Эда и правда сидела в церкви — где же иначе быть монахине? Скучала так, что начала пить остывший чай из красивого блюдечка голубоватого, довоенного фарфора. Прошли те времена, когда из ризницы можно было попятить бутылочку сладкого. Виноградники остались за морем, да и не за одним…
Кроме того, имелась еще одна причина пить именно чай.
Причина эта сидела рядом за столиком в одежде типичнейшего японского сараримена — то бишь, офисного самурая. Черный костюм; выглаженная рубашечка; начищенные туфельки; галстук, мать его, в роанапурской парилке и галстук! Причина тоже пила чай, тихонько торгуясь с матерью аббатисой. Звалась причина Окадзуми Рокабуро, и оказалась в Роанапуре с приключением… Как, впрочем, и все остальные. Даже и найдись дурак, что своей волей пришел бы в город Будды-Утопленника — так для него на сухопутном въезде нарочно петлю подвесили. Чтобы сразу понимал, что его ждет.
Рок же явился с моря на катере «Лагуны» — отмороженных по уши перевозчиков. Компания «Лагуна» разве что собак не выгуливала — кушали местные азиаты собак, за милую душу жрали, некого было выгуливать — а так бралась совершенно за все… Эда не одобряла дружбы перевозчиков с русской мафией — хоть по должности ей бы радоваться, что есть осведомитель в самом логове врага. Да, скромная монашка Роанапурской церкви занимала пусть невысокую, но все же штатную должность в Фирме — работала на ЦРУ. Точно так же, как «Отель Москва», состоявший на девять десятых из беглых от Перестройки русских, по старой памяти наверняка подрабатывал на КГБ. Или как оно там теперь зовется? ФСБ, МГБ, opritchinyki… Такой вот в Роанапуре слоеный пирог. Каждый второй выращивает опиумную соломку, каждый третий химичит из нее тяжелую синтетику, а каждый первый следит, чтобы никто не обидел этих садоводов-алхимиков.
Итак, приплыл на катере Окадзуми Рокабуро, и пару раз Эда видела его в городе с боевиком «Лагуны», Реви Двурукой. То есть, прочее население Роанапура тоже не родилось усеченным на конечность. Но стрелять с двух рук если кто и брался, то лучше, чем у Ребекки, у него все равно не получалось. Пара получилась та еще: девка стреляет как богиня; парень упорно не берет пистолета в руки. Поначалу Эда заключила несколько пари: продержится новичок до новолуния? Или его пришьют уже послезавтра?
Только услыхав, как технично и вежливо Окадзуми-сан договорился с аббатисой Иолантой — а построил беседу именно вот с качества чая! — Эда поняла, что лопухнулась. Новичок оказался более, чем непрост. И то, что Ребекка запала на тихого японца, монахиню совершенно не удивило.
Но Двурукая есть Двурукая, хрен бы она кому призналась в слабости. И уж тем более — что влюбилась. Настолько это выпадало из образа суперамазонки, что вот уже полгода Рок и Реви бегали друг вокруг друга. То синяки ставили, то одной сигаретой затягивались. Все полгода Эда напропалую флиртовала с Роком, вгоняя его в краску от смущения — а Реви в ярость. Хоть какое-то развлечение в проклятой парилке Роанапура.
Как это монашка и флиртует с кем попало?
Так это ж Роанапур. Тут и церковь не протестанская, не католическая, не православная. Мать Иоланта — аббатиса Церкви Насилия. И сейчас, за чинным разговором о достоинствах улуна с дарджилингом, Рок рисовал на салфетке цены — мать аббатиса рисовала свои, выбивая преимущество. Предмет покупки уже погрузили в пикапчик «Лагуны» и почти укутали брезентом. Но запасной ствол к тяжелому «Браунингу» пятидесятого калибра нахально торчал из-под борта, как ухарь посреди стола на деревенской свадьбе. Дескать, жрите, гости дорогие, не обляпайтесь. За вкус не ручаемся, а горячо будет.
Рок пил чай — потому Эда тоже пила чай. Ловила взгляд японца, подмигивала призывно. Скрещивала взгляды с Двурукой — та тоже маялась от скуки — подмигивала нахально. Рано или поздно Реви бы вскипела — скорее, рано, характер такой. Но тут в ворота Церкви тихо и быстро скользнул порученец главной русской мафиози. В левой руке Николай держал узкий бело-голубой конверт авиапочты, а правую заложил за борт серого с искрой пиджака. Пиджак — и весь костюм — сшит был отменно, но сидел на боевике немного мешковато, как будто собирался русский впопыхах. Непонятно, почему это насторожило всех присутствовавших. Посланец спокойно шел к алтарю и столику, где Рок беседовал с матушкой Иолантой, а Реви уже положила руки на свои легендарные пистолеты. Эда чуть повернулась, чтобы ствол в скрытой кобуре смотрел на вход. Рок плавно перевернул салфетку цифрами вниз. Матушка Иоланта без ложной скромности вытащила позолоченный слонобой сорок пятого калибра и помахала им перед гостем:
— С чем пожаловал, мальчик?
Николай попробовал улыбнуться:
— Реви, вам от капитана почта. Ей переслали из Токио, не знаю, от кого. Вот!
Русский положил конверт на стол между переговорщиками.
— На словах так. Будьте осторожны, там усиление охраны. Кого, куда, сколько — выясняем… И еще… — порученец вздохнул, — Говорить это мне не разрешали, но и запрета нет. Они… Ну эти… Они все чувствуют. Доктор смотрел, сказал: рефлексы в норме.
Реви длинно выругалась и едва не сплюнула на пол, да спохватилась, что посреди церкви. Хрен бы с распятым, он-то с креста не слезет, а вот мать Иоланта с Эдой за плевок точно не похвалят.
— А куда везли… Упаковку, что вы взяли?
— Не знаем. Догадки, предположения. Пустые слова.
— Так и получается, — Двурукая медленно поднялась, потянулась. Из одежды брюнетка признавала только топ и укороченные в никуда шорты, а вот обувь носила такую же, как и на русском посланце: мощные ботинки с толстой рубчатой подошвой. Форс форсом, а бегать и стрелять может приспичить в любой миг; если обувь надежная и крепкая, то плевать, что не в стиле костюма.
Совпадение обуви до некоторой степени примирило собравшихся в церкви; даже цветные лучи от витражных стекол, казалось, сделались мягче.
— Что получается? — спросил озадаченный Николай.
— Мы опять пешки! — выдохнула Реви, — Вот эти… Как вы их обтекаемо назвали… Упаковки. Куклы Тумана. Это ж идеальные жены! У них есть кнопка «заткнись», о которой вы все, мужики, мечтаете до мокрых штанов. И залететь они не могут, и молодые они — вечно… Не, не интересует! Обязательно надо изуродовать, опустить, задавить. И вот нас тут собирают, чтобы выкрасть из чужой коробочки с шахматами пачку суперских пешек.
Мать Иоланта глянула из-под черного капюшона:
— Реви… А знаешь ли, в чем различие между Великими и Малыми учениями?
Двурукая от удивления окаменела. Эда, напротив, подскочила на лавке, от чего ее монашеское черное облачение пошло волнами-крыльями.
— Чи-и-и-и-во-о-о??? — синхронно протянули женщины; порученец же смотрел на сморщенное лицо аббатисы внимательно и молча. Один Рок спрятал глаза — знал или понял уже что-то, и боялся выдать.
— Ну, почему некоторые религии разрослись и прославились, а некоторые так и остались местными божками?
Тут уже головами повертели все четверо. Мать Иоланта допила чашку: не пропадать же, остывший чай — ослиная моча. Покрутила головой, выдохнула:
— В малых учениях Бог и Дьявол сидят по разные стороны доски.
Мужчины синхронно выдохнули. Реви прищурилась:
— А у Великих, типа… Ха! Эда, а я поняла, чего ты так любишь говорить, что Бога нет. Что уехал в Вегас!
— И чего? — младшая монахиня забыла даже про флирт, — Я вообще-то у Иоланты подхватила. Чисто по-приколу, круто же звучит.
Все посмотрели на мать аббатису. Мать аббатиса посмотрела на свою опустевшую чашку. Рок тотчас аккуратно наполнил ее из чайничка. Иоланта благодарно кивнула:
— Против одного Дьявола играть все-таки проще.
— Может, против Бога проще? Тот хотя бы правила соблюдает? — Офисный самурай поправил галстук. Мать Иоланта засмеялась:
— Молодежь! Против Дьявола можно мухлевать! Он сам жульничает, и если прихватит на горячем, то поймет и простит… Ну так, относительно, но все же! А вот боженька заловит — прощай, ребра! — и закинула чай в рот, как опытные пропойцы водку, не касаясь губами посуды.
— Чай же горячий! — изумился русский.
— Сделано профессионалами, — подмигнула очухавшаяся Эда. — Не пытайтесь повторить в домашних условиях.
— Да! — посерьезневшая аббатиса толкнула к Року связку ключей, — там в приделе, в ящике… Ну ты понял, где. Возьмите еще ПТРД. Усиление… Наверное, это их видели Хобот и Жуй, когда шли сюда с Миномотори.
И, перевернув салфетку, обвела последние цифры.
— Все! Не торгуемся! Там не мышкин хер, а шесть черепашек!
Черепашек расставили по уцелевшим верхушкам атолла имени купальника. Плавали шагоходы заметно быстрее утюгов. Жаль, что только вниз. И потому в любой операции нуждались прежде всего в твердой опоре под ступнями.
Все остальное рота привезла с собой. Запасы солярки для наспинных дизелей. Снаряды к основному оружию — танковой пушке, бывшему стандарту NATO. Патроны к роторным четырехствольным пулеметам. Запасные аккумуляторы, полтонны масла, шесть ремонтных комплектов, один тестовый стенд. А еще на барже поместились три контейнерных дома — каждый на шесть человек — кубик штабного модуля, антенна связи и при ней будочка связиста; две будочки более прозаического назначения; шесть овальных резиновых тузиков с компрессорами; штатный суперзащищенный ротный ноутбук и двухсотваттная солнечная панель; нештатная и любимая ротная микроволновка; огромный брезент, который механики сразу захватили под раскладывание деталей; призовой красный стол с зонтиком за прошлогодний биатлон; к нему полторы пластиковые лавки (при разгрузке Кейта Асари роботом наступил). Помятую половину затолкали глубоко в трюм, а остаток лавки подрезали, чуть ошкурили шлифмашинкой, и так оставили. Иначе обедать пришлось бы в три смены; а на двадцать человек роты это уже чересчур.
Можно, разумеется, устроиться на теплом от солнца брезенте с котелком и ложкой, лишь бы котелок не пустой. Но командовал ротой капитан Сагара — высокий, смуглый, жилистый японец лет тридцати-тридцати двух, мрачный как судный день. В училище он все делал и требовал по уставу. И даже посреди Тихого Океана — пока не привел баржу в приемлемый вид, не успокоился сам и курсантам покою не дал. И уж тем более — никаких котелков на палубе.