«Плюшка» мыса, глубоко выдающаяся на большую воду, по-прежнему напоминала Мишке формами и окраской нечто съедобное. Однако после шаманских историй пробовать на зуб такое изделие совсем не хотелось. Как бы тут самому в чей-нибудь обед не превратиться!
На берег пошли в итальянской «резинке» «Zodiak» с транцем[46] и японским двигателем. Хорошая посудина, у отца Птахина такая же хранится в гараже. На рыбалке незаменима.
Сделали три ходки. Первой отвезли Адыгу с ее черным котлом, половиной туши барана и двумя охапками дров для жертвенного костра. Та сразу начала что-то шаманить на суше. То на одно колено встанет, то на другое. Руками круги разводит.
Мишку это сейчас не интересовало: он никак не мог проснуться.
Морская болезнь себя не проявила. Наверняка, шарахайся он чаще между западным и восточным берегами, глядишь, и привык бы плавать без тошноты.
Рассуждения прервал раздраженный Иван:
– Остаешься? Так я твою долю жратвы на берег уже отправил…
«Точно, – оценил Мишка. – Последний рейс».
Пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, он не торопясь двинулся к борту.
На берегу разгорался костер и стоял казан черного цвета. Адыга кружилась рядом.
– Пошел! – скомандовал себе парень и полез через бортик.
Пароход уходил на «отстой».
Дядя Ваня раздавал последние инструкции. Напоследок он крикнул:
– Давайте! С Богом!
«Смотри, какой молодец! – радовался Мишка. – Хоть сейчас шаманить пойдет. Прямо как батя про Кубу рассказывал: христианство пополам с культом Вуду. Распятие кровью жертвенных курочек мажут. Бр-р-р-р…»
После отцовских историй уже не раз замечал: как приснится кровь из перерезанной куриной артерии, так жди гадости какой-нибудь наутро.
Мальчишка выскочил на берег, отошел подальше от шаманского действа и улегся на каремате.
Через час обряд закончился. На лицах всей компании читалось удовлетворение.
Мишка рассуждал про себя: «Пусть хоть во что-то верят – всё лучше атеизма. Спасибо Сафе, а я уж помолюсь как смогу».
Встал на колени, ополоснул лицо и руки и обратился взором на Восток. Сначала помолился архистратигу Михаилу:
– Моли Господа Бога обо мне, святый угодниче Божий Михаил… – Короткая молитва, да он длинных полностью и не знал.
Потом попросил своими словами сберечь всех пришедших в гости на бурятскую землю и дать нужный совет, если беда какая случится.
Последние слова рвались наружу сами, и он их почти кричал. Только начало шло из головы, а остальное прямо из сердца.
Чувства обострились. Появился пульс-озноб, но не болезненный, а теплый. Дрожало в каждой клеточке.
Подошла нашаманившаяся команда. Жирные разводы жертвенной баранины блестели на щеках.
– Твоя доля нести. Определяйся, куда сложишь! – вывалил Иван прямо на землю кучу банок.
– Тут вчера такое было!.. – продолжил дядька. – Коля расскажет.
Николай, присевший на Мишкин каремат, совсем не был похож на того мужика себе на уме, каким показался Мишке в прошлую встречу. Пронзительно-чистый взгляд. Глубокие складки на лице. Жилистый и худой, как гвоздь.
«Пожалуй, этот на бездорожье нас загонит», – подумал Мишка.
– Быстро не пойдем, – сказал Николай, словно отвечая на безмолвные Мишкины опасения. – Я хоть и мало чего боюсь, но то, что вчера видел…
Настороженное молчание повисло в воздухе.
– Настоящее светопреставление! – начал рассказывать за него дядька. – Сначала канонада на правой стороне распадка, километров за десять. Началось около двенадцати ночи и грохотало с минуту. Потом вспышка и снова грохот секунд двадцать и сполохи сиреневые.
Все напряженно слушали.
– Настоящий фейерверк! – вступил Николай. – Даже ущелье высветилось! Фантастика! Как раз на правой стороне, куда Юрка ушел. Чего уж они там сотворили?
Помолчали, и Николай продолжил:
– Поэтому идем не спеша, чтоб не пропасть. Следы внимательно смотрим.
– Думаешь, они попались? – глянул задумчиво Иван.
– Чую! Рытый есть Рытый…
– Ну что, двинулись? – торопил Птахин. Дядькина угроза оставить его на корабле еще не миновала. Парень понимал: тому ничего не стоит приказать по рации – и прости-прощай приключение. – Нам бы надо до «стрелки» на реке добежать засветло, – частил он словами. – А с утра отправиться на стенку и плато.
– Десять минут лежим, – ответил Николай.
Похоже, в наземном путешествии он будет за главного. Дядька еще на пароходе сказал, что тот скорее егерь, чем рыбнадзоровец, и по земле ходить ему привычней.
Взрослые вернулись за сидорами, а Мишка занялся упаковкой продуктов. Перелопатил видавший виды рюкзак на станке[47] и уложил самое тяжелое вниз. Остатки навязал сверху – объемно, но сбалансированно, и ничего жесткого на спине. Запасная обувь с сухими носками под рукой. Фляжка со свежей водой на поясе. Немного подумал и сменил кроссовки на размятые берцы – наверняка валуны попадутся.
Закончил. Встал. Надел «станок» и подтянул лямки. Попрыгал. Тяжеловато, но, если не бежать, можно уйти хоть куда.
Вспомнил, как бил в тайге кедровый орех в последний урожайный год и выносил каждую ходку по полкуля – за день два рейса.
Перед отъездом решил сходить третий раз, хотя уже и смеркалось. Дорогу знал наизусть, но все равно споткнулся и рухнул животом на торчащий кверху острый сучок упавшей лесины.
Хорошая отметина! Если бы не пряжка брючного ремня, что развернула деревяшку по касательной, то сук наверняка вонзился бы в живот.
«Бр-р-р-р-р!» – съежился Мишка и пощупал шрам.
Ходу тогда оставалось километра три, а электричка только утром, часов через десять. Как выжил бы? С трудом отогнал от себя неприятные воспоминания. Махнул народу рукой: мол, как вы там?
Дядька показал направление в распадок: давай – и мальчишка пошел к реденьким деревцам, которые угадывались на входе в ущелье Рытый.
А Трифоныч в румпельной изнемогал. Адская смесь вчерашней еды и выпивки, сдобренная сегодняшним молоком, рвалась наружу.
Через полчаса старик сообразил: его не только неизбежно поймают в «отстое» на Шарталае, но еще и опозорят.
Петр Трифонович понял: дожидаться очередных резей в животе нельзя – силы воли могло не хватить. Незваный гость решился на вылазку. Люк открылся беззвучно.
«Плохо, не спросил свояка про туалет, – сожалел Трифоныч, – или как там его? Словечко, мать, заморское. Гальюн? Точно! – Вспомнил, и сразу почему-то стало легче. – Если напорюсь на палубе на кого, так и спрошу, мол, где тут у вас гальюн?»
Стало веселей, вот только солнце после мрака румпельной сильно резало глаза. Организм заставлял спешить…
Полуослепший, Трифоныч вывалился на палубу и на карачках рванул вдоль правого борта.
Старику пока везло, и на этом отрезке он никого не встретил.
Первая дверь – машинное отделение. Вторая. Гальюн оказался именно там. Старик быстро заскочил внутрь и стянул старинного покроя штаны. Цыкнула по полу вырванная пуговица.
Топая от нетерпения, Трифоныч забрался на унитаз ногами, и замер, еле удерживая равновесие.
Неожиданно с другой стороны двери послышались шаги.
Старик сообразил, что не заперся, и схватился за ручку. Ему оставалось чуть потянуть и накинуть защелку, но сегодняшний день оказался не его.
Дверь резко дернули с другой стороны. Шаткое равновесие нарушилось, и Трифоныч, так и не отпустивший дверную ручку, вывалился прямо под ноги обомлевшего матроса. Попытки натянуть штаны лежа на полу не увенчались успехом.
– Ты, ты… – икал опешивший матрос. – Ты как? Ты кто?
– Змей Горыныч я! – вскочил старик и разом шмыгнул в кабинку, используя его замешательство. – Стучаться надо! – ехидно крикнул он с другой стороны, намертво зачеканивая дверь толстой защелкой.
То, что происходило дальше, описывать подробно нет резона. Недоумение матроса снаружи перешло в ярость, когда стало ясно: незваный гость выходить не собирается.
Через некоторое время стороны перешли к переговорам. Заручившись твердыми обещаниями «не бить», Петр Трифонович открыл-таки дверь и сдался на милость победителей. И правильно сделал.
Уяснив суть происшествия, матросы долго хохотали. Незадачливый кладоискатель поддерживал штаны и виновато улыбался, хотя в пору было провалиться сквозь землю.
В конце концов все для Трифоныча закончилось благополучно: его поставили на довольствие, показали каюту и отправили драить палубу около его бывшего убежища – румпельной.
Глава двадцать восьмаяВ ущелье
Азмэ, Алмэ… и вечные загадки
Мыс Рытый давался тяжело. Первые километры с притаившимися под травой камнями подтвердили правильность Мишкиного решения о берцах. Обманчиво-ровная поверхность таила массу опасных сюрпризов из камней, приямков и обросших мхом валунов.
Мишка решил не торопиться и подпустил отставших метров на пять.
Дядька Иван громко сопел и хотя шел тяжело, но не отставал от легковесного Николая. А тот даже под ноги не смотрел, двигаясь по какому-то наитию.
Пересекли конус Рытого и вышли к первым большим деревьям.
– Привал пять минут, – единственные слова, которые проронил Николай за полчаса пути.
Сели не развьючиваясь.
Птахин занял самое удобное место, на господствующем валуне, и уперся рюкзаком в дерево.
Дядька посмотрел на него неодобрительно, но смолчал, а Мишка прикрыл глаза и мысленно пообещал ему: мол, найдется и для тебя как-нибудь лучшее местечко.
– Пошли! – шагнул вперед Николай.
Все сначала. Каменные ребусы. Мишке это было знакомо по лесным завалам, хотя по камням ходить тяжелей, к тому же ощутимо потянуло в гору.
Началась тополиная роща. Необычные для байкальских берегов деревья росли пятаками прямо на камнях.
Остались позади утесы из рассказа Адыги – «братья» Азмэ и Алмэ. Одинаковые на первый взгляд, они действительно стояли друг против друга. Внизу у их ног шумела затащившая их в легенду речка Риты, смеющаяся и довольная.