Второе пришествие в Чевенгуре:
«– Кончилось, слава Тебе Господи! – счастливой рукой крестились чевенгурцы в конце затихшего происшествия. – Мы ждали Иисуса Христа, а Oн мимо прошел: на все Его святая воля!
Если старики в Чевенгуре жили без памяти, то прочие и вовсе не понимали, как же им жить, когда ежеминутно может наступить второе пришествие и люди будут разбиты на два разряда и обращены в голые, неимущие души».
«– Нет, товарищ Чепурный! Я думал, что второе пришествие им полезно, а нам тоже будет хорошо…
– Это как же? – строго испытывал Чепурный.
– Определенно, полезно. Для нас оно недействительно, а мелкая буржуазия после второго пришествия подлежит изъятию…»
«– А раньше кто тут жил?
– Раньше буржуи жили. Для них мы с Чепурным второе пришествие организовали.
– Да ведь теперь – наука, разве это мыслимо?
– А то нет?
– Да как же так? Говори круглей?
– А что я тебе – сочинитель, что ль? Был просто внезапный случай по распоряженью обычайки.
– Чрезвычайки?»
«Копенкин стоял в размышлении над общей могилой буржуазии – без деревьев, без холма и без памяти. Ему смутно казалось, что это сделано для того, чтобы дальняя могила Розы Люксембург имела дерево, холм и вечную память. Одно не совсем нравилось Копенкину – могила буржуазии не прочно утрамбована.
– Ты говоришь: душу добавочно из буржуев вышибали? – усомнился Копенкин. – А тебя за то аннулировали, – стало быть, били буржуев не сплошь и не насмерть! Даже землю трамбовкой не забили!»
Здесь Копенкин резко ошибался. Буржуев в гуре перебили прочно, честно, и даже загробная жизнь их не могла порадовать, потому что после тела у них была расстреляна душа».
«Он знал и видел, насколько чевенгурскую буржуазию томит ожидание второго пришествия, и лично ничего не имел против него. Пробыв председателем ревкома месяца два, Чепурный замучился – буржуазия живет, коммунизма нет, а в будущее ведет, как говорилось в губернских циркулярах, ряд последовательно-наступательных переходных ступеней, в которых Чепурный чувством подозревал обман масс.
Сначала он назначил комиссию, и та комиссия говорила Чепурному про необходимость второго пришествия, но Чепурный тогда промолчал, а втайне решил оставить буржуазную мелочь, чтоб всемирной революции было чем заняться. А потом Чепурный захотел отмучиться и вызвал председателя чрезвычайки Пиюсю.
– Очисть мне город от гнетущего элемента! – приказал Чепурный.
– Можно, – послушался Пиюся. Он собрался перебить в Чевенгуре всех жителей, с чем облегченно согласился Чепурный.
– Ты понимаешь – это будет добрей! – уговаривал он Пиюсю. – Иначе, брат, весь народ помрет на переходных ступенях. И потом, буржуи теперь все равно не люди: я читал, что человек как родился от обезьяны, так её и убил. Вот ты и вспомни: раз есть пролетариат, то к чему ж буржуазия? Это прямо некрасиво!»
«Прокофий кратко сформулировал будущее для чевенгурской буржуазии и передал исписанную бумагу Пиюсе; тот должен по памяти прибавить к приказу фамильный список имущих.
Чепурный прочитал, что Советская власть предоставляет буржуазии все бесконечное небо, оборудованное звездами и светилами на предмет организации там вечного блаженства; что же касается земли, фундаментальных построек и домашнего инвентаря, то таковые остаются внизу – в обмен на небо – всецело в руках пролетариата и трудового крестьянства.
В конце приказа указывался срок второго пришествия, которое в организованном безболезненном порядке уведет буржуазию в загробную жизнь».
Мне кажется, что будет правильно, если и эта работа, как и остальное, завершится общим концом всего, то есть концом истории наших столь долгих, столь безнадежных странствий.
«Почти все население Чевенгура ответило одинаково: первым придумал ответ церковный певчий Лобочихин, а у него списали соседи и устно передали дальним.
“Живем ради бога, а не самих себя”, – написали чевенгурцы.
Чепурный не мог наглядно уяснить себе божьей жизни и сразу учредил комиссию из сорока человек для подворного суточного обследования города. Были анкеты и более ясного смысла, в них занятиями назывались: ключевая служба в тюрьме, ожидание истины жизни, нетерпение к богу, смертельное старчество, чтение вслух странникам и сочувствие Советской власти.
Чепурный изучил анкеты и начал мучиться от сложности гражданских занятий, но вовремя вспомнил лозунг Ленина: “Дьявольски трудное дело управлять государством”, – и вполне успокоился. Рано утром к нему пришли сорок человек, попили в сенцах воды от дальней ходьбы и объявили:
– Товарищ Чепурный, они врут – они ничем не занимаются, а лежат лежа и спят.
Чепурный понял:
– Чудаки – ночь же была! А вы мне что-нибудь про ихнюю идеологию расскажите, пожалуйста!
– Её у них нету, – сказал председатель комиссии. – Они сплошь ждут конца света…»
«– А вот надо читать, дорогой товарищ: история уж кончилась, а ты и не заметил».
«– Откуда ты такой явился? – спросил Гопнер.
– Из коммунизма. Слыхал такой пункт? – ответил прибывший человек.
– Деревня, что ль, такая в память будущего есть?
Человек обрадовался, что ему есть что рассказать.
– Какая тебе деревня – беспартийный ты, что ль? Пункт есть такой – целый уездный центр. По-старому он назывался Чевенгур. А я там был, пока что, председателем ревкома.
– Чевенгур от Новоселовска недалеко? – спросил Дванов.
– Конечно, недалеко. Только там гамаи живут и к нам не ходят, а у нас всему конец.
– Чему ж конец-то? – недоверчиво спрашивал Гопнер.
– Да всей всемирной истории – на что она нам нужна?»
И вправду – на что?
Теперь несколько соображений о марксизме и русском царстве. Вернусь к тому, что взгляд, сводящий все к запломбированному вагону, который, будто Троянский конь однажды оказался внутри наших крепостных стен и обрушил трехсотлетнюю империю, кажется мне далеким от истины. В частности, потому, что история – штука прихотливая.
Конечно, Брестский мир молодой советской республики с Гогенцоллернами, как они и надеялись, позволил Германии перебросить с восточного фронта на западный десятки дивизий, но решительно поменять положение дел не получилось. Уже через полгода страны «оси» подписали в Компьенском лесу акт о безоговорочной капитуляции. И как же было не капитулировать, когда большевики, свалив Романовых, без остановки и раскачки занялись империями Габсбургов и Гогенцоллернов.
Ход событий показал, что и здесь они выказали немалую предприимчивость. В итоге Коммунистический интернационал ничуть не менее успешно, чем русская армия, выполнил наши обязательства перед союзной Антантой, но дело даже не в этом.
Четырьмя веками раньше, когда закладывался государственный порядок новой, уже не великокняжеской, а царской России, в его основу была положена созданная в тиши и уединении монашеских келий доктрина, известная как «Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать». В сущности монастырские книжники думали ровно о том же конце истории, что и Маркс, только связывали они его со вторым пришествием на землю Спасителя.
По мнению схимников, миссия подготовки этого пришествия Божьим Провидением была возложена именно на русских царей и заключалась среди прочего в расширении территории Святой Земли, то есть в переходе в их подданство новых и новых стран и народов. Выполнялось все это вполне успешно. В течение четырех столетий территория Земли Обетованной, находящаяся под скипетром сначала Рюриковичей, потом Романовых, неуклонно и практически безостановочно расширялась.
Середина XVII века в этом движении на юг и север, запад и восток во многих отношениях ключевой период. Тогда совпали и поначалу укрепляли, поддерживали друг дружку поразительное по силе и мощи религиозное возрождение (оно было начато так называемыми «ревнителями благочестия») и победоносная война России с её вековечным врагом – Речью Посполитой.
О религиозном подъеме, который страна познала в середине XVII века, осталось много свидетельств, в частности, единоверцев – православных греков, которые в то время, ища помощи для своих епархий, в немалом количестве приезжали в Москву.
Отзывы были восторженными. Храмы чуть не сутки напролет и так, что не протолкнешься, заполнены молящимися. Всенощные и заутрени, обедни и вечерни сменяют друг друга почти без зазора. Прежнего многогласия, когда служба произволом священника сокращалась или разные части литургии читались одновременно, вдобавок немилосердно частя – нет и в помине. Литургия служится полным чином и, главное, с невиданным нигде благолепием и торжественностью. Но еще больше всех поражало, что верующие не просто повторяют за священником слова молитв, кондаков и акафистов, а чуть не поголовно, включая самого царя, его родню и свиту, знают литургический канон наизусть.
По всему видно, что люди не сомневаются, что уже в самое скорое время, едва Господь убедится в полноте веры православного человека, искренности его раскаяния в грехах, Спаситель отзовется на вопль своего стада, сойдет на землю, и земная жизнь – эта юдоль страданий – раз и навсегда завершится.
Но второе пришествие не состоялось, и разочарование что в народе, что в церкви, что во власти было столь велико, что повлекло раскол общества. Самый серьезный, какой знала Россия, возможно, и не исключая революцию октября 1917 года. Во время этого раскола две половины общества очень честно и очень страшно поделили между собой все то понимание Бога и мира, которые Россия успела накопить за шесть с половиной веков после крещения. Религиозное возрождение взяли себе староверы, дополнив истовость, непреложность веры и глубину раскаяния убеждением в необходимости, обязательности – если впрямь ждешь Спасителя – твоих собственных страстей, соразмерных Его крестной муке, страстей, которые однажды окажутся выше человеческих сил. Такими, что, как и Он, «возопишь»: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»
Они взяли на себя эти страдания, когда в колодках шли в Сибирь и жили там, как могли крестьянствовали в тех же самых колодках, которые за годы вчистую, под ноль, то есть оставляя одни культи, перетирали им лодыжки, когда сотнями, тысячами сжигали себя в нескончаемых гарях, только бы не отдаться в руки антихристовой власти, власти, что, расследовав дело, закует тебя в те же самые колодки или, считая, что она единственная вправе распоряжаться твоей жизнью и смертью, сожжет на