В глазах Склэя впервые мелькнуло сомнение.
— Там, где Арбитрес сожгли людей, знавших об их преступлениях?
— Это место, — поправила его Кальпурния, — где невинные слуги Императора заплатили жизнями за преступления банды убийц и богохульников, называемых Обществом Пятьдесят восьмого прохода.
— Нет, — сказал Склэй. — Они умерли не там. Они были убиты в своих постелях в нашем барачном лагере на площади под обелиском Биальтеса. Ты знаешь, арбитр.
— Нет, Склэй, на самом деле, не знаю. Зимний?
Каратель быстро пошептался со своим подчиненным, прежде чем повернуться к ней.
— Это площадь на окраине улья, мэм, ниже по склону со стороны Врат Кафизмы. Там разбито много временных барачных лагерей для бригад, которые работают по ночам. Все они были свернуты после нападений.
— Так ты скрыла свидетельства о своем преступлении, — сказал Склэй, — как уже пыталась скрыть их, убив людей, с которыми работали Робика и Джананд.
— Правда? Вы напали на меня, и при том посредством довольно-таки продуманных, хорошо вооруженных и многочисленных засад. Это, значит, я вас пыталась убить?
— Мы знали, что ты будешь ехать через наш город, и мы твердо решили отомстить за себя, — в голос Склэя начал возвращаться прежний огонь. — Те, кто пришли к нам, потеряли своих близких из-за твоих убийств, и они дали нам оружие. Нам рассказали, что есть люди, пытающиеся сорвать священную Вигилию Балронаса убийствами и саботажем, и что мы сами можем стать их целями, и что женщина-арбитр с другого мира, со шрамом на лице, которая прибыла сюда полной презрения к нашим обычаям, стоит за ними. И, разумеется, через несколько часов после этих новостей Робика и Джананд, наши начальник и казначей, были оба убиты.
— Как?
— Их сожгли. Сожгли этих добрых людей, как крыс, хотя они были невинны и праведны. Бросили бомбу с горючим в хижину, где они спали. Потом пришли другие, с оружием, и сказали, что они знают, когда женщина, устроившая все это, будет проезжать недалеко оттуда, и тогда мы взяли свои рабочие машины и поехали, чтобы остановить тебя и расплатиться по счетам.
— Кто именно рассказал вам все это? — спросила она. — И как они убедили вас поднять оружие против блюстителя Закона, кому вы обязаны подчиняться?
— Адептус, прячущий грех за имперской печатью — не Адептус. Я помню свои уроки. Разве не провозгласил сам могучий Долан: «Я украду с блюда роскоши, чтобы накормить бессильных»?
— Это был Тор, а не Долан, — поправила его Кальпурния. — И поскольку ты вот-вот отправишься обратно в камеру, я предложу тебе подумать о том, как, к примеру, дешева твоя вера и с какой готовностью ты извратил ее. Взрыв во Вратах был саботажем, а вашему нападению на меня предшествовала атака мутанта, колдуна-убийцы, всего несколько дней назад. Я опровергаю и отрицаю твои обвинения, Склэй. Если бы ты вовремя доложил об этом случае, то мог бы оказать услугу Империуму. Однако, приняв неубедительную ложь как истину, ты убил больше невинных, чем было тех, за кого ты желал отомстить, и ослабил то, что, по твоему мнению, ты защищал. Ты преступник, Склэй, и за это ты умрешь.
Он продолжал смотреть на нее, даже через плечо, когда его уводили, но Кальпурния не могла ничего прочесть в его глазах. Может быть, Склэй поразмыслит над ее словами и раскается, может быть, нет. Это, решила она, уже не ее проблема.
Залы для аудиенций и «Носороги». Кальпурния начинала воспринимать Гидрафур как сплошные залы для аудиенций и «Носороги». Сейчас она стояла во втором тамбуре за дверями Собора. Во время первого визита сюда они с Леандро слишком быстро миновали эти помещения, чтобы она успела осмотреться, но теперь у нее было время, чтоб попытаться понять устройство и структуру этого строения. Она уже знала, что снаружи здание куда больше, чем сам великий зал Собора. Между ними находились огромные пчелиные соты из палат и кабинетов, откуда велось управление делами епарха и Министорума, лабиринты клуатров и комнат, которые наполняли собой стены, сплетались над сводчатым потолком Собора и громоздились все выше, этаж за этажом, в шпиле, поднимающемся в небо.
Ее привезли с эскортом, механизированным аналогом той охраны, которую они с Леандро взяли с собой во время первого визита сюда. Это был громыхающий квадрат из блестящих черных бронетранспортеров — «Носороги» спереди и сзади, зловещие «Репрессоры» по бокам, огнеметы на башнях, готовые при первом же признаке нападения смести любого врага. И все же Кальпурния, сидя в кабине, размышляла о всех способах, какими можно остановить и уничтожить конвой при достаточной целеустремленности. Видимо, таковой никому не хватило, потому что машины сейчас стояли у подножия покрытой резьбой рампы, окруженные своими экипажами и полукругом из Арбитрес в черной броне и Сороритас в белой, который отрезали рампу от толп на Высокой Месе.
Эти толпы состояли не из тех элегантных аристократов, мимо которых она проходила пять дней назад. Теперь, когда всех объял религиозный пыл Вигилии, улицы вокруг Собора заполнились замотанными в мешковину богомольцами с растрепанными волосами, посыпанными пеплом. Они выкрикивали молитвы и просьбы. Самых ярых из них тянуло к Собору, словно магнитом, поэтому отрядам арбитраторов пришлось создать проход для транспортов и сформировать кордон вокруг них. Верующие, оказавшиеся за оцеплением, выли от негодования, что их оттесняют от Собора, и изредка одному из них удавалось перебросить себя через стену щитов, чтобы попытаться потрогать сверкающие белые доспехи Сороритас ради удачи, благословения или прощения.
Кальпурния повернулась спиной к шумной толпе и подняла взгляд на стену. Ее окружала мозаика, сплошь покрывающая стены и слепящая своим многоцветьем. На стенах возвышались церемониальные троны, установленные в высоких нишах, куда на первый взгляд никак нельзя было подняться — Кальпурния решила, что там должны были быть потайные ходы, так что кюре могли восседать на своих престолах, глядя вниз на тех, кто пришел вымаливать благосклонность, и не умалять свое величие лестницами или ступеньками.
Потолки на Гидрафуре имели форму заостренных сводов, а не плоских поверхностей, как обычно бывало в зданиях Адептус сегментума Ультима. Это значило, что художникам приходилось располагать свои работы иначе, что имело свои последствия для тематики и композиции. Кальпурния запрокинула голову и рассматривала мозаику на потолке, когда снаружи остановился эскорт Дворова, и они стали вместе любоваться фризом, изображающим страсти Долана, пока не приехал Леандро, последний член делегации. В комнате, должно быть, имелись потайные устройства наблюдения, потому что, как только все трое оказались вместе, двери в дальнем конце тамбура открылись, и внутрь вошел Барагрий, в паре шагов за которым следовал лорд Халлиан Кальфус-Меделл. Все пятеро стояли небольшой тесной группой в центре помещения и разговаривали негромкими голосами, из-за чего огромное пространство казалось убежищем заговорщиков, несмотря на теплый дневной свет, сочащийся вниз сквозь световые колодцы.
Кальпурния почувствовала, что это как-то странно — излагать им информацию в таком, казалось бы, публичном месте, но, тем не менее, со всей возможной краткостью она рассказала им обо всем: о том, что она знала о плане Экклезиархии тайком провезти своих эмиссаров на борту «Аурум Санктус» к другим церковным центрам (Халлиан при этом раздувал ноздри и дергано посматривал по сторонам, Барагрий просто глядел на нее без всякого выражения); о роли Телль-Керлиганов в этой операции и о том, какую сумятицу она внесла в их деятельность; о том, как эта неразбериха дала группе еретиков-саботеров, называющих себя Обществом Пятьдесят восьмого прохода, возможность подложить бомбу, чтобы сжечь масло Собора и тому пришлось пустить в оборот отравленные запасы («И что же все-таки такое этот Пятьдесят восьмой проход?» — спросил Халлиан. «Кто знает? — ответил Дворов. — Тайные общества на Гидрафуре предпочитают малопонятные имена. Это, вероятно, имеет смысл только для самих заговорщиков. Я уверен, что он станет известен на допросах».); как запаниковавшие рабочие на повозке испортили всю эту схему; и что на картине всего произошедшего по-прежнему есть два белых пятна в жизненно важных местах.
— Связь с убийцей, который стрелял в вас тогда в Квартале Адептус, — поразмыслив, сказал Барагрий, — и связь с засадами, которые организовали против вас, когда вы прибыли из космоса.
— Попытки замести следы в обоих случаях были довольно-таки хитроумны, — ответила Кальпурния. — Первый убийца подвергся серьезной обработке для того, чтобы в случае поимки или смерти невозможно было вычислить его личность и происхождение. Бригады, устроившие засады, были дезинформированы своим начальством, а оно, в свою очередь, было убито таким образом, который на первый взгляд подтверждал эту ложную информацию, и при этом гарантировал, что бригады не узнают, кто на самом деле стоял за ними. Это ловкий план, и такая ловкость не стыкуется с деятельностью Пятьдесят восьмого прохода.
— Мне кажется, это не так, — заявил Халлиан, глядя на нее. — Инфильтрация в дом Телль-Керлиганов, на мой взгляд, была провернута весьма умело.
— Один случай — попытка саботажа, нацеленная на Экклезиархию, — сказал Дворов, — а другие два — покушения на командующего Адептус Арбитрес. Они достаточно непохожи друг на друга, чтобы мы считали их несвязанными друг с другом.
— Мы это, конечно, еще подтвердим, лорд Халлиан, — вставила Кальпурния. — Я отдала приказы нашим следователям и вериспексам, чтобы они удвоили усилия в розыске тех, кто все это подстроил. Вскоре мы узнаем, кто они такие.
— Именно так, — после паузы согласился Халлиан, по-прежнему глядя на Кальпурнию.
— Закат нас не ждет, — сказал Барагрий, как раз когда она начала чувствовать себя неловко. — Перейдем к следующей причине вашего визита, Арбитрес. Следуйте за мной.
Чем дальше Кальпурния продвигалась по Собору, тем более спокойно и уверенно себя чувствовала. Во многом он сильно отличался от строгих крепостей арбитров: стены покрывали созданные за сотни лет мозаики, фрески, ниши для урн и икон, изображающих жрецов и Сороритас прошлого. Но, когда они покинули тамбур и начали идти по клуатрам, она осознала, что в официальной, значительной атмосфере Собора чувствует себя как дома.