Там было на что взглянуть. Две огромные теплицы, оборудованные по последнему слову техники. Возделанные поля, цветущие луга для выпаса, окруженные аккуратными изгородями. Сараи, хлева, курятник, рядом огражденный искусственный прудик для гусей и уток. Далеко на отшибе три улья. И природа… невероятная летняя природа с ее ароматами и яркими красками. Мы налили себе еще по пиву, неспешно выпили у врытого в землю крепкого стола, здесь же нацедили еще по одной кружке, и встрепенувшийся Федор повел меня по узкой натоптанной тропке к кромке леса. Я удивился, но последовал за ним. Все стало ясно через пару минут, когда он обронил, что покажет мне то место, куда они с женой попали при первом их появлении в этих краях. Именно там они и влюбились в это место, именно там и решили осесть здесь навсегда. Как решили — так и сделали…
Мерно шагая, истинный фермер с широкими плечами, крепкими руками и упрямой наклоненной вперед головой, он вел меня за собой и рассказывал о тех временах, когда они только начинали и здесь было далеко не так все безоблачно и ладно, как сейчас. Им пришлось хлебнуть немало лиха. Ему и жене. У них тогда уже было двое детей, но они были слишком малы, чтобы помогать. В общем… бед хватало, но кое-как они справились. Заморозки, нашествие волков, затем сунулись беглые уголовники, медведь шатун, падеж скота, снова уже совсем убийственные заморозки, выламывающая кости тяжкая работа… но они справились.
Пока он рассказывал, мы прошли насквозь узкий ельник и оказались у подножия невысокой сопки, по чьему склону тянулась все та же одинокая узкая тропинка. Не просто тропинка — она была обрамлена выложенными камнями, по ее бокам росли кусты лесного шиповника, покачивали бутонами красивые цветы. Не тропинка, а прямо восхождение в райские небеса. Указав на сопку, хозяин пояснил, отводя меня чуть в сторону, где слышалось журчание воды — много лет назад они с женой поднялись к вершине, глянули оттуда по сторонам… и их проняло до самых костей. Так они влюбились в это место. И немудрено — тут есть во что влюбиться.
Федор, ведя меня за собой, небрежно зачерпнул берестяным ведерком воды из крохотного бочажка меж елей и пошел вверх, легко ступая крепкими ногами по склону. Удивительной крепости и выносливости человек. Я, чуть сбив дыхание, старался не отстать и внимательно слушал.
Когда уже все устоялось и окончательно наладилось, случилось самая страшная беда — ушла жена.
Сказав это, Федор извиняющее улыбнулся и пояснил, что рассказывает это, чтобы я понял — беды надо ждать и изнутри, если я решу последовать его примеру. Без крепкой семьи здесь делать нечего. И ключевое слово — крепкой.
Анфиса, его ненаглядная женушка, все начала именно здесь — на этой самой сопке, где когда-то все начиналось. Не став в тысячный раз любоваться красотами ставшей родной земли, она… — здесь помрачневший Федор махом допил пиво, достал из внутреннего кармана небольшую плоскую бутылочку коньяка и только налив себе алкоголя покрепче, продолжил, одновременно делая первый обжигающий глоток — Анфиса высказала ему все в тот день. Да… оказалось, что все эти годы не были столь радостными для нее, как он считал. Безрадостная жизнь на отшибе, где реально не с кем поговорить, некуда сходить, где до ближайшего магазина ехать и ехать на машине, а зимой и вовсе не пробьешься сквозь снега. Жизнь, где нет речи даже о роддоме, где дети бывают в больницах лишь наскоками, при экстренных случаях, а заодно получая прививки. Что она не хотела посвящать всю жизнь этой долбанной глуши, которая сожрала ее молодость и красоту. Да… она высказала в тот день и час очень многое, глубоко ранив Федора в самое сердце.
Федор рассказывал и пил коньяк. Я допивал пиво, слушал и окончательно опешивший поднимался следом. Оказалось, что сегодня пятая годовщина. Ровно пять лет назад Анфиса их бросила. Высказав все мужу, оставив его здесь на сопке вроде как подумать и попросив пока не ходить за ней, она вернулась домой, собрала кое-какие вещи, забрала больше половины наличности, оседлала старый квадроцикл и укатила. Он же, вернувшись домой и узнав об этом, понял, что Анфиса все это уже мысленно репетировала и не раз. Поэтому и проделала все так быстро и решительно…
Остановившись в паре шагов от вершины сопки, где росло несколько припадающих к земле лиственниц, а чуть ниже расположились молодые и явно посаженные здесь человеческими руками кедры, Федор заговорил тише, одновременно выливая воду из ведерка в небольшую старую дощатую бочку, врытую в землю. Бочка была врыта рядом с росшими кругом кедрами и пышными кустами колючего шиповника между ними. На бочке ковшик — видно для полива. А за шиповником и кедрами крохотная округлая полянка сплошь поросшая цветами. Обычные полевые цветы, но такие высокие, пышные и разнообразные, что сразу ясно — семена принес и разбросал Федор, опять же явно не обошлось без удобрений. Там же небольшая низенькая скамеечка на двоих. Сидя на скамье как раз и увидишь все потрясающиеся виды этой прекрасной земли…
Обойдя полянку, Федор выдрал несколько сорняков, бережно уложил пару камешков на место и, кивнув, пошел вниз, продолжая говорить.
Анфиса так и не вернулась больше.
В первый день он ее, если честно и не ждал. Да он и сам нырнул в алкоголь, начав с пива и закончив самогоном. Вынырнул же он только через двое суток, обнаружив себя в ближайшем к их ферме поселке. Оттуда же позвонил домой — спутниковая связь. Узнал, что Анфиса не появлялась. Вернувшись домой, он подождал с детьми еще один день. Они все надеялись, что мама их простит и вернется.
Анфиса знать о себе не давала. И тогда он связался с полицией, лесниками и всеми без исключения, включая лесную пожарную охрану. Федора в округе знали и понимали, что попусту он тревогу бить не станет. Поиски начались и… закончились, когда на парковке крохотного ЖД вокзала обнаружился брошенный квадроцикл. Каждый день отсюда дважды отходит электричка в райцентр. А дальше… да как отыщешь неглупого человека в необъятной стране? Анфиса бесследно исчезла. В их прежнем городе она тоже не появилась — а они ведь оба сироты, оба выросли в одном детском доме и поэтому всю совместную жизнь были так близки. Анфису подали в розыск как пропавшую, а Федор с детьми теперь вот пытались как-то жить дальше. Другую жену он подыскивать себе не собирался, надеясь, что однажды Анфиса все же вернется и они вновь рука об руку будут сидеть на той скамеечке, что утопает в цветах и любоваться просторами внизу… Пока же он приходит сюда сам — каждый божий день без исключений. Может он надеется, что в один из дней он поднимется и увидит ее — Анфису, сидящую на скамейке и ждущую его…
Проводив меня до внедорожника, завалив все заднее сиденье сыром, медом, копченым мясом, пивом и даже только что испеченным хлебом, Федор на прощание неловко всунул мне в руку отпечатанный на принтере бумажный лист. Фотография красивой женщины в простом цветастом платьице. Перечисление примет и указание возраста. В глазах Федора плескалась детская надежда. Мы обменялись рукопожатием, и я уехал. И пока машина не свернула на большак, я смотрел только на одно место — на вершину поднимающейся над деревьями лесной сопки.
Я замолчал. В вездеходе повисла тишина и длилась одна довольно долго, прежде чем ее не нарушил явно недоумевающий Анло:
— Так где же зерно этой истории, Охотник? Ты рассказал про чудесное хозяйство и про брошенную нерадивой матерью семью. Не нам судить ее…
— Нет — качнул я головой и взглянул на стариков — Я рассказал не о хозяйстве. И не о семье. Я рассказал про полевые цветы, за которые не стоит заглядывать… Как там сказал тот мудрец? Любуйтесь, просто любуйтесь и не заглядывайте под цветущие бутоны…
— Я не понимаю…
— Тихо — прервал его Зурло и глубоко задумался, опустив подбородок на грудь — Тихо, Анло. Охотник прав. Эта история про цветущие бутоны… Скажи, Охотник…
— Что?
— Так ты заглянул под те цветы?
Усмехнувшись, я подкурил последнюю сигарету и, выдохнув дым, произнес:
— Готовьтесь. Судя по карте, мы уже совсем недалеко от места назначения…
— А он сам? Тот Федор? Он понимал?
— Не знаю.
— Но все же… ты потом вернулся? Чтобы заглянуть под цветы…
— Готовьтесь — повторил я и дернул за рычаг — Может придется побродить в снегах, пока не наткнемся на следы или световые ориентиры….
— Охотник… пожалуйста, ответь смиренным луковианцам. Поверь, спрашивая в третий раз я испытываю жгучий стыд — ведь давить на собеседника это позор, даже если способ давления это старческая просьба подкрепленная взглядом слезливых глаз. Ты потом вернулся к той цветочной полянке на вершине горы?
— Да — после короткой паузы ответил я — Вернулся. Тем же вечером. Нашел подходящую просеку, дал круг. Оставив внедорожник, прихватил лопату и поднялся на сопку с другой стороны. Там я принялся аккуратно срезать куски цветущего дерна, откладывая их в сторону. А потом принялся копать.
— И… — Зурло подался вперед, с шелестом загнал в грудь побольше воздуха — Ты нашел что-нибудь?
— Нашел — мрачно кивнул — То, что и ожидал найти. Понимаешь… при нашем разговоре улыбчивый и несчастный Федор сказал, что у них семеро детей. Двое в городе, получают образование, младших дочерей я видел, да и сынов его заметил издали — они перегоняли овец и коз. Про седьмого ребенка Федор не сказал ничего, а я и не спрашивал. Но… эта его оговорка про семерых детей засела в сердце как заноза. Не мог же он ошибиться в счете. И раз он перечислил шестерых детей, то почему промолчал про седьмого? Да и где он или она? В общем я поднялся на сопку и раскопал чертову цветочную поляну.
— И там…
— Кости. Два скелета. Женский скелет. И крохотные останки младенца. Хотя там мало что осталось… но череп я увидел — и он был сплющен. На костях черепа редкие черные пряди. В общем все стало ясно и, аккуратно вернув все на место, я вернулся к машине и вышел на связь с полицией. Те сначала не особо шевелились — да оно и понятно, ведь я говорил о глухом месте непонятно где. Но с помощью знакомых мне удалось чуток их расшевелить и к утру полиция прибыла. Вскрыли могилу, достали кости. Доставленный на сопку Федор увидел кости, достал из внутреннего кармана новую бутылочку коньяка, не отрываясь выпил все без остатка и глухо заговорил, признаваясь в страшном.