я в том, что привычное бытие Элен кончилось.
Малый сход прибыл после полудня. Тимир попросил ковалей освободить кузню. Те ворчали, дивясь выбору места для высокого собрания в разгар их работы. Аймачные и главный жрец тоже вопросительно поглядывали на багалыка.
Пока кузнецы, не торопясь, складывали инструменты и одевались, нелегкая дернула Хорсуна пояснить старшинам, что случилось. Отвел их чуть дальше от кузни и, вынув из сумы пронзенного ножом идола, вполголоса повторил тяжкий рассказ. Только имени преступницы не назвал. Голову понурил, не в силах на людей смотреть, в лица их изумленные. Занятый скорбными мыслями, не распознал за спиной легких шагов. Чей-то яростный вскрик заставил вздрогнуть и обернуться…
Позади стоял Болот. Он все слышал, а теперь уставился на глиняного человека. Глаза парня напоминали два жгуче-черных озера, полных боли и гнева.
Совсем тошно стало багалыку, когда огляделся вокруг. С горы торопливо спускались шаман Нивани и травник Отосут. Высыпавшие из кузни ковали никуда не ушли, тихо переговаривались тут же. Из-за угла Тимировой юрты выглядывала Олджуна. Урана, скрестив на груди руки, прислонилась к двери, и черноглазая женщина, кажется, жена молотобойца Бытыка, приобняла болезную. Невдалеке наособь горбилась знахарка Эмчита, придерживая за поводок четырехглазого пса.
Давешний мальчишка пронесся за изгородью на разгоряченной лошади. Видно, счел незазорным поведать друзьям, что багалык запер Илинэ в коровнике. Пострелята-гонцы, в свою очередь, не одних аймачных оповестили, а сейчас, должно быть, свое доследование вершат на тропе у холма, ищут следы улизнувшего незнакомца.
Палящим жаром бросилась к щекам багалыка злость на неуемное человеческое любопытство и на себя, торопкого. Запамятовал, что перед ним не дружина.
– Все лишние – прочь! – рявкнул, взбешенный.
Как и следовало ожидать, безмолвный народ не сдвинулся с места, только разинутые рты захлопнулись. Хорсун нынче преемник досточтимого покойного старейшины по его же последней просьбе, и эленцы были не против главенства багалыка. Но, не привычные к грозному окрику, они не то чтобы ослушались, а и не поняли, кого гонит новый правитель. Немудрено: после слышанного да виденного волосы людей встали дыбом, глаза выпучились, и все мысли вылетели вон.
Бесшумно подойдя к Хорсуну, Эмчита зрячими пальцами пробежалась по идолу.
– Не поранься, – буркнул подавленный багалык.
– Батас боевой, – понятливо кивнула слепая, не притронувшись к ножу.
Гурьбой потянулись остальные.
Шрам на щеке главного жреца дергался, как за нитку привязанный. Щеки Болота были бледны. Тайный ужас рдел на лице Тимира. Кузнецы, сокрушенно вздыхая, рассматривали полукопье голубоватого железа с черненым рисунком и насечками.
– Наш батас, – молвил молотобоец Бытык и стрельнул в хозяина ошалелыми глазами.
– Э-э-э, кто мог содеять, такое, а-а? – сконфуженно выдавил старый Балтысыт. – Чья лютая рука, э-э-э, поднялась?
– Не пытай, – отрубил Хорсун. Неохотно добавил: – Малым сходом выясним, тогда и объявим, кто этот человек. Может, вовсе не та, что призналась.
Вспомнил, как Илинэ когда-то пыталась взять на себя столь же страшную вину после драки мальчишек. Подумал с дрогнувшим сердцем: «Клещами вытягивай – правды не добьешься».
Сандал раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но лишь трудно икнул, будто некая сила стиснула горло. Сквозь взвихренный ветер времени перед глазами мелькнула Скала Удаганки, и бело-золотой огонь полыхнул за валуном… Новорожденная девочка засучила ножками на заячьем одеяльце… На левой стене пещеры ярко и живо сверкнул глаз крылатой Иллэ…
Изображать имеющих души осмеливался лишь один человек в Элен. Дитя, которое явилось в год Осени Бури, в пору шевеления звезд и начала бедствий. Девочка, непростая нравом, с большим джогуром. Тезка Большой Реки…
– Илинэ, – прохрипел взмокший Сандал и трясущейся рукой рванул на шее шарф из хвостов белого песца.
– Илинэ… Илинэ? Илинэ?! – прошелестело в толпе. Словно отголосок подзабытой бури колыхнул Великий лес, на все лады перебирая изреченное имя в верхах встревоженных крон.
– Не она! – разомкнув сжатые губы, закричал Болот, хотя виски его начали гулко выстукивать дорогое имя с первого взгляда на глиняного истукана.
– Она! – взвизгнула Олджуна не своим голосом. Вырвалась из чьих-то рук, странно перебирая ногами, и гортанно пропела: – Илинэ, Илинэ-э!
– Олджуна, опомнись! – послышался слабый вскрик Ураны. – Что творишь, на кого наговариваешь!
В очумелой башке Тимира как под боем загорячел железный штырь далекого воспоминания, заставив охнуть: даром ли Олджуна сестра девчонке Илинэ! Вот оно и вызрело, ядовитыми сорняками взросло гнилое сытыганское семя проклятого рода душегубов-предателей… Морозным осколком нового ужаса оцарапало грудь изнутри: а сын-то, сын! Невинный мальчик льнет к ушлой девке, поди, давно порченой, норовит повторить страшную ошибку отца!
Рубанув воздух ребром ладони, кузнец свирепым рыком перекрыл взволнованный гомон:
– Замолчите!
Тщетно – шум, напротив, точно кувалдой с крепей сорвало. Люди еще громче завопили, заахали. Обнаружилось, что толпа умножилась едва ли не втрое.
– Злые духи подкинули Илинэ в Год Бури!
– Колдунья черная!
– Это она кровь у скота сосет! – заверещала баба, о коей говаривали, будто длинным языком может в присест собрать ведро разлитой воды.
– Пожирательница коров!
– Ой, я, кажется, видела, как она выходила из чужого коровника, утирая лицо рукавом…
– В разгар лета пропадет молоко у наших кормилиц!
Подстегнутые злобной волной, подхватили поношения те уже, кто еще днем ничего подобного и отдаленно не предполагал:
– На погибель долине явилась, бесовка!
– Надо проткнуть молочную посуду Лахсы – если закапает черное молоко, значит, тоже ведьма!
Глаза багалыка выхватывали издырявленные криком лица смутчиков и «очевидцев». Впору было взреветь во всю мощь и реветь так, без остановки, лесным шатуном, покуда не настанет желанная тишина. Не было рядом Силиса, который бы ровным голосом положил конец чреватому лихом взрыву. А люди продолжали вопить…
– Демоница!
– Старейшину убила!
– Пусть и ей в глотку набьется земля!!!
Проваландался Хорсун с лихорадочными мыслями, не поймал неистового мига. Бурливый вал покатил к коровнику, начисто подминая сугробы. Люди не слышали ни запоздалого рева багалыка, ни своих воинственных криков, слитых в один душераздирающий вопль. Хорсун бежал вместе со всеми – бессмысленно, глупо, с опаленным ужасом сердцем. Застопорился на порыве движения плечо в плечо с другими, не понимая, почему остановились за каких-то пятнадцать шагов от коровника… И увидел.
Болот заслонил собой дверь. Шапки на нем не было, всклокоченные волосы костерком вздымались над головой. Бешеные глаза и лук в руках нацелились на толпу:
– Выстрелю в первого, кто сделает шаг.
Люди сразу ему поверили. Отдувались, трезвея. Болот поводил из стороны в сторону навостренным луком. Руки его нисколько не дрожали.
Немного погодя от толпы с высоко поднятой ладонью отделилась слепая Эмчита.
– Проверяй человека долго, – сказала, повернув лицо к багалыку. – Долго, не однажды, – и хладнокровно прошла в тишине промежуток в пятнадцать шагов. Четырёхглазый Берё улегся у ног хозяйки и Болота.
– Слепая тоже колдунья, – донесся приглушенный возглас.
– А парня чертовская девка, знать, к себе присушила…
– Привороженный…
– Кто и пособил-то, как не Эмчита!
Люди качнулись: к коровнику направился Сандал. Болот устремил на него лук, но жрец не замедлил шагов. Повернулся, прямой, как коновязь, и ни тени недавнего смятения не пробилось в невозмутимом лице, прочерченном туго натянутым шрамом. Когда озаренный встал бок обок со знахаркой, на губах ее промелькнула задумчивая улыбка.
– Сам же девчонку обвинил! – ахнул женский голос.
Еле доплелась и, почти падая, оперлась о дверь коровника Урана.
Толпа снова взволновалась, заспорила… Скоро у подпертых палкой дверей стояла уже четверть собравшихся.
Не было смысла дальше что-то скрывать. Багалык выступил вперед:
– Девушка встречалась с чужаком. Может быть, это враг. А может, и скорее всего, она ни в чем не виновата. Малому сходу надо поговорить с ней.
Он вздохнул, слишком хорошо понимая, что никто не подумает уйти, пока не растолкуются невероятные события дня.
– Мы объявим имя преступника. Отыщем его не сегодня, так завтра. Предупреждаю: всякий подстрекатель, зачинщик беспорядка будет наказан.
Не понравилось аймачным, что в кузню, куда привели виновницу смуты, кроме них вошли травник Отосут и шаман ньгамендри. Но Сандал и глазом не повел. Лицо главного жреца являло все то же надменное спокойствие, и возразить против присутствия лишних людей никто не насмелился.
Илинэ от пережитого страха была близка к обмороку. Не могла разумно ответить ни на один вопрос, хотя спрашивали доброжелательно, а кое-кто даже сочувственно. Девчонка то молча мотала головой, то цепенела, уставившись в стену.
Хорсун внимательно наблюдал за лицом Илинэ. Недоверчивый ко всему, он, тем не менее, полагал, что глаза не умеют скрывать правду, как бы ни старался изменить их выражение самый отъявленный враль. Глаза Илинэ не лгали. Лгала она сама.
Отмерев в очередной раз, с заиканием и паузами начала уверять, будто не знает сбежавшего от багалыка человека. Вроде бы чужеземец. Нет, не разговаривала с ним. Неожиданно возник на тропе, и не успела ни о чем подумать, как он исчез.
Аймачные стали задавать лукавые вопросы, пытаясь застать девушку врасплох.
– На нем была заячья шапка?
Илинэ на мгновение опустила ресницы. Расчухала хитрость:
– Не помню.
– Сколько ему весен примерно?
– Не могу сказать.
– Не женщина ли переодетая?
– Не успела присмотреться.