отницей в Сэддл-Ривер. Рот Шарлотты был постоянно растянут в широкой улыбке, а голова качалась из стороны в сторону, когда она говорила перед камерой. Чтобы различать фрагменты, они с Херси некоторым интернационалистам присвоили клички. Этого оклахомца прозвали «Гомером», а Шарлотта у них проходила как «Дочь полка», сокращенно «ДП». Она была настолько активной и глупой, что Стрикланд едва сдерживался, чтобы не перемежать ее оживленную болтовню видами трупов, раненых и покалеченных попугаев. Херси передразнивал ее на ломаном немецком:
— На взводе! Я есть на взводе! Она есть на взводе! Мы есть на взводе!
— Насчет Сэддл-Ривер все правильно, — подтвердил Стрикланд. — Эта мелкая потаскушка пропустила через себя всю сандинистскую армию. Она свихнулась на футболках. У нее их не меньше пятисот. И на каждой свой лозунг. И каждая выдана за отдельный акт ее ударного труда.
— Вы есть на взводе! — выкрикнул Херси. Он скалил зубы в безумной усмешке, таращил глаза и мотал головой из стороны в сторону. В конце концов Стрикланду пришлось отправить его домой.
Позднее он позвонил Памеле, и она вскоре заявилась с пакетом салата из корейского ресторана на углу. Они принялись обсуждать проект Хайлана.
— Могу поклясться, — Стрикланд говорил вполне серьезно, — что все это сплошная фальшивка, инсценировка специально для Хайлана.
Памела ела капусту руками и смеялась.
— Ты противный, Стрикланд. Как ты можешь так думать. Я хочу сказать, что эти люди такие чистые!
— Да-а?
— Да, мне приходилось плавать, и я знаю все о яхтсменах.
На следующий день Стрикланда пригласила к себе Фрея Блюм — его компаньонка и менеджер. Ее офис располагался на четвертом этаже здания «Брилл», в пяти минутах ходьбы от его студии.
Когда он появился в кабинете, Фрея, высокая симпатичная женщина на несколько лет старше него, вышла из-за стола и поцеловала его. Ее пепельные волосы были коротко подстрижены и уложены в модную прическу. Он глядел на нее с одобрением.
— Ты, как всегда, прекрасна.
Фрея приложила руку к сердцу.
— Неужели? Ты мне льстишь. Как это мило с твоей стороны. — Она явно кокетничала.
Много лет назад они были любовниками. Практически все привлекательные женщины, которых знал Стрикланд, побывали в его постели.
— Все подписано, — сообщила Фрея. — Хайлан, очевидно, со своей лодкой где-то в Финляндии. Ты можешь отправиться туда?
— О Господи, — вздохнул Стрикланд. — Так неожиданно. Я уж думал, что они забыли об этом.
Фрея пожала плечами.
— Так вот, они не забыли. Бывал в Финляндии?
— Никогда.
— Прелестная страна. Леса и небо, озера и море.
— Я еще должен взглянуть на этого парня, Фрея. Он не хочет уделить мне ни секунды своего времени.
Она положила перед ним контракт.
— Ты получил больше. Ты получил его подпись.
Стрикланд взглянул на последнюю страницу. Там, под именем Мэтью Хайлана, было действительно что-то нацарапано.
— Я еще даже не закончил монтировать свою никарагуанскую вещь.
— Ты лентяй, — заявила Фрея.
— Думаешь?
— Да. Очень талантливый, но и очень ленивый. — Она окинула его нежным взглядом.
— У меня два вопроса, — начал сдаваться Стрикланд. — Первый: как насчет денег? И второй: будут ли они принимать окончательный вариант?
— Мы должны представить смету. Тут не возникнет никаких проблем, мне удалось разведать, что до миллиона они возражать не будут.
— А если им не понравится то, что они увидят?
— Они не платят тебе гонорар. Поэтому не вправе давить.
— Это оговорено в контракте?
— Нет, но он составлен именно в таком духе.
— О… о… очень великодушно. — Стрикланд вдруг начал заикаться. — Очень беспечно. Но если они все-таки не будут удовлетворены?
— Ты хочешь сказать, если Хайлан и его компания окажутся ослами? — Фрея засмеялась.
— Да. Что-то в этом роде.
— Но Хайлану ты нравишься. Ему понравилась «Изнанка жизни», а от «LZ[4] Браво» он просто в восторге.
Фильм «LZ Браво» Стрикланд снимал во Вьетнаме. Во время съемок у него были неприятности, и, несмотря на то, что именно в этой работе было несколько его лучших находок, он не любил вспоминать о фильме. Он подошел к окну и стал наблюдать за утренним движением на Бродвее. Там внизу тот тип, которому он отдал все свои латиноамериканские монеты, пытался выпросить милостыню у грека, продававшего хот-доги. Торговец оскалился. Мимо них прошли две сестры милосердия в вязаных свитерах и сари.
— Убедиться в этом я смогу, только когда встречусь с этим парнем. — Он обернулся к Фрее. — Съемку на море будет делать сам Хайлан. И тут уж никуда не денешься. Придется полностью положиться на него.
— С этим будет полный порядок, — заверила Фрея.
— Да, — согласился Стрикланд. — Если он тот, за кого я его принимаю, то все должно быть в порядке.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Думаю, что ты можешь рассчитывать на него. Я встречалась с ним. Он молодой и шустрый.
— Слышал, — отозвался Стрикланд. — Тщеславный и много о себе мнящий. Мне нравятся такие.
Фрея осуждающе покачала головой, но взгляд ее был полон нежности.
— Для меня важны и те, кто сидит на берегу, — добавил он. — Пресмыкающиеся из штаб-квартиры.
— Он не стесняется, этот парень. — Фрея имела в виду Стрикланда. — Ты не делаешь секретов из своих планов.
— Какие там еще секреты! — махнул рукой Стрикланд.
Вечером он достал свой «олимпус» и отправился с Памелой в город. Они начали с выпивки в «Львиной голове», а затем продолжили у «Франса». Лучшие дни этого клуба близ Хьюстон-стрит в нижнем Ист-Сайде миновали, теперь за вход в него брали всего семь долларов, но Памела потянула Стрикланда именно сюда, потому что здесь можно было купить кокаин по оптовой цене. Он согласился, поскольку вход вместе с кокаином обходился здесь дешевле, чем просто обед в одном из фешенебельных французских ресторанов, которые обожала Памела.
Они спустились в подвал, где рядом с танцевальной площадкой был небольшой бар.
Памела отоварилась у лохматого бармена, выходца с Мартиники, и ее потянуло танцевать.
— Иди и танцуй. — Стрикланд подтолкнул ее к площадке. — Там ты обойдешься без меня.
Этим вечером выступала довольно приличная группа из Лос-Анджелеса «Малонаселенный Вавилон», которая вернула сюда часть бывших завсегдатаев «Франс» Памела исполняла свой сольный танец, и Стрикланд достал камеру. Он для того и пришел сюда, чтобы посмотреть на танцующую Памелу. После нескольких мелодий она ретировалась в туалет, чтобы вскоре появиться оттуда заново родившейся на свет. Теперь у нее появился партнер — корреспондент мелкого французского журнала с плешью на макушке, но с волосами до плеч. Впрочем, она почти не обращала на него внимания.
Стрикланд не мог отвести глаз от Памелы, когда она вновь оказалась на площадке. Танцевала она великолепно, с грациозностью дикого животного и в слегка эксцентричной манере. Партнеру-французу было далеко до нее. Танец превращал падшую и униженную в процветающую звезду из мира куртизанок. Все беды и обиды остались позади, хотя было видно, что силы уже начинали покидать ее.
Прихлебывая пиво, Стрикланд наблюдал за Памелой. На ее вытянутом и заостренном лице с огромными зелеными глазами все явственнее проступало выражение обреченности. И страха. Страха перед неизвестностью, усмешкой сумасшедшего, неожиданным одиночеством. Настороженный взгляд выдавал в ней натуру слабую, надломленную и несчастную. В одинаковой степени она могла быть и величайшей преступницей, и жертвой величайшего преступления. Заглядывая в будущее, Стрикланд представлял себе кровавое убийство, вырывающееся из окон пламя, Тауэр…
«Малонаселенный Вавилон» продолжал усердствовать. Танцоры заламывали руки и извивались, как могли. Это был канун уик-энда, и на площадке толпилось довольно много народу: несколько негров, знающих толк в танцах; несколько похожих на Херси студентов и группа белых — выходцев из Англии, явно пребывающих «на дне». Эти выставляли в танце свою похоть и порочность. Стрикланд отметил, что они почему-то всегда были лучшими танцорами на площадках. Отблески света плясали на их угловатых лицах.
Улучив момент, Стрикланд щелкнул камерой. Как и другие белые в этом заведении, Памела считала, что ее уловки никому не заметны. «Но я-то вижу», — думал Стрикланд. И он действительно видел, но находил в этом мало утешения для себя.
«Что из того, — спрашивал он себя, вглядываясь в лица через объектив, — что я вижу и понимаю так много? Что моя камера никогда не лжет? Если я такой проницательный, то почему я не становлюсь богаче, талантливее, мудрее?»
Мало что было ему неведомо о роде человеческом, его болячках и жалких помыслах. Но он не умел и не хотел наслаждаться этим. «Надо уметь получать удовольствие от своего понимания, — думал он. — А без этого твое понимание превращается в твою же пытку».
Происходившее во «Франс» этой ночью напоминало светопреставление, разыгранное дьяволом на обломках людских судеб. Он вскинул камеру и снова поймал объективом танцующих. «Ужасное приспособление, — крутилось в мозгу, — оно никогда не лжет».
И тут вдруг кто-то вырвал камеру из его рук. Повернувшись, он увидел перед собой костлявого вышибалу с обритой наголо головой. В ухе у него болталась серьга.
— Мы не собираемся никого предупреждать, — объяснил громила.
— Не прикасайся своими грязными пальцами к линзам, — предупредил Стрикланд.
К вышибале поспешил присоединиться лохматый бармен.
— Никаких снимков здесь, сеньор.
Стрикланд отступил назад и выставил вперед раскрытые ладони, словно находился под прицелом пистолета. Эту позу он принимал в любом уголке земли, когда ему что-то угрожало.
Из-за плеча вышибалы он увидел, как к ним бросилась хозяйка клуба Билли Байлисс. Билли была небольшого роста, а цвет ее лица напоминал лимонную норку — результат неумеренного употребления грима. Одетая в красный охотничий жилет и длинную узкую юбку, она приближалась мелкими злыми шажками.