Определенно, ее нежной прекрасной дочери не по пути с этим монстром.
Глава 18. Аид
Чем дольше отсутствовала Деметра, тем меньше Аиду нравилась идея Персефоны разделиться и встречать Деметру по отдельности. Хотя, казалось бы, они не в логово чудовища лезли, чтобы эта идея могла привести к каким-то катастрофическим последствиям. Все же он не находил себе места, считая минуты до того момента, как снова сможет увидеть Персефону, убедится, что с ней все в порядке, а известная своими радикальными идеями богиня плодородия (чего только стоит ее предыдущий демарш с не сработавшей в чреве Ареса травой!) не выкрала его царицу обратно на поверхность. Или еще чего хуже не сотворила. Потому, как если дело ограничится обычным похищением, Аиду ничего не стоит выкрасть ее обратно. Конечно, такое решение будет отдавать некоторым идиотизмом…
На самом деле Аид прекрасно понимал, что незачем ему беспокоиться, и ничего ужасного Деметра не сотворит. И что уж с кем, с кем, а с родной матерью Персефону точно можно оставить наедине. Внутренний голос, который, не замолкая, шептал, что тут что-то нечисто, и как-то подозрительно долго они беседуют (сколько-сколько? Ах, уже полчаса?), Аид не хотел слушать принципиально. Довольно было с него паранойи, довольно неслышимой, неощутимой, как-то на периферии сознания присутствующей Хрени, довольно не стихающего ни на миг испуганного шепота в голове. С Деметрой и впрямь следовало обращаться крайне осторожно, но не более того.
И все же, когда она наконец вошла в зал, где Аид взялся судить тени, чтобы хоть как-то занять слишком медленно текущие минуты, ему в первый миг стало не по себе.
Деметра пришла одна.
— Где Персефона? — спросил он вместо приветствия.
— Вежливость и культурность, — пропела Деметра, — вот, что отличает тебя, братец, от остальных Владык. Моя дочь и внучка решили пообщаться с нимфами из моей свиты, чтобы не мешать нашей беседе.
Аид откровенно не понимал, о чем можно общаться с нимфами из свиты Деметры. Эти ветреные создания могли говорить только о цветах и травах, и больше ни о чем. Пожалуй, Минте, и той не удалось бы найти с ними общий язык.
— Так давай же не будем заставлять их ждать, — скривилась богиня Плодородия. — Покинем эти ужасные стены, у твоего архитектора совершенно нет художественного вкуса, даром что еще ничего не достроено, и спокойно побеседуем снаружи. Быстрее начнем, быстрее закончим.
Аид молча соскочил с трона. В чем, в чем, а в этом он был с ней солидарен — их общение следовало сократить к минимуму. Кажется, в этот раз Деметра решила пожертвовать частью обязательной программы — истеричными воплями о том, как он, мерзкий подземный паук, смеет портить своим присутствием жизнь ее нежной дочери. И это не могло не радовать.
Нет, не могло не радовать.
И не радовало.
Он шел и думал о том, что Деметра ни разу не назвала его мерзким подземным пауком. О том, что как-то слишком по-деловому она разговаривает, и что-то чересчур старательно обходит тему «неработающей травы». И Персефоны с Макарией долго нет… так, может, Плодородная просто заговаривает ему зубы, пока нимфы из ее свиты коварно уволакивают их на поверхность?
Аид вообразил толпу нимф, пытающихся похитить Макарию, и понял, что Деметре просто неоткуда взять столько нимф с суицидальными наклонностями. Правда, спокойней не стало, и когда Деметра захотела оказаться на берегу какой-нибудь подземной реки, дабы «успокоить расшатанные этим ужасным местом нервы», Аид даже не стал говорить, чьи нервы нуждаются в успокоении на самом деле, и привел ее на берег пылающего Флегетона.
— Куда ты меня привел?! — возмутилась Деметра, брезгливо разглядывая черные, абсолютно лишенные растительности берега огненной реки. — По-твоему, это река?
— Река, — спокойно сказал Аид. — Флегетон. Прекрасно успокаивает нервы, по себе знаю.
Однако Деметру Флегетон не устроил. И Стикс не устроил — хотя, казалось бы, от черных ледяных вод так и веяло спокойствием. Вечным таким, похоронным. Коцит стонет слишком громко, голоса заглушает, Ахерон тоже не нравится, потому, что Деметру с давних времен раздражает ее титан Ахерон, а Лета, значит, самое то. Мирная, спокойная река. Аромат от нее приятный, расслабляет и успокаивает, и для переговоров — самое то.
— Ну да, ну да, — пробормотал Аид, шагая вместе с Деметрой к пологому берегу Леты. К тому, где глубина реки Забвения едва по щиколотку, и чтобы зайти по пояс, нужно пройти шагов десять, а чтобы по горло — еще столько же.
Деметра устремила грустный взгляд на противоположный берег, где над рекой нависала горная круча. Шикарно так нависала, прямо над глубиной — ее словно специально установили для спихивания в дающие забвение воды всяких царей.
Аид перехватил ее взгляд и усмехнулся:
— Когда я хожу по тому берегу, вечно боюсь оступиться.
— Ты уже оступился, — выдохнула Деметра.
Владыка вежливо приподнял бровь, ожидая пояснений. Кажется, Плодородная решила не тратить время на ничего не обязывающую болтовню и сразу приступить к серьезному разговору. Стоило ли начинать его с такой ноты? Аид не знал. Тревога куда-то ушла, и он думал только о том, что за огромным стогом зеленой хрустящей ненависти в ее голосе притаилась усталость.
— Тебе нельзя было возвращаться, — сказала Деметра, ничуть не смущенная его настороженным взглядом. — Конечно, я рада, что ты помог моей дочери, спас мою внучку, остановил заговор Ареса, но этим ты приблизил конец.
«Конец?» — хотел спросить Аид. Но было бы слишком банально переспрашивать то, что и так было чересчур очевидно, шептать эхом слова, которые только что гремели в устах Деметры. Это было бы глупо. Бесполезно. Вторично.
Поэтому он позволил горькой улыбке тронуть уголки его глаз, потом губ, и наконец сорваться словами:
— Концепция?..
Деметра кивнула.
— Я много узнала, пока была… с ними. Я совершенно искренне желала победы Афродите и прочим сторонницам Концепции, а искренность всегда заметна. Мне рассказали гораздо больше, чем моей дочке, Афине и Артемиде, вместе взятым! — пафосно выдала Плодородная.
— Ну, давай, давай, раскрой интригу, — сказал Аид одними губами, без голоса. Кажется, он уже знал, что она скажет. Тут и по одним «оступился» можно было догадаться без особого труда.
И результат «догадывания» ему категорически не нравится. Ровно как и то, что Деметра так настаивала на Лете.
Как то, что Персефоны с Макарией до сих пор не было.
Засевшая на границе сознания суматошная мысль о том, что они могут быть в опасности (хотя, казалось бы, что им сделают безобидные нимфы?!) наконец-то перестала его донимать. Хотелось просто увидеть. Коснуться. Извиниться перед своей царицей за то, что он так и не перешел черту (кто же знал, что у них будет так мало времени?). Улыбнуться Макарии и сказать, чтобы она не расстраивалась слишком долго — да она и не сможет слишком долго расстраиваться. Лета, забирающая боль и дарующая покой, это не вечное страдание Стикса, и не горестные стоны Коцита.
— Один из пунктов Великой Концепции — переписать свиток Судьбы. А судьбы, они всегда пишутся кровью. Чья кровь подойдет лучше, чем кровь Кронидов? Чем кровь Владык, Морского, Небесного и Подземного? — от пафоса в голосе Деметры кружилась голова. — Афродита готовила наступление много веков… и все эти века у нее не было важного компонента — твоей крови. Крови третьего Владыки. Крови Кронида. Ты слишком хорошо прятался, будучи смертным, и Афродита не могла найти тебя. Но то, что оказалось не под силу воплощенной Любви, смогла совершить моя дочь. И теперь своим возвращением ты поставил мир под удар.
— А ты всегда так шикарно преподносишь неприятные новости, — пробормотал Аид, опуская глаза.
Ну не хотел, не хотел он смотреть на Деметру. В ее зеленых глазах читалась непонятная смесь сожаления и злорадства. «Ты все равно потеряешь мою Персефону», — говорили ее глаза. — «Так или иначе, ты ее потеряешь. Но зато ты сможешь сохранить мир. Тебе же так нравилось спасать его раньше. Нравилось обманывать себя, доказывать себе, что ты не монстр и не чудовище. Так почему бы не сделать это вновь?».
Да, почему бы тебе не прыгнуть в Лету, Аид? Пожертвуй собой, как ты делал всегда. Ах, ты не можешь? И почему? Потому, что этот пологий берег никак не предназначен для прыжков?..
Или коварная улыбка Деметры, то и дело просвечивающая сквозь сочувственную гримасу на ее лице (да она сама по себе может напугать любого, от Зевса до Таната), как-то не располагает к таким вот жертвам? Но ты же хочешь остановить Концепцию, правда? Или без фаллоса тебе будешь лучше, чем — без себя? Тебе, тому, кто никогда не искал легких путей?.. Может, потому, что это как раз таки слишком легко? Или нет?
«Быстрее», — кричат нетерпеливые глаза напротив. — «Чего же ты медлишь?!»
Порадуй Деметру — утопись в Лете.
— Не понимаю, куда ты клонишь, сестра, — холодно сказал Аид. — Если тебе что-то нужно, выражайся яснее.
— Сторонницы Концепции уже добыли кровь Зевса и Посейдона, — с раздражением сказала Деметра. — Осталась только твоя. Рано или поздно они до тебя доберутся, и тогда Афродита перепишет Свиток Судьбы, превратит всех мужчин в женщин, сядет на Олимпийский трон, а недовольных отправит в Тартар, — она снова с тоской посмотрела на противоположный берег Леты, словно специально предназначенный для спихивания непонятливых.
— И-и-и? — Аид сощурился, ему почему-то захотелось, чтобы Деметра договорила. Так, просто, чтобы жизнь нектаром не казалась. Такое вот мелкое и мелочное желание, достойное не столько Владыки, сколько кого-то вроде неугомонной пакостницы Макарии.
— Да ты издеваешься! — вспыхнула богиня. — Чего тут может быть непонятного! Окунись в воды Леты и сотри себе память! Себе… и о себе тоже! Очнешься безымянным варваром, никто даже не вспомнит, что ты Владыка! Концепция Афродиты провалится, и все будут счастливы! Сделай это хотя бы ради моей дочери!
— Ах, значит, так? — прищурился Аид. — Уж не хочешь ли ты сказать, что на Концепцию тебе наплевать, ровно как и на…половую принадлежность всего мира, и ты пришла ко мне с этим планом только для того, чтобы помочь Персефоне победить Афродиту?