Перекресток — страница 9 из 14

А во сне?

Во сне к нам могут подкрасться, и мы не услышим. Во сне нас обидят, а мы не успеем защититься. Беззащитность сна, уязвимость сна; доверчивость, которая расшатывает опоры настороженности. Давайте увешаем ее медалями и орденами, нарядим в загадочный костюм, наденем маску с длинными носом и ушами, похожими на нетопырей; придадим страху оригинальности, добавим тайны, как перчику в суп…

Сон любят сравнивать со смертью.

Еще один слой шелухи.

ВЕРЛИБР ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Труднее всего – делать.

Это значит – ошибаться. Это значит – уставать. Изыскивать средства. Собирать силы. Пахать, как вол. Надрываться, как проклятый. Стремиться к завершению. Пробивать. Строить. Создавать.

Нет, не работать.

Делать.

Это значит – обзаводиться врагами. Привлекать советчиков. На любое дело советчики летят, как сами знаете кто сами знаете куда. Спорить. Доказывать. Нести. Выслушивать дурацкие шуточки. Узнавать, что если бы делали они, то сделали бы лучше. Давиться этим сволочным «бы». Бредить ночами чужим, злым, коровьим; «А м-мы-ы б-бы-ы…» Спать вполглаза. Рвать жилы. Делать, короче.

Ну, вот – сделал. Вытер мокрый лоб. Выдохнул:

«Хорошо! И хорошо весьма…»

Думаете, вам за это поставят памятник? Клизму вам поставят…

ВЕРЛИБР ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Человеку, лишенному чувства ритма, не объяснишь, почему одна танцовщица кордебалета разрушает всю сценическую композицию. Сколько ни тычь в девушку пальцем, отстукивая четверти и восьмушки на подлокотнике кресла – впустую. Пожмет плечами, и пошлет тебя к чертовой матери, чтоб не мешал любоваться.

Человеку, лишенному музыкального слуха, не объяснишь, почему тебя корежит, когда вторая скрипка берет чистое фа вместо фа-диез. Ну, диез. Жалкие полтона. И кроме второй скрипки, в оркестре полно других инструментов – хороших, правильных. И музыка приятная. Тирьям-пам-пам. Иди отсюда, зануда.

Человеку, лишенному чувства юмора, не объяснишь, в чем соль анекдота. Хоть по десятому разу изложи, акцентируя каждый нюанс – соль окончательно растворится в воде отчуждения, и раствор потеряет даже намек на вкус. Так же и он не сумеет доказать тебе, что пустить ветры в гостиной, полной народу – это верх комизма.

«А нам нравится!» – и кончен разговор.

Господи, за что караешь?! – раздавая достоинства, рождающие ворох проблем… Нравится, да? Очень нравится?!

ВЕРЛИБР ДВАДЦАТЫЙ

Удивительная штука – достоверность.

Досточтимая верность. Достопочтенная верность. От-и-до-верность. На-все-сто-верность. А если задуматься: чему верность? Правде, скажете вы. Реальности. Прожиточному минимуму фактов, который мы зовем реальностью. Вот так скажете вы, и попадете пальцем в небо.

Неплохое достижение – пальцем в небо. И пальцу приятно, и небу без разницы. Ходишь потом, демонстрируешь направо и налево чудесный палец, хвастаешься…

Достоверность – это сличение подозрительной загогулины с нашим куцым жизненным опытом. С нашим представлением о том, какие бывают загогулины. С нашей уверенностью, что уж мы-то знаем в загогулинах толк. С нашим убеждением, что любой другой жизненный опыт – чушь и набор фантиков. Достоверность, синьоры и синьориты – это очная ставка чужака-пришельца с Его Высочеством Самомнением, наследным принцем страны Самообмана. И ни на грош больше, право слово.

Шлюха она, эта ваша достоверность.

СЕГОДНЯ И СЕЙЧАС

ПРОСЬБА

Положи меня, как печать на руку,

Положи меня, как тавро на сердце,

Положи меня, как сухарь в дорогу,

Как грозу на дол, как года на старца.

Положи меня – я уже не встану,

Я навеки здесь, я весь был и вышел,

Облака над кручей от счастья стонут,

Родники под кручей журчат: «Мы – ваши!»,

Родники журчат, а вода все слаще,

Облака летят без пути, без ветра,

Если я зову, а меня не слышно –

Положи меня песней безответной…

* * *

Я жить хочу.

В любое время суток.

В ночи.

С утра.

Я жить хочу.

Не отбирайте, суки!

Не отбира…

НОЯБРЬ

Мой любимый город тих и светел,

Догорают лип осенних свечи.

Кто мне шепчет в уши? Это ветер.

Кто идет за мною? Это вечер.

Зябко и просторно в старом сквере,

Зыбь тумана трепетна и нервна,

Если и воздастся, то по вере,

Если не воздастся, то поверь мне.

Вал листвы несется вдоль аллеи,

Пахнет небом, холодом и тленьем –

Осень. Встать с молитвой на колени,

И просить не счастья, а продленья…

* * *

Ах, осень – моветон!

Жонглировать печалью,

Как сорванной печатью,

Над пестрым шапито,

И в стареньком пальто

Идти пустынным сквером,

В мечтах, что было скверно,

Но будет лучше, что

В алмазах небосвод

Взойдет над нашим домом,

И ветру быть ведомым

Сквозь ночи волшебство,

А прочие приметы,

Как стертые монеты,

И крылья за спиной,

И старики в пивной…

* * *

Напиши стихи про меня,

Про того, кого променял

На щепотку строк, горстку рифм –

Напиши, прочти,

Повтори.

Напишу стихи про тебя,

Ненавидя, веря, любя,

Брошу жертву в пасть алтарю –

Напишу, прочту,

Повторю.

Заверстаем жизнь, как сонет,

Гороскопом строчек-планет,

Возведем стихом новый Рим –

Завершим, прочтем,

Повторим.

ИЗГОЙ

Расставьте знаки препинанья

В ряд на стене

И, уходящему в изгнанье,

Махните мне

Платком, рукой ли, запятою,

Стальным тире –

Изгой, бастард, я вас не стою,

Я на заре

Уйду, оставив зябкой тенью

В стекле окна

Нерукотворный знак сомненья.

Мой вечный знак.

ОДНОКЛАССНИКИ

Из дома в дорогу, из грязи в князья,

Из будней в затёртые праздники…

Так Галич писал: мол, уходят друзья.

Да что там друзья! –

Одноклассники.

Не видел, не слышал, давно позабыл,

По встречам отнюдь не печалился,

И вдруг, как звонок от индейки-судьбы:

Машиной, инфарктом, случайностью…

У старого снимка потерты края, –

Углы деревянного ящика –

И в ужасе смотришь, как прошлое "я"

Смеется в лицо настоящему.

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Пади в объятья февраля –

Гуляки, пьяницы, враля,

Убийцы красноносого,

Шута седоволосого.

Теперь вас двое – феврали,

Метельной пляски короли,

С берлогами-утробами,

С коронами-сугробами.

Пляши, пляши, пляши,

Во тьме завьюженной души,

Пока не явится кошмар

Всех февралей на свете – март.

СЦЕНАРИЙ

Пьяный и красивый,

На лихом коне,

Я скачу Россией,

Как в плохом кине.

Прянут злые тигры,

Упаду с коня –

И полезут титры

В небо из меня…

ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ФИЛОСОФА

Здесь я лежу, а мог бы ты лежать,

Постели этой нам не избежать,

И глупо ждать, когда придет пора –

Ложись сегодня, как я лег вчера.

О ХАНДРЕ

Мы, увы, не молодеем,

Не становимся бодрее –

Доктора и лицедеи,

Украинцы и евреи.

Мы живем и в ус не дуем,

Только ус, глядишь, седеет –

Мудрецы и обалдуи,

Арлекины и злодеи.

Что-то ночью скверно спится,

Кашель долог, нрав несносен,

И кружит, кружит как птица

То ли ангел, то ли осень.

А потом шальное солнце

Полыхнет в оконной раме,

Котофеев хор бесовский

Распоется меж дворами,

Бес в ребре ударит рогом,

Ангел в небе спляшет джигу,

И дорога-недотрога

Тихо спросит: «Эй, вы живы?»

Эй, мы живы? Смех, и только –

Платим смерти неустойку:

«Эй, мы живы!»

Эка малость –

Пополам хандра сломалась!

ЛИРИКА

Я не умею о любви.

Беру ненюханную розу

И романтическую прозу,

«Шерше ля фам» и «Се ля ви»,

Охапку вздохов на скамейке,

Мгновенья чудного итог,

Аплодисменты шапито

И ужин старенькой семейки,

Ансамбль курских соловьёв,

Улыбку гладенькой мулатки,

Традиционные заплатки

Паяцев, кислое жнивьё

С пейзажа, писанного маслом,

Которым кашу, милый друг,

Нам то ли портить недосуг,

То ль настроение угасло,

Затем беру вчерашний суп,