– Пусть так, но ребята слишком юны для тяжелых боев, – смущенно хмыкнул Хорсун.
– Они считают себя настоящими воинами. Они и есть настоящие, – страстно заспорила Модун, – и с гордостью станут носить звание молниеносных! Я верю: о предстоящей битве люди будут петь олонхо и сказывать легенды через множество множеств весен!
– Мальчишки… и девочки могут погибнуть.
– Ты забываешь, багалык, что может погибнуть вся Орто! Столь ли важно, в этом случае, кто из нас в каком возрасте и кто какого племени-рода? Все мы – жители одной Земли. Угроза ее гибели – наша общая беда. В сдвинутые времена людские судьбы, словно реки, сливаются в перекрестьях живых путей. Нам дан выбор: трусливо прятаться по углам или попробовать выстоять вместе… Выстоять – и победить! Высокий жребий моего отряда начертан вызовом всесокрушающих звезд. Тебе известно: Круг Воителя начинается с маленькой звездочки, что спит ночами в заливе. Круг нарастает и густеет по закону ытыка – от малого к большому, проходя по всему ночному небу. А заканчивается той же звездочкой у берега Большой Реки… Мне ли напоминать багалыку о древней вере ботуров в путь, исходящий из начала дорог, куда эти дороги вернутся?
– Ведом ли детям закон ытыка?
– Они знают, что смертны, что могут погибнуть, но сложить оружие к стопам врага они никогда не смогут! Любой из них думает о своей Ёлю ежедневно и жаждет умереть достойно воина, когда бы и где ни грянул его срок – на поле боя или на старческом одре… А коль скоро удастся возвратить Срединной прежнее спокойствие, то разве плохо, если не только их руки, но и головы останутся верны сокровенному воинскому духу? Этих людей всегда будет тянуть туда, где несчастные нуждаются в помощи. При всем том не в одной лишь безумной отваге видят они смысл жизни человека на Орто. Уж тебе ли не знать, багалык: дурные помыслы выжигаются в бою, как окалина в кузнечном горне! Те, что прошли Посвящение битвой, неспособны на ложь и предательство. Нет людей совестливее, честнее и преданнее их.
Хорсун молчал. Ему нечем было возразить. Помедлив, он отстраненно заметил, что новые мечи очень хороши, и спросил, кто их ковал.
– Сын Тимира с помощниками, – сказала воительница. – Наследник не посрамил отца, вырос серьезным мастером. Придумал добавлять при сварке клинков небесное железо.
– Небесное железо? – подивился Хорсун.
– Парень нашел богатый кладезь синих рудных камней подле скалы, в которую ударила молния. Старые кузнецы говорят, будто в залежь попали крупицы небесного огня. В мечах Атына великое число отливных слоев из железа, взятого в разных местах. Иные пласты так тонки, что почти прозрачны. Многослойность придает клинкам необыкновенную остроту, а верхний покров лезвий, приправленный небесным железом, обещает веками не знать другой ржави, кроме текущей во вражеских венах.
– Способен ли такой меч на лету рассечь надвое охапку листьев? – заинтересовался багалык, с восхищением проведя пальцем по отменно отполированному, голубоватому телу клинка.
– А ты попробуй! – засмеялась Модун и попросила кого-то из ребят собрать листья.
Мокрые кучи осенней листвы слежались, но не успели сопреть за короткую зиму. Взмах-молния меча – и подкинутый ворох разделился ровно на два. Ни один волглый лист не прилип к льдисто гладкому клинку. Хорсун подобрал и осмотрел те, что попали под лезвие, и впрямь изощренное необычайно. Срезы были чисты и прямы, как сам клинок.
– Мы показали тебе слабое отражение нашей сноровки, – заявила воительница. – Отряд изучил бескровные приемы хапсагая лучше, чем ты потолок над собственной лежанкой в тоскливые дни. Ребята готовы сровнять врагов с землей, стереть их в пыль под ногами коней, а скачут так, что завидует ветер! В воде как рыбы…
– …а в небе как птицы, – улыбнулся багалык. – Ты убедила меня, Модун. Испытания проведем… ну, скажем, раньше обычного. – Кивнул ободряюще: – Думаю, Посвящение пройдет бо́льшая часть твоего отряда.
– Пройдут все, – твердо сказала женщина.
Сразу после проверки юные воины побежали к Большой Реке. Хорсун тоже отправился отдать дань почтения уходящей зиме. Наблюдал за игрищами юнцов и снова сомневался в необходимости скорострельных испытаний. Что ж, у взыскательного Камня Предков наверняка выявится неосновательность затеи. Старики не дадут неоперенным вольничать, и Хозяйки Круга посмотрят на них опытным оком. Неизвестно еще, как народ воспримет пополнение дружины новыми воительницами. Если уж вправду замаячит битва, ботуры хоть сегодня примут удар. Отряды, испытанные годами и стычками с воинами чужих племен, соберутся в полном вооружении, не успеет табык три раза стукнуть. Не понадобится кидать в бой зеленую молодь.
Багалык вдруг подумал, что мысли его стали ворчливыми, точно у брюзги, который завидует юной весне… Перед глазами всплыло высокомерное лицо главного жреца с искривленным от вечного недовольства ртом, оттянутым шрамом. Да-а, еще двадцатка весен, и лицо Хорсуна, пожалуй, станет таким же брезгливо-надменным. Аж передернуло от отвращения.
Заходя за мыс, багалык отпрыгнул в сторону: какой-то паренек с шальными глазами несся на него. Даже не остановился глянуть, кого едва с ног не сшиб. Вряд ли и человека-то заметил, промчался с шумом и ветром, словно мгновенье назад бед натворил.
«Атын, Тимира сынок», – узнал опешивший Хорсун. Х-м-м… Вот тебе и «мастер серьезный»! Кузнецы-то, по сути, должны быть еще суровее ботуров, ведь корни их мастерства старше воинских. Вспомнилась старая песенка ковалей.
Воин однажды сказал кузнецу:
«Высоконравье тебе не к лицу!
Счастлив будь слышать воителя речь,
если велит – делай нож или меч,
ведь мастерство знаменитых бойцов
старше, чем рукомесло кузнецов!»
Меч свой из ножен небрежно достал
и в наковальню без страха вогнал.
Было взмахнуть и ударить легко,
но не извлечь, что вошло глубоко
в пень сквозь железо почти на ладонь –
тут хоть на палец, попробуй-ка, стронь!
Воин старается, воин пыхтит –
меч в наковальне, как мертвый, сидит!
Глянув на это усилье, кузнец
с тихим смешком произнес, наконец:
«Чьи старше корни, воинственный брат,
скажет тебе мой правдивый булат».
И хладнокровно умельца рука
вынула меч, не шатая клинка!
Раньше, чем обидная песенка перестала звучать в голове, опрометью бегущая девушка слепо ткнулась в грудь багалыка на изгибе тропы. Хорсун близко увидел ее залитое зарею лицо, сияющие глаза и отступил. Она опомнилась, охнула и, бросив на него полный ужаса взгляд, скрылась.
Илинэ! Отчего бог-загадка постоянно сталкивает его с этой девчонкой? О чем предупреждает?
…Сандал нашел новорожденную девочку в год Осени Бури у себя на пороге и осмелился назвать сытыганку истинным именем Большой Реки. Если Хорсун правильно понял вопли Лахсы, Илинэ – родная сестренка Олджуны. Младшая дочь Никсика, покойного старшины Сытыгана… Зачем жрец, всегда столь опасливый, дал подкидышу имя, открывающее душу матери рек?
Олджуна, принеся крохотную сестренку к жрецам, сказать о том не смогла или не посмела, как не говорила о многом, что угнетало ее душу… О, если бы вернуть весны обратно, услышать доверчивый детский голос: «Отец»! Отцом называла Хорсуна бедная девочка, к смерти которой он, бессердечный человек-мужчина, приложил свою могучую руку. Так же, как пустоголовый Тимир, который поверил омерзительным россказням Йор…
Плечи заставил дрогнуть приглушенный оклик. Нет, не почудилось. Назвали по имени. Голос был женский. Низкий, упругий и одновременно очень нежный. Он сулил страсть и смирение, и готовность принять телом любые причуды любовного пыла. По крайней мере, подобные мысли вызывала у багалыка владелица этого голоса.
Ничего хорошего не сулила Хорсуну встреча с Долгунчей. Не так давно он был еле способен сопротивляться приливам мужской жажды. Желание любви несло его к чаровнице с дикой силой. Теперь багалык с тою же силой возненавидел свое влечение. После повинных мыслей о злой судьбе Олджуны в душе поднялась волна неприязни к Долгунче. Певунья навязчиво продолжала попытки внушить ему постыдное любострастье. Сердце багалыка топил страх перед отступлением, мучительно-сладкой неволей под властью женщины, в чьих мягких, обволакивающих движениях столько же коварства, сколько в зыбучей трясине…
Долгунча ждала, прислонившись к скале. Хорсун медлил и тянул мгновенья. Глупо было бы сделать вид, будто что-то забыл, развернуться и удариться в бегство. Еще глупее пройти мимо, скроив холодную мину… Глупая весна! Лицо ожгло внутренним жаром. Не иначе нечистое это место, если все, кто по нему проходит, краснеют и мечутся, как саранча, прыгнувшая на горячие угли!
С другого края скалы, со стороны Элен, раздались шаги, стук посоха и позвякивание колокольцев. Человек спешил и задыхался. Беспорядочный день еще не устал преподносить багалыку встречи с неожиданными людьми: на сгибе тропы показалась прямая, иссушенная, точно жердь, фигура главного жреца.
– Да будут благословенны дни твои, – молвил он, переводя дух.
Хорсун обернулся. Долгунча испарилась, подобно утреннему сну. Сандал и предположить не мог, как багалык в этот раз был рад видеть его, единственного на тропе. Старого человека с тревожным лицом, обезображенным шрамом.
Беспокойно перебирая посох, жрец сказал:
– Я искал тебя, багалык, чтобы известить о нашем неведомом грядущем: с севера Элен окружают враги.
Домм шестого вечераБрешь
Малый сход расположился в Двенадцатистолбовой юрте. Решили послать на разведку мальчишек из отряда Модун. Это было их первое задание. Вскоре часть группы вернулась с донесением, а часть осталась на Пятнистой горе следить за чужаками.
Пятнистая гора, сбитая из красного песка и светлого камня, что дало ей название, возвышалась чуть дальше лиственничного колка. Она предваряла собою правую гряду островерхих утесов, которые загораживали долину с севера. Слева начинала свой разбег левая гряда гор. На сплошной, без перешейков, вершине темнел редкий сосновый лес. Пятнистая была удобна для наблюдения и охраны, но выставить на ней стражу пришельцы почему-то не догадались.