— Ты знаешь, что они сказали о тебе, Памела? — Он откашлялся, чтобы воспроизвести голос Брауна: — «Я н-никогда не знал, что люди, подобные этим, могут быть столь симпатичными».
— Не может быть! — выкрикнула Памела. Она пришла в сильное и приятное волнение.
— Они выписывают «Американский зритель», — добавил Стрикланд. Но это уже не дошло до ушей Памелы, ибо она отправилась к столу за другими фотографиями и принялась перебирать их.
— Ты только посмотри! Волосы у нее начинают серебриться. Раньше времени, верно? И она ничего не делает с этим. — У Памелы вырвался восторженный вздох. — Какого она роста?
— Повыше меня. Почти такого же, как он, а у него все шесть футов[5] с лишним. — Он взял фотографию из ее рук. — Они похожи друг на друга, ты видишь? У нее даже подбородок кажется тяжеловатым.
— Она тебе нравится? — Памела посмотрела ему в глаза и провела кончиком языка по верхней губе.
Стрикланд пожал плечами.
— Я не знаю. Когда я смотрю на нее, мне представляется стодвадцатипятифунтовый торт, в котором по фунту всего, что хочешь. Конечно, я бы не отказался от такого торта.
— Спустись на землю, — не вытерпела Памела. — У нее есть прекрасный и сексуально привлекательный принц, какой мне только снится.
— Он еще и герой. Странник.
— Ох, Ронни, какое веселое время у тебя впереди.
— Я тоже считаю, что время у меня будет веселое, — согласился Стрикланд, — но не называй меня Ронни, пожалуйста.
— Не могу ли я встретиться с ними, Рон?
— А почему бы нет? Как-нибудь обязательно устроим.
Он взял у Памелы фотографии и стал разглядывать их. Памела, внимательно наблюдавшая за ним, опять вздрогнула.
— Что с тобой?
— Я не знаю, — ответила она.
— Взгляни, какой у нее роскошный зад, — с гордостью произнес Стрикланд.
— Он у нее derrière poire, — заявила Памела.
— Да? И что это значит?
— Это значит, «в форме груши».
— Да-а? Это хорошо или плохо?
— Думаю, что во Франции он бы понравился. Я подцепила это выражение у француза.
— И о ком же он говорил? О тебе?
— Да нет, он имел в виду Ким Бэссинджер. Актрису.
Но все это интересовало Стрикланда гораздо меньше, чем оказавшаяся перед ним фотография. Оуэн, Энн и их дочь Мэгги были сняты настолько театрально и в такой многозначительной манере, что трудно было поверить, что это не монтаж. Они стояли на фоне штормового горизонта, обращенные к темно-серому океану. Их серые брюки и свитера были тех же оттенков, что море и небо. Троица стойко и смело встречала надвигающийся шторм. Похожие друг на друга внешне, Энн Браун и ее дочь на фотографии одинаково одухотворенно и как-то пророчески улыбались. Браун стоял между своими женщинами и грозной стихией.
— Иисус, — подытожил Стрикланд.
— Мне так нравится девочка, — умилялась Памела, — что даже хочется лизнуть.
— О Боже, — тихо проговорил Стрикланд, — я, кажется, ухватил здесь что-то. Не дай мне это упустить. И, если я справлюсь, тут будет что-то.
Памела размахивала воображаемым флагом.
— Давай, Рон! Вперед!
16
Тихим весенним днем Стрикланд сидел за ленчем с капитаном Риггз-Бауэном в манхэттенском клубе среди живописного нагромождения книг, старинных картин и древних скульптур. Приятный ветерок шевелил кружево длинных штор. В качестве аперитива Риггз-Бауэн предпочитал воду «эвиан».
— Вы удачно подметили в отношении Брауна. — Капитан одобрительно глядел на Стрикланда. — Ваша фраза о «глазах поэта» доставила мне истинное наслаждение.
— Благодарю, — скромно произнес Стрикланд. — А что думают о нем в Саутчестере? О Брауне, я имею в виду.
— Они ничего не думают, насколько мне известно. Коммерческие интересы — это часть сегодняшней жизни, не так ли? — Ответ капитана прозвучал высокопарно.
— Это вы о Брауне? Коммерческие интересы? — Стрикланд искренне удивился.
— Так ведь он занимается торговлей.
Насколько было известно Стрикланду, капитан Риггз-Бауэн уже дважды пристраивался в уютные гавани, женясь на богатых американках. Он заметил у него два платочка: один — в нагрудном кармашке, второй — за обшлагом рукава.
— Но в составе Саутчестерского к-клуба есть немало таких, кого можно назвать торговцами.
Капитан стал утрачивать свою невозмутимость.
— Не заблуждайтесь на этот счет, пожалуйста. Мы в Новом Свете. Не важно, чем люди зарабатывают себе на жизнь и работают ли они вообще, если вы понимаете, что я имею в виду. Коммерция — это склад ума.
Стрикланд понимающе кивнул:
— Склонность?
— Вот именно. На самом деле, я имею в виду Мэтью Хайлана. И мистера Гарри Торна. — Он придал лицу простодушное выражение и, пародируя нью-йоркский выговор Торна, произнес: — Поглядите-ка!
Стрикланд с улыбкой наблюдал за ним.
— Гарри Торн сейчас постоянно с нами, — продолжал капитан.
— Действительно?
— В общем, да. Он открыл нас. Открыл для себя мир парусного спорта.
— В самом деле?
— О да. И его энергия приносит нам большую пользу.
— Он, очевидно, из тех, кто любит побеждать, — заметил Стрикланд.
Капитан Риггз-Бауэн хотел что-то сказать, но в последний момент явно передумал. Молодой официант-ирландец унес их бокалы. На ленч Стрикланд заказал бифштекс по-солсберийски. Капитан выбрал филе из конины.
— Клубный деликатес со времен войны, — пояснил он. — Напоминает мне о годах, проведенных во Франции.
— Как вы думаете, у Брауна мощная поддержка?
— Понятия не имею, — сказал Риггз-Бауэн.
— Вам не кажется привлекательным то, что его родители были англичанами?
Теперь заикаться начал капитан. Его охватило легкое смущение.
— О да, я и забыл. Они были прислугой. Там, на острове. Конечно же.
— О чем это вы? Какой прислугой? На каком острове?
— На Лонг-Айленде. В одном из домов. Я же, — вдруг сообщил он Стрикланду, — гражданин США. Вот уже двадцать лет.
— Кого вы хотели бы видеть победителем?
— Мне все равно, кто победит. Совершенно. Мы хотим только одного — чтобы гонка удалась на славу.
— А как относятся к Брауну коммерческие круги?
Капитан пропустил вопрос Стрикланда мимо ушей, сделав вид, что не понял его.
Через некоторое время он возобновил разговор.
— Вы читаете пресс-релизы «Хайлан»?
— Они полны дифирамбов.
— Это бред собачий, а не пресс-релизы, — отрезал капитан. — Сплошное очковтирательство.
— Почему?
— Видите ли, — продолжал Риггз-Бауэн, — это все манера Торна обращать свои поражения в победы. Или пытаться сделать так, используя клуб.
— А разве Хайлан не член клуба?
— Член. К сожалению.
— А как бы вы отнеслись к предложению дать интервью перед камерой?
— С удовольствием, — не раздумывая ответил капитан.
Стрикланд совершенно не ожидал такой готовности, но не подал виду.
— Мне хотелось бы, чтобы вы высказали все то, что говорите сейчас.
— В самом деле? То, что я рассказываю вам?
— Вы рассказываете интересные вещи. — Стрикланд постарался, чтобы его голос прозвучал проникновенно. — Вы очень проницательны в ваших суждениях о Торне и корпорации «Хайлан».
— Как хорошо, — обрадовался Риггз-Бауэн, — что вы так думаете. То есть я должен буду сказать все это перед вашей камерой?
— Совершенно верно, — подтвердил Стрикланд. — Этим будет задан тон всему фильму.
— О, как хорошо, — повторил Риггз-Бауэн. — Но этого не будет. — Он добродушно посмеивался, словно радуясь удовольствию, полученному от вина, и своего клуба, и вида на Центральный парк.
— Вы могли бы задать уникальный тон всему, — не сдавался Стрикланд.
Капитан, не обращая внимания на его слова, купался в собственном блеске.
— У клуба захватывающая история. Он один из старейших по обе стороны океана. О да, мистер Стрикланд. Нам есть что рассказать. Ха-ха, да. Но комментарии по поводу гонки? Ее нынешних участников? Нет уж, увольте.
Стрикланд почувствовал приступ нарастающей злости. Он решил про себя, что, даже если ему не удастся использовать эти фиглярские комментарии Риггз-Бауэна по поводу гонки, он все равно заставит капитана появиться в кадре. И потом пожалеть об этом.
— Что бы вы ни захотели рассказать, — внешне он оставался совершенно спокоен, — устроит нас самым прекрасным образом.
— Мы всегда готовы служить средствам массовой информации, когда это возможно, — заметил Риггз-Бауэн. — Мы любим сиять. Но осторожно.
— Что ж, будем считать, что сегодня мы обсуждаем один только ф… ф…
— Фон, — произнес за него капитан, словно радуясь возможности быть полезным. — Я понимаю. — Он разлил остатки вина. — Ну а фон таков: Хайлан был неплохим яхтсменом. Он был ненадежным мелким ирландским негодяем. Из Пибоди, или Согаса, или еще откуда-то. Но при всем том — неплохим яхтсменом. Заказал у финнов яхту по высшему классу, но так и не рассчитался за нее.
— Думаю, что мне известно все это, — подытожил Стрикланд.
— Вам все это известно. Теперь вот Торн, который разбирается в яхтах как свинья в апельсинах, но которому втемяшилась в голову победа. Итак, он одаривает нас личностью по фамилии Браун, о котором никто никогда не слышал, который никогда нигде не выступал и не был членом клуба, словом, подсовывает нам одного из своих торговцев. При этом замысел у них следующий: они берут свою так называемую новую серийную лодку «Сороковка Алтан» или что-то в этом роде и побеждают на ней.
— И вы считаете, что это невозможно?
— Я бы на вашем месте, Стрикланд, заглянул в эту яхту.
— А как насчет Брауна?
Риггз-Бауэн от души рассмеялся.
— Но, Стрикланд, вам же все известно о Брауне. Вы же сами сказали. У него глаза поэта.
— В нем что-то есть, только это трудно выразить словами. — Стрикланд надеялся подбить капитана на разговор. — Если вы считаете его неподготовленным, то почему допускаете к участию в гонке?
— Видите ли, если у них есть необходимая финансовая поддержка, то они становятся участниками автоматически. И потом, — он вопросительно уставился на Стрикланда, — что значит «неподготовленный»? Чэй Блайт не мог отличить паруса от простыни, когда отправлялся на свой первый «Золотой глобус». Теперь новички запросто ходят в кругосветку. И прессе это нравится. Так что, если он победит, я первый пожму ему руку. И даже перед вашими камерами.