? – заинтересовался Николай.
У них с покойным, мягко говоря, остался неразрешенный личный конфликт из-за поселковой красавицы Люды.
– Кто? Ромаха? – усмехнулся Юрка. – А ничего! Сказал, если засвоевольничаю и узнает он, что я бывал здесь, – из бригады долой. А потом закрутило. Сам погиб, а я к вам подался.
Время двигалось к полуденной отметке.
– Запаздывают что-то. – Николай задумался, разглядывая расходящуюся под ветром волну.
– Вариантов миллион! У них же не своя лодка, и кто на румпеле[26] – неизвестно. Оттяжка нам на руку: ветер сейчас такую волну разгонит, что высаживаться будут на северной стороне.
Так в рассуждениях и разговорах прошел час, потом второй. Николай немного перегорел, а Юрка, наоборот, заряжался все больше.
Хорошее свойство – уметь ждать, не теряя запала, а лишь разгоняясь перед «прыжком». Особенно когда не гадаешь: будет не будет, а желаешь, чтобы скорей произошло.
«Давай быстрее, я готов! – молча кричал Юрка невидимым противникам. – Давай!»
Ответа не было.
– Пятнадцать ноль-ноль уже… – прервал часовое молчание Николай. – Если до шести не придут, значит, не будет их сегодня.
– Я думаю, еще час-полтора, – уверил Юрка, заряженный на драку. – Чую, идут они, главное, чтобы ветер не поменялся…
А ветер услышал просьбу и старался вовсю. Вырываясь из ущелья, глядящего на южную сторону, он заставлял кланяться каждую былинку на своем пути.
Разнотравье Рытого падало ниц и разноцветными головами поклоны отбивало. Гнул спину кустарник, выпрямлялся упрямо, но потом стлался еще ниже. Качали зелеными макушками да руками-ветками деревья, крепко ухватившись за землю корнями.
Пробежался ветер, собрал дань с кланяющейся братии и перескочил через двухметровый галечник на краю мыса. Постучал по спинам волн, будто хозяин холопов на работу погнал. Так расшумелся, понукая: «Давай! Пошли! Давай!»
Плюются пеной с макушек волны, катятся от берега в море и затихают – растворяются на «пластилиновой» водной глади.
За шумом ветра парни чуть гостей не прозевали.
Если честно, уже прозевали: сектор обзора те почти прошли.
Глаза устали от блеска воды, и Юрка сидел зажмурившись. Звука моторки из-за ветра не было слышно. Николай заметил лодку случайно, боковым зрением.
– Вот они! – выдохнул он, метнувшись к биноклю. Прижался к окулярам. Крутнул пару раз настройку.
Хорошо, избушка на возвышенности стоит, ничто не заслоняет мыс.
– Один, два, три, четыре… На моторе бурят! Баба! Они! На северную оконечность рулят!
По-кошачьи плавно, но быстро Юрка переместился с лежака. При этом он успел одной рукой зацепить рюкзак, а другой опрокинул в рот остатки холодного сладкого чая.
– Пошел я!
Николай хотел сказать ему что-нибудь напутственное, но лишь тень увидел в дверном проеме.
А может, и верно: чего воду в ступе толочь? Переговорили-обсудили – теперь все от Бога зависит.
Глава семнадцатаяПрости-прощай
Конкуренты: переход и высадка
Прощания не намечалось.
После всех приключений и неудачи с подслушиванием Трифонычу даже не хотелось на улицу выходить. В нем проснулось дремлющее чувство местнической злобы к более удачливым в жизни.
– Золото им! – бормотал вставший раненько хозяин. – Предатели! Джиэсэсы, лингвисты… Ничего не ясно. И при чем тут контрабасы с альпинизмом?
Пытаясь уснуть, он сжевал сорванные недавно огурцы (не зря ж ходил), попил чайку с сахаром. Сон не шел. Включил телевизор. Повторяли вчерашние новости о ситуации на Кавказе.
Следующим был репортаж о сильных пожарах в Иркутской области. Под него Трифоныч все-таки уснул и проспал около часа. Глянул на будильник – половина седьмого утра. Пора доить корову и выпускать в стадо – минут через сорок оно пройдет мимо задней калитки.
Возня с ведрами и крынками отвлекла его от мрачных мыслей. Вспомнилось обещание женщины пообщаться.
«„Посмотрим“, – сказал слепой», – пришла на ум отцовская поговорка. Повторил вслух. Настроение менялось в лучшую сторону.
А за что, собственно, он их невзлюбил? Виноват-то сам. Нечего было суетиться. Как еще не упал, прыгая по двору, да и ночью был хорош! Все слышал, но ничего не понял. Только и пользы, что огурцов нарвал. Хотя, если переговорить с Адыгой, она что-нибудь к ситуации примерит. Умная…
К этой молодой женщине Трифоныч относился по-особому.
Лет двадцать назад, когда они сюда переехали, он даже пытался приударить за ее матерью Туяной – холостяковал-то давно. Но, как ни пытался расположить женщину к себе, ничего не получалось. А вот с ее дочерью Адыгой сдружился. Девчонка тоже привязалась к одинокому и забавному пожилому мужчине.
Трифоныч всегда поздравлял ее с днем рождения и Новым годом. Она в свою очередь, бывая по делам на его конце поселка, обязательно забегала с гостинцами.
Мать была не против: от Трифоныча веяло добротой и по-настоящему отеческой заботой. Относился он к Адыге словно к собственной дочери. Ну какой матери это не понравится?
Из приятных воспоминаний Трифоныча вырвал стук дверей заежки. Похоже, гости проснулись.
Часы показывали девять тридцать утра.
Первым на подворье вырвался «каркающий». Хищно втянув ноздрями воздух и оглядевшись, он сделал несколько замысловатых движений руками, будто тесто месил. После по-боксерски покачал шеей, словно пытался заставить ее хрустнуть, и растер ладонями уши и нос.
«Вроде не зима, – удивился Трифоныч. – Чего это он?»
То, что произошло после, повергло наблюдателя в крайнее удивление.
Мужчина нагнулся, уперся ладонями в землю и… встал на руки. Нет, конечно, хозяин слышал про циркачей и акробатов, но живьем такое видел впервые.
«Надо будет потом попробовать», – подумал он, а сам уже тоже растирал нос и уши.
Но, слава богу, хватило ума не корячиться на полу. Решил про себя: «Не удалось мне с вами дважды разговориться, нечего третий раз судьбу пытать!»
Пробежала на задворки огорода дамочка в спортивном трико. Минут через десять она вернулась и заговорила о чем-то с мужчиной. Судя по обрывочным взглядам на дом, мыли кости ему.
Ну и пусть! Уйдут сегодня – и скатертью дорога!
Так и просидел бы Трифоныч, наблюдая за постояльцами до вечера и собирая по крупицам растраченный вчерашний пыл, если бы где-то около одиннадцати тридцати не затарахтел мотор.
– Не наш, похоже, идет, – забормотал под нос старик, – не усть-баргузинский…
На подворье вышел парень с навьюченным сидором, и Трифоныч понял: пора выбираться.
Общественную должность сторожа на пристани, исчезнувшую в водовороте перемен, Трифоныч получил еще при коммунистах. Сейчас он, естественно, в штате не числился, но продолжал ощущать себя какой-никакой властью. Опять же при отсутствии мест в поселковой гостинице – приработок, да и дом служебный в наследство достался.
Натянув кирзовые сапоги и приосанившись, старик еще раз потер нос и уши. Как-то даже бодрее стало. Или показалось?
– Привет, Петр Трифоныч! А мы все думаем, где ты! – радостно улыбнулся «каркающий».
– Здравствуйте! – степенно ответил хозяин. – Уезжаете?
– Ну да. Мы еще что-то должны?
«Про золото рассказать…» – ехидно буркнул про себя Трифоныч, а вслух проговорил:
– Если соберетесь еще, милости прошу. Все было хорошо.
– Ну, тогда не побрезгуйте, Петр Трифонович, мы часть продуктов вам оставили. Нам сейчас пешком идти, а набрали – не унесем. Лишний вес, а вам не помешает.
– Ну, хм… – смутился хозяин. – Оно конечно, выбрасывать-то не по-людски.
– Вот и ладно, – обрадовался мужчина, – а то у нас с нашими проблемами даже чаю попить вместе не вышло.
– Да что там! – великодушно махнул рукой Трифонович. – Еще заедете.
– Да уж заедем, – эхом отозвался гость.
Со двора пошли вместе.
Облеченный призрачной властью, хозяин пристани шел чуть впереди, твердо ступая рубчатыми подошвами по грунтовке.
– Все, что оставили, на столе лежит, – уто