Подобрав себе снегоступы, я опустился на колено, прилаживая ремни и продолжая слушать.
— Я рассказываю тебе все сумбурно по той причине, что мы сами еще до конца не уяснили всю четкую хронологию, а по многим пунктам продолжаются ожесточенные диспуты. Но все сказанное мной — доказанные факты, а не наши домыслы. Позднее сможешь ознакомиться с нашими архивами и с самодельными словарями их языка. Я и многие другие свободно на нем разговариваем — выучили с экранов, хотя, конечно, мы по любому трактуем некоторые фразеологизмы ошибочно. В общем — прими за факт все мной рассказанное, с доказательствами ознакомишься позднее.
— Космический монстр, пожирающий порожденных ими же людей, плененный чуждой нами цивилизацией… в целом ничего столь уж невероятного. Просто так в такое, не поверишь, но коли есть сомнения, то достаточно выйти наружу и взглянуть на Столп. Любое неверие мигом вылетит из головы.
— Это уж точно. Задержимся еще на пару кружек чая. Там в пурге особо не поговоришь, а у нас есть еще десяток минут. Да, Борисыч?
— Я пока снег из углов выгребу — ответил тот, берясь за лопату и показывая этим, что долгая работа шестом этого старика не особо утомила.
Мы разлили дымящийся чай по кружкам и уселись на длинную деревянную лавку у стены. Бодро ступая, Борисович выметал снег из углов, а мы некоторое время наблюдали за ним, прихлебывая горячий сладкий чай.
— Ты спрашивал про третий рычаг…
— Ага. Еще во время отсидки меня жутко занимала вся эта история со Смиренными… и с «не рази его, не рази». Что за религиозная галиматья? Что за страх перед каким-то возмездием? Хотя позднее я убедился, что возмездие все же есть…
— Столп разит тех, кто разит его — согласился со мной Михаил Данилович — А насчет галиматьи… Ты вот познакомился уже с луковианцами достаточно хорошо.
— Не сказал бы.
— Но кое-что узнал о их культуре?
— Узнал. Во время пути в их бункер услышал немало.
— У них особый и чуждый для нас подход ко многим вещам. У них свои принципы. У них диковинные наказания за преступления.
— Это знаю.
— А знаешь какое наказание считается одним из наиболее тяжким у луковианцев? Таким тяжким, что они даже испытывают сострадание к приговоренному к этому.
— Хм… Я слышал про долгий поход через соленые пустоши… про последнего друга, что следует за бредущим преступником.
— Поход очищения. Слышал. Сомнительно с моей точки зрения.
— Ну да! — буркнул из дальнего угла Борисович — Если дошел — на значит, что невиновен. Крепость тела не говорит о чистоте духа!
— То наказание, о котором я говорю, у луковианцев считается еще более тяжким. Такой приговор никогда не выносят ни к кому. А если любое из других наказаний приводит к появлению этого особого тяжкого… преступник немедленно объявляется невиновным и освобождается. Хотя чаще всего его оставляют в особых больничных условиях, где есть палаты с мягкими стенами…
— Вы говорите о безумии — медленно произнес я.
— Да — кивнул старик, со стуком ставя кружку на лавку и доставая пачку сигарету — Будешь?
— Сейчас одну пожалуй выкурю — не выдержал я — Очень уж рассказ… необычный.
— Да уж… — чиркнул огонек зажигалки, мы сделали по затяжке — Если человек сумасшедший или даже скажем относительно нормальный, но не отдает себе порой отчета в некоторых действиях, страдает припадками… его считают наказанным в высшей степени. Ибо нет хуже наказания чем неумение владеть собой, контролировать себя и свои слова и поступки… это ужасная кара, Охотник.
— И я пожалуй полностью согласен с этим мнением — ответил я не задумываясь — Это страшно… Но как это относится к ситуации со смиренными…
— Тут все просто, Охотник. Все на поверхности. Столп в его текущем состоянии удерживают тремя способами. Первый и самый слабый — это постоянно поддерживаемый мороз для понижения его мобильности. Вызывает вялость, слабость, плюс образовалась огромная ледяная колонна, что служит кое-какими кандалами для этого вмороженного в нее колосса.
— Способ первый понят — кивнул я, отмечая, что сам думал примерно также. Тут действительно все наглядно и на поверхности.
— Этот же метод воздействия — дикий искусственный мороз — служит еще и способом санации.
— Вот тут не уловил.
— К этому мы вернемся чуть позднее. Или я окончательно запутаюсь. Второй способ — энергетические частые удары малой мощности, производимые с крестом. Мы с тобой, вообще все сидельцы со всех представленных здесь планет — мы способ номер два. Вот мы кто. Мы разим Столп электричеством — неким его подвидом, но со схожим типом действия, но не происхождения.
— Электричество — кивнул я.
— Что будет если вокруг тебя привязанного или даже просто лежащего на полу соберется группа злобных ублюдков и начнет тебя каждые несколько секунд жахать краткими электроразрядами?
— Ну… я буду биться в агонии. Расслабятся все сфинктеры… буду орать.
— Я не об этом. Я о связанных контролируемых действиях.
— Таких не будет — уверенно заявил я — Под воздействием электрошока? Какой там контроль…
— Именно. Вот этим мы и занимаемся — второй способ вызывает у Столпа постоянные микроспазмы, корчи, электрошок и прочие неприятные штуки вызываемые воздействием электричества на живой организм. Это способ куда более надежный. Но… и куда более разрушительный. Ты знаешь, к чему приводит так называемая электротерапия, Охотник? Знаешь, что бывает, когда тебе регулярно прочищают мозг электроразрядами добрые доктора? — Михаил Данилович так крепко сжал челюсти, что я невольно подумал, что ему приходилось испытывать подобное лечение на себе — И ведь там контролируемые разряды! Определенная мощность, небольшое количество, строгий контроль над состоянием больного. Но… мне лично плевать на все победные доклады медицинских светил, лично я считаю этот метод варварским и калечащим!
— Не спорю. Это ужасно.
— А теперь подумай вот еще о чем — сколько уж лет мы корежим мозг Столпа электроударами? Как думаешь что сталось с его рассудком?
— Господи… о подобном я никогда не задумывался. А ведь каждый день наблюдал за светящими энергетическими шарами, несущимися к цели…
— Если Столп является неким катализатором, то электроразряды явно нарушили его скажет так «ритм» пульсации или еще что-то там. Нас сводит с ума не шепот Столпа, Охотник. Мы медленно сходим с ума, когда наши подсознания принимают отголоски неслышимой ментальной агонии огромного создания над нами, которому денно и нощно выжигают мозг электричеством… Мы с тобой сидим сейчас под гигантским креслом карательной психиатрии, а над нами заходится в диком крике единственный пациент… Что скажешь? Интересную я рассказал тебе историю?
Я ответил и унесшееся в коридор эхо еще пару раз повторило то, что я произношу крайне редко, стараясь не использовать матерных слов. Копошащийся уже в другом углу Борисович ехидно рассмеялся.
— Стоп! — едва не подпрыгнул я — А слуги Столпа? Не сомневаюсь, что про ледяных ходоков вы точно знаете! Обнаженные жуткие заледенелые старцы, что бродят по снежным пустошам с мерцающим электрическим пульсаром в груди.
— Я не сказал, что Столп безумен или деградировал до состояния амебы — качнув головой, собеседник аккуратно стряхнул пепел с почти дотлевшей сигареты на кучу снега предназначенную для выброса наружу — Он более чем разумен, его разум по-прежнему остер и он тратит всю имеющуюся у него умственную энергию на одну единственную цель, что, думается мне, известна любому из нас.
— Освобождение — тихо произнес я.
— Да. Столп, этот вечный космический скиталец, жаждет получить свободу. Возможно он изнемогает от душащей его наэлектризованной злобы, но мстить и крушить он будет позднее. Но ты все же ошибся, Охотник. Свобода стоит на втором месте. А на первом… знаешь, о чем часто просят умирающие от неизлечимых и жестоко терзающих их болезней старики? О чем они шепчут тебе на ухо?
— Знаю — помрачнел я — О подобном просят не только старики, Михаил Данилович. Порой и молодые, оказавшись прикованными к постели, жестоко страдая, просят убить их, чтобы закончилась наконец терзающая их лютая…
— Боль — за меня закончил закончивший приборку Борисович, отставивший метлу и совок — Проклятая боль. Я к этой громаде особого сочувствия не питаю. Но иногда задумываюсь — каково это страдать от невыносимой боли так долго? Тело заморожено, тебя нещадно полосуют электричеством, а еще…
— Об этом чуть позже — остановил его Михаил Данилович и со скрипом прикрутил крышку опустевшего термоса покрепче — Есть и третий способ удержания этого невероятного создания, Охотник. Сегодня ты не просто услышишь о нем — ты увидишь его воочию. Так… ты спрашивал про ледяных нагих слуг…
— Я видел как один такой сбил крест!
— Куда он ушел? — подобрался Михаил Данилович — Как близко он был рядом с Бункером?
— Думаю, он был в курсе о местонахождении Бункера но почему-то не трогал его — покачал я головой — Хотя это всего лишь теория, а я недавно понял, что многие из моих здешних теорий оказались ошибочными.
— Он был в курсе? — старик сделал нажим на слове «был» и утверждающе кивнул:
— Мы схлестнулись. Поневоле пришлось убить его.
— Как? Чем?
— А можно я буду рассказчиком позже?
— Хорошо… но не забудь. Раз уж мы открываем друг перед другом карты…
— Хорошо.
— Ты не видел, как иногда корежит Столп… это случается очень редко и в такое время нельзя выходить наружу — умрешь мгновенно. Некоторые падают замертво с текущей из ушей и глаз кровью. Другие погибают от резкого похолодания. Стол же начинает светиться вдвое ярче, хотя звучащий в ушах шепот полностью исчезает. Такое впечатление, что в эти моменты его оставляют остатки контроля и он, воя от боли, бьется как зверь в капкане. Но это длится недолго и Столп снова затихает, опять начинает звучать настойчивый шепот… По нашим наблюдением подобный «срыв» случается, когда первый и второй способы его удержания работают особо успешно — особо частые выстрелы с тюремных крестов и тройное, а то и четверное совпадение третьего способа. Так что боль… самый главный стимул… Потом уже свобода. И вот тут на свет выходят его ужасные слуги, что некогда были людьми… они поддались шепоту, пропитались им, поработились… и ушли на безмолвный зов, чтобы превратиться в нечто ужасное. Мы убили двоих таких. Второго быстро и безжалостно. А вот первый… первый вышел навстречу одному из наших поисковых малых вездеходов и пока экипаж изумленно пялился на этот кошмар, умудрился поразить электроударом сквозь неосмотрительно приоткрытую дверь… Выжил только один, что успел вывалиться в снег за секунду. Когда ходок пошел за ним в обход, он вернулся в машину, развернул ее и наехал на ледяную тварь, а потом хорошенько покрутился на ней гусеницами.