Вторая теория — отсидел свой срок и вернули домой. Версия светлая и радостная.
Позже, в разговорах и подсчетах старые сидельцы обязательно выяснят, что тут действительно есть прямая связь с количеством лет. Многие ведут календари, не пропуская ни дня. Делятся этой информацией с менее организованными. Многие помнят услышанные от исчезнувших друзей даты их попадания сюда. Так что магическое число «сорок лет» зазвучит очень скоро и уже навеки прилипнет к губам сидельцев.
Проживи сорок лет в кресте — и ты исчезнешь.
Исчезнешь куда?
Домой?
Прервав свой рассказ, многое из которого я и сам обдумывал долгими вечерами в кокпите своего тюремного креста, Михаил Данилович, кривовато улыбнувшись, чуть ли не смущенно признался:
— Было время, когда те уже давно умершие сидельцы верили в страшноватые байки самого разного толка. Так, к примеру многих пугали выдумками о том, что через сорок лет у тюремного креста вдруг откидывается дно ровно на сорок секунд. И ты падаешь, разбиваясь о землю. Другие не верили, резонно замечая, что почти все имущество остается в камере — почему не выпало вместе с хозяином? Тогда появилась байка еще страшнее, если вдуматься — стали верить в «проваливающую» сквозь пол кирпичную кровать. Проваливающуюся на те же самые сорок секунд. Доказывали эту теорию простым фактом — очень часто постельное тряпье полностью или частично отсутствовало.
— Проклятье… — я невольно рассмеялся — Ох… Тут смешного ничего нет, конечно. Но ведь кривая логика тут есть. Раз нет постельного тряпья — значит, кровать опрокинулась и вывалила спящего сидельца вместе с одеялом. А остальное нетронуто…
— Вот-вот! — Михаил Данилович тоже рассмеялся и неожиданно спросил — Стопочку другую на душу примешь?
— Можно.
— Вот и хорошо. А то в одиночку пить не хотел…
Он без всякой суеты достал с нижней полки своего столика пузатую темную бутылку и пару стаканчиков. Налил по чуть-чуть, отнес одну ко мне, а в ответ на вопросительный мой взгляд, махнул рукой:
— Да не больны вы. Иначе бы уже многие полегли.
— Тоже так думаю — согласился я и мы легонько стукнулись красивыми посеребренными стаканчиками.
Хрустальный перезвон наполнил комнату, сделав ее на миг даже торжественной. Алкоголь чем-то походил на неплохой коньяк. Причмокнув, я вернул пустую стопку. Михаил Данилович вернулся к своему креслу и оттуда подал приглашающий знак. Поняв его правильно, я подтащил кресло к старику — само собой я, потому что я еще молодой, сильный и даже не тупой.
— Так вот… верили в эту придурь долго и многие. Даже в мои времена еще пугали всякими глупыми страшилками, хотя благодаря гласу Пальмиры истина была уже известна. Но ты ведь сам понимаешь, насколько падки люди на все эти страшилки и пугалки. Им будто хочется верить во всякую чушь…
— В черном-черном лесу, в черной-черной избе…
— Вот прямо в точку! И про черноту тоже байки были — в одной из них говорится, что ровно через сорок лет приходит ночью ЧерТур, нажимает на особый кирпич в твоих нарах и они вываливаются наружу вместе со спящим. А если ЧерТур пришел, а ты спишь не на нарах, а на полу — то тут уж ему полный облом, и он уходит ничего не нажав…
— Ох…
— Ты погоди! Есть и еще кое-что вдобавок — если налить ЧерТуру стопку спиртного и накрыть хлебным сухарем, то он выпьет, закусит и уйдет, опять же, тебя не тронув… М-да… Ну да та бредовая эпоха позади. И страшноватый туман рассеял именно глас Пальмиры. И знаешь как?
— Ну это понятно — рация.
— Верно — кивнул старик, опять наклоняя бутылку над стаканчиками — Но глас пришел далеко не в каждый крест.
— Ну так и радиоприемник был не в каждой камере… Хотя стоп… а откуда они… не совсем понимаю, как они сумели связаться с сидельцами наверху… И что вообще такое Пальмира? Понятно, что убежище, но почему оно необычное? Как по мне то тут вообще ничего обычного не сыскать…
— По порядку — остановил меня Михаил Данилович, передавая стаканчик — Выпьем.
Выпили. Шумно выдохнули. Закурили. Глава Замка продолжил:
— Они действительно вышли на связь. Их было двое — два первых гласа Пальмиры, по очереди вещавших и вещавших почти сутки напролет.
— Вещавших куда? Кому?
— В знакомые лично тебе места. Они смогли передать сигнал только в те места, что были способны их принять. А таким был возможно лишь один горбатый тюремный крест.
— Стоп… то есть крест с дублирующей рубкой на верху? Как в моем случае?
— Да. И в одном из них каким-то чудом уцелела аппаратура связи. Уцелела и была активна.
— У сидельца был доступ к рубке?
— Вряд ли. Ты погоди, Охотник. Все что я тебе сейчас говорю про горбатый крест — только мои догадки, что во многом основаны на твоей эпопее и рассказах. Но есть и факты, что гласят следующее — одним прекрасным утром, во время обычной чалки, где обычно каждая сторона жаждет узнать новости и совершить взаимовыгодный обмен, один из удивительно бледных сидельцев вдруг заявил, что слышит потусторонние матершинные голоса… И что мол мат там через каждое слово. Голоса мол даже и не ругаются, а разговаривают на нем, и все талдычат и талдычат что-то про сорок лет отсидки и про необходимость быть готовым к внезапной высадке в снежную пустошь.
— Погодите… потусторонние голоса?
— Да. Он слышал голоса только лежа на своих нарах рядом с узкой щелью в стене. Оттуда и доносились эти призрачные голоса… Это и был первый сеанс связи с Пальмирой. Имя принявшего сигнал сидельца не сохранилось за давностью минувших лет, но он так упорно и часто рассказывал всем свои небылицы, что многие из почти отсидевших свой срок хотя бы частично, но поверили. И начали готовиться к неизбежному…
— Если это правда хотя бы наполовину — Пальмира действительно спасла многих — медленно проговорил я, мысленно представляя себе весь масштаб им содеянного.
Не знаю кто те двое, но по памятнику и по сорок портретов каждому они уж точно заслужили. Жаль, если их имена тоже канули в лету.
— Еще бы! — Михаил Данилович пристукнул кулаком по широкому подлокотнику — Они не только открыли всем глаза. Они давали дельные советы: искать тряпье и мастерить теплую зимнюю одежду и обувь, шить сумки или рюкзаки, заготавливать продукты и медикаменты, заниматься спортом и побольше ходить по кресту, чтобы ноги были привычны к долгому передвижению. Постараться изготовить снегоступы.
— И получается, по сути, что своими наставлениями они вдохнули чуть ли не сакральный смысл в само существование сидельцев — задумчиво произнес я.
— Это как? Любишь ты вот все же что-то этакое сказать вдруг…
— Но ведь так и есть — улыбнулся я — До этого сидельцы не знали, что их ждет и это мучило, заставляло придумывать и верить во всякие небылицы и страшилки. Глас Пальмиры развеял этот туман неведения. И выдал четкие инструкции вместе со списками всего необходимого. Благодаря чалкам и сплетням, а возможно и сделанным рукописным записям некоторых сидельцев, их наставления разошлись считай по каждому кресту…
— Были такие записи и есть. Бережно копируются уже новыми поколениями узников — кивнул старик — Все верно.
— Благодаря этим знаниям сидельцы обрели не только смысл своего существования, но и нынче столь модные и обязательно требующие осуществления важнейшие цели — продолжил я и начал загибать пальцы — С первых лет надо сберечь все с собой принесенное и тогда же самое время начать собирать медикаменты, вести здоровый образ жизни, копить что-то ценное, чтобы при оказии обменять с выгодой… Это ведь потрясающее сорокалетнее испытание…
— Как-как? — рука наливающего нам еще по порции коньяка Михаила Даниловича едва заметно дрогнула — Я не ослышался, Охотник? Ты действительно произнес вместе эти безумные и не могущие сочетаться друг с другом слова? Ты сказал: «Потрясающее сорокалетнее испытание?».
— Ну да — кивнул я и, поняв, добавил — Но только так и следует к этому относиться! Подобный настрой поднимет дух. Так что от своих слов не отказываюсь и смело повторяю — это потрясающее сорокалетнее испытание всех твоих возможностей, умений, природной хитрости и нажитой мудрости, а заодно тест того насколько низко ты можешь пасть или же наоборот — сохранить свои жизненные принципы и даже сберечь некоторое благородство незапятнанной низостью души.
— Хм…
— Скажу больше… будь у меня как у кошки семь жизней в запасе — я бы может и согласился на такое испытание. Даже наверняка согласился бы.
— Ты говоришь безумные вещи…
— Честно говоря, порой я жалею, что мой небесный вояж в кресте закончился так быстро — признался я и выпил еще одну порцию — Ух! Хор-р-рошо… сюда бы лимончика…
— А почему нет? — лидер Бункера ненадолго отошел к ведущий в недра Замка двери, приоткрыл ее, кого-то окликнул, переговорил коротко и вернулся:
— Скоро все будет.
— Спасибо.
— Да это тебе спасибо… за чуток ненормальные откровенности. Ты ведь не серьезно, Охотник? Неужто предложи кто — ты бы вернулся в крест?
— Сейчас — нет — ответил я — Тут хватает работы и я больше не смогу прохлаждаться в тюремной камере, наслаждаясь одиночеством и ставя новые цели… нет. Но будь у меня в запасе еще одна жизнь…
— Да ведь это глупости!
— Почему? — искренне удивился я.
— Зря потраченные годы!
— Ха! Есть у меня немало знакомых, что жили и наверняка еще живут в том же самом городе что и я. Их жизни проходят настолько бессмысленно и бесцельно будто они и не живут вовсе…
— Бездельники и тунеядцы?
— Да нет. Большинство работает. Хотя работают так, словно срок тюремный отбывают обязательный с восьми утра и до четырех дня. И к семейной жизни точно также относятся. Они ни к чему не стремятся, у них нет целей, они не думают дальше вечера сегодняшнего дня… Если же взять вместо них любого из сейчас летающих там высоко в небе узников, то мы увидим куда более активных и целеустремлённых людей.
— Ну ты сравнил! У нас там наверху выбора не было! Не сыщешь за сорок лет теплой одежды и обувки — помрешь!