– Уж он-то, разлюбезный ваш, подлинно только о выгоде печется, – фыркнула длиннокосая. – Слыхала я, что намерен присвататься к Само́не, стадом оленьим обзавестись!
Шалуньи на время примолкли. Илинэ перевела занявшийся дух.
Имя Самоны, дочери старейшины дружественного кочевья тонготов, из посиделок в посиделки вертелось на язычках девиц и молодаек Элен. Да и как не вертеться, если отец брал девушку с собой на все соглашения, свадьбы и праздники, куда его часто приглашали. А была она славна такой красотой, что большинство мужчин старше пятнадцати весен, увидев ее, превращались в слабых, лихорадочных созданий. Становились как жеребцы, отравленные черным хвощом!
Брови у Самоны собольи, глаза – две ночи, сулящие высокое счастье, смех с колокольцами, шея белая, как новая березовая коновязь… Тут бы Дьоллоха с его умением плести узорочье слов! Не зря мать девушки, родом из одулларского племени, назвала дочь на своем языке Самоной, что значит Особенная.
– Одна знакомая тонготка матушке моей сказывала, что Самоне близнецы нашего старейшины по нраву пришлись, – быстро прошептала, зардевшись, Мэника́, ровесница Айаны.
– А ты бы, болтушка, поменьше пустомелила, – укоротила маловёсную сплетницу Долгунча.
Но раз уж задели двойнят, как по ним не пройтись?
– Кто из них приглянулся-то, или сразу оба? – хихикнула веснушчатая.
– Ох, повезет Самоне, – развеселились девушки. – Чэбдик с левой стороны начнет целовать, Чиргэл – с правой!
– Жребий кинут: одному – поцелуй, другому – от ворот поворот!
– Если мужчинам позволено брать по нескольку жен, отчего женщинам хотя бы двоих мужей нельзя?
– А ты, умница, присоветуй!
– Может, Самона станет первой многомужницей – возьмет Чиргэла старшим супругом, а Чэбдика баджей! – хохотали нескромные…
Айана не заступалась за братьев, смеялась со всеми. Хотя смешно ей, Илинэ знала, нисколько не было. Из-за тонготской красавицы у близнецов, о которых присловье ходило: «Если одного нет – другой не ест, если второй запоздает – первый не спит», недавно начались крупные разногласия.
За смехом и щебетом девушки чуть не пропустили выход девы Луны. А она уже во всей красе выплыла из-под облака – круглая, ровная, без единой щербинки в краях.
Долгунча велела вынуть припасенные гадальные кости – вычищенные набело левые лопатки двухвёсных оленей и кабарог. Посчитались, и выпало первой Айане.
Пылающие угли нагребли в большую глиняную мису, приткнули ее к шестку. Дух – хозяин огня свяжется с другими духами и божествами, вычертит на лопатке путь жениха и расскажет о его корнях. Угостишь хорошенько, так раздобрится и о будущем шепнет.
Айана положила на угли кость. Раздула их, прикрываясь ладонью от летящего пепла, и обрызгала сбоку маслом.
– Ведаешь ты обо всем, мудрый хозяин-дух. Спросить у тебя хочу! Скажи, откуда придет мой суженый? В юные луны открой красивый грядущий путь!
Долгунча с улыбкой смотрела на смуглую, худенькую девочку. Она годилась ей в дочери. Ни для кого не было секретом затянувшееся увлечение Айаны молодым певцом.
«Пусть будет малышке счастье, если и впрямь сам Дилга направил стрелу любви, – искренне пожелала Долгунча. Вздохнула, сочувствуя: – Трудно придется девахе. Искушенный джогуром никого, ничего не ставит выше своего дара…»
Возбужденные гадальщицы сгрудились над углями, знойно дымящими в пасти камелька. Илинэ пристроилась на корточках рядом с Айаной.
Наконец оленья лопатка прожарилась, треснула посередине. Широкая трещина обозначала саму хозяйку кости, большие и мелкие веточки – близкую родню. Затаив дыхание, девушки поджидали, когда сверху на конце трещины выступит петля. С какой стороны начнет закругляться, оттуда приедут сваты.
Лопатка тонко похрустывала. Петля, к Айаниному огорчению, все не показывалась. Илинэ же обратила внимание на крохотные стрелки, что навострились на верхних ветвях. Это могло быть знамением неприятностей, ждущих семью старейшины. Если не сказать хуже… И руки стиснулись от ужаса! Не поверив себе, Илинэ потерла глаза, но рисунок стал только четче: в верхнем левом, почерневшем углу открылась выжженная углем брешь. Под нею ясно проступило изображение лежащего человека… с ножом в груди!
Прикушенный палец сдержал крик… Что же делать, что делать?! Надо действовать скорее, пока пророчество, начертанное правдивым огнем, не высмотрели остальные!
Не найдя ничего лучше, Илинэ выпалила первое, что явилось в смятенную голову:
– Мышь!
Поднялся переполох, гадальщицы прыснули в разные стороны. Илинэ вскочила и, задев коленями гадальную мису, опрокинула ее. Выжаренная кость разлетелась в прах, горячая миса – в осколки… Девушки кинулись тушить раскатившиеся угли, лить на них воду. Айана в странном оцепенении продолжала сидеть у шестка. Кто-то стряхнул искры с ее начавшего тлеть подола. Она подняла голову:
– Зачем ты так сделала?
– Прости, – Илинэ обняла подружку. – Показалось, будто что-то по ноге пробежало.
– В торбазах-то? – усомнилась Айана.
– Ну да, – соврала Илинэ, качнула торбазком и беспомощно оглянулась в поисках поддержки. – Мышь пропищала… Неужто никто не слышал?
– Ой, кажется, я слышала! – подтвердила Мэника. – Мышка, похоже, и по моей ноге промчалась!
– Чуть пожар не пустили, – покачала головой веснушчатая.
– Мису раскокали, на чем гадать теперь будем?
– Съела бы вас, что ли, эта мышка?
– А вдруг она бешеная? – защищалась Мэника.
Илинэ посмотрела на впечатлительную девчонку с благодарностью.
Настырная Айана, не обращая ни на кого внимания, не отставала:
– Скажи честно: ты что-то плохое заметила?
– Нет, ничего, – вновь солгала Илинэ. Притянула упрямую к себе, чтобы та не видела ее лица: – Я ж не нарочно!
– Там было стрелки проклюнулись…
– Ай, глупая я! – громко вскричала хозяйка. – У меня же в камельке остался железный котел!
– Ну так что?
– Железо над костями довлеет, – объяснила Долгунча. – Дух огня отвлекается на него и чертит что попало. А мышей в самом деле полна юрта. Аж с потолка иной раз сигают. Вот уж верно говорят: «Одиночка дом везет, как корова седло». Когда парни придут, попрошу их ловушки скоренько смастерить. Не то, того и гляди, в постель мою девичью залезет какой-нибудь серенький жеребчик с длинным хвостом!
Хозяйка расхохоталась и завопила над яствами, сложенными в середине стола:
– Шух! Шух, мышки! Прочь, несытые твари, прочь!
Пока прогорали дрова для новых углей, девушки решили поесть. Развернули, кто что принес, ахнули: пир горой!
Долгунча плеснула в чашки кипятка с сушеной княженикой. Острые молодые зубы жевали лакомую жеребячью грудинку, белую колбасу с душистым луком и размороженные, подмякшие брусочки молочной пенки, а язычки вновь бойко затрепыхались, продолжая суды-пересуды. Та, что давеча начала разговор о Кинтее, подмигнула заговорщицки:
– Угадайте, кто к нашей скромнице Илинэ посватается после воинского Посвящения!
Веснушчатая воскликнула:
– Тут и гадать нечего – конечно, Болот!
– Пройдет – земля дрожит, сядет – лавка стонет, ляжет – нары на помощь кличут, – басом проговорила осмелевшая Мэника и, толкнув соседку Айану в бок локотком, залилась безудержным смехом.
– Хм-м, Болот! – хмыкнула длиннокосая, стряхивая с головы свернутые жгуты волос. – Матушкин сыночек! И Модун хороша, не поймешь, кто еще жениться-то собрался. Болот или сама она, воительница мужиковатая!
– Ох, и злой же язык у тебя, – покачала головой Долгунча. – Меньше бы перебирала женихов, так и к твоему б двору тропа сватов не заросла. Не плюй, говорят, вверх, а то в глаза попадет… Уйми, девка, поганые мысли, не то останешься, как я, перестаркой!
– А что я такого сказала? – побагровела та и обвела подружек обиженными глазами. – Будто от меня первой вы это услышали!
– Всем известно! – махнула рукой веснушчатая. – Тетка Модун спит и видит, как багалыка рядом с собой положить!
– Точно, матушка тоже так говорила, – подтвердила не по возрасту речистая Мэника. – А еще слыхала, что воительница хочет сына проворнее сплавить, потому как он мешает ей багалыку мозги мутить…
Тут уж настал черед хозяйке краснеть, что с мстительным удовлетворением отметила длиннокосая.
Кто-то возмутился:
– Вот возьму и доложу Модун, как тут без стыда ее честное имя треплют!
– Ох, повыдергает косищи ваши!
– А что, а что – неправда, что ли?
Илинэ мало затронуло глупое злословие. Да и пожелай она свое слово молвить – некуда было бы втиснуть в поднявшемся гвалте. Молча смотрела на ссорящихся девушек. Перед глазами мелькал рисунок на оленьей лопатке.
– Ну, хватит, – восстала, громовым облаком возвысилась над столом Долгунча. – Пора, видать, разойтись. С такой-то беседой доброго гадания не выйдет. И вообще… довольно. Не станем больше собираться. Устала я.
Поистине, такого недоброго разговора, как нынешний, еще не слыхивали эти стены. Девушки опомнились, прикрыли ладошками нагрешившие рты. С ужасом глянув друг на друга, окружили хозяйку. Загомонили, моля о прощении – особенно длиннокосая, а болтушка Мэника даже заплакала.
Не сразу смягчилась, дала уговорить себя на новое гадание Долгунча. Но теперь подходящей мисы для углей не нашлось.
– Придумай что-нибудь, – канючили подружки. – Когда еще время будет?
Вздохнув, хозяйка отстранила прильнувших к ней девиц. Извлекла из-за камелька березовую деревяшку и расколола ее вдоль батасом.
– Ладно вам, надоеды. Айана, подойди.
– Что? – пролепетала девчонка испуганно.
Долгунча сунула ей в руку лучину и велела:
– Вставь в расщеп уголек и загадай суженого.
Мэника быстрее всех сообразила: метнулась с горящим углем на черепке, услужливо подожгла палочку.
Кто знал гадание, радостно залопотали: куда упадет обугленный остаток под давлением расщепа, оттуда придет нареченный, которого загадает Айана.
– Никшните! – прикрикнула Долгунча.
Огонь быстро сожрал дере