Вопреки стараниям советских журналистов провал судебного процесса был явным. За границей и в СССР. Не помогла и организованная после вынесения приговора новая пропагандистская кампания — серия отречений.
Характерно, что спустя двадцать пять лет генеральный прокурор СССР опротестовал приговор, ссылаясь на ту же формулировку части первой статьи 70. Пришел к выводу, что не выявлены доказательства преступного умысла Синявского и Даниэля.
Отмена приговора была, разумеется, акцией не столько юридической, сколько политической. Но вывод прокурора все же можно признать вполне корректным.
Выводы сделало партийное руководство и в 1966 году. Разумеется, статью 70 УК РСФСР не отменили как нефункциональную. Однако юристы получили задание — подготовить новую, причем сформулировать так, чтобы не стеснять правоприменителей.
Юристы выполнили задание вскоре. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР с 16 сентября 1966 года республиканский УК был дополнен статьей 190’ — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»[56].
Аналогичные статьи введены в УК остальных союзных республик. Правда, несколько позже.
Обновленная формулировка была несколько удобней — правоприменителям. Там вообще не упоминались «агитация», «пропаганда» и «цели».
Не было и речи о чем-либо «антисоветском». Статья гласила: «Систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений такого же содержания…».
Изменилась и общая характеристика такого рода действий. «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», относилось уже к «преступлениям против порядка управления», а не «особо опасным государственным». Соответственно изменились и санкции: «Наказывается лишением свободы на срок до трех лет, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до ста рублей».
Юристы, подготовившие эту норму права, решали задачи, поставленные ЦК КПСС. Формулировки новой статьи должны были позволить обойти проблемы, возникшие при судебном рассмотрении «дела Синявского и Даниэля».
Прежде всего, надлежало избавиться от необходимости доказывать преступный умысел — наличие пресловутых «целей подрыва или ослабления Советской власти». Опыт недавнего процесса демонстрировал, что при отсутствии признания арестованных проблема весьма сложна, а в ряде случаев и неразрешима.
Другая проблема — адресованные советскому руководству обвинения в необоснованной жестокости. Уже с началом судебного процесса они выдвигались иностранными журналистами, утверждавшими, что если и считать литературную деятельность арестованных преступной, так наказание все равно несоразмерно содеянному.
К сентябрю 1966 года проблемы вроде бы решили. Но формулировка статьи 190’ была тоже нефункциональной.
Она, во-первых, обязывала правоприменителей доказывать: распространялись сведения заведомо ложные, значит, обвиняемым было заранее известно, что это — ложь. А доказать такое весьма сложно.
Во-вторых, формулировка новой статьи обязывала правоприменителей доказывать: пресловутые измышления порочат «советский государственный и общественный строй». Задача тоже непростая, в статье не определялось, какие сведения — «порочащие».
Однако в данном случае невнятность была опять «продуманной». Начни законодатели объяснять, что имеют в виду, возникли б другие трудности.
Кстати, невнятность формулировки и позволила четверть века спустя отменить многие приговоры. На вполне законном основании признать: не было «состава преступления».
Отметим, что опыт «дела Синявского и Даниэля» был учтен и на организационном уровне. Неудача показала, что в ходе судебных процессов политического характера гласность категорически нежелательна. И в дальнейшем обвиняемых по статьям 70 или 190’ судили, не используя масштабные пропагандистские кампании.
Ну а в 1966 году, вновь подчеркнем, «дело Синявского и Даниэля» воспринималось как символ новой эпохи. Брежневской. Судебный процесс демонстрировал: нарушения государственной издательской монополии будут пресекаться любыми способами. Даже и противоправными.
Применительно к «самиздату» и «тамиздату» предупреждение было внятным. «Дело Синявского и Даниэля» показало, что вопрос признания какого-либо текста «антисоветским», «клеветническим» решается исключительно мнением псевдоэкспертов. Соответственно, полемика бесполезна.
В 1966 году обозначен был прецедент. Выявление распространителей «самиздата» и «тамиздата» с необходимостью подразумевало расследование. И разумеется, следственные действия по отношению к родственникам и друзьям виновных. Слежку, вызовы на допросы. Аналогично — различные притеснения на работе. Вплоть до увольнения. По максимуму же — вполне реальный лагерный срок. Вне зависимости от того, найдут ли доказательства следователи.
Можно предположить, что соображениями такого рода и руководствовался Липкин. Надеялся, допустим, что хотя бы через год-другой сумеет отправить роман за границу, не рискуя ни собой, ни родственниками Гроссмана, а надежды оказались напрасными, ситуация лишь ухудшалась.
Предположить можно, а подтвердить опять нечем. О «деле Синявского и Даниэля» тоже нет упоминаний в мемуарах Липкина. Ни в связи с гроссмановским романом, ни без нее.
Часть II. Эхо суда
Без ведома и согласия
Вызванный «делом Синявского и Даниэля» скандал еще не затих, когда сложилась довольно странная ситуация, провоцировавшая новый, аналогичный. Правда, он так и не разразился.
На этот раз прогнозировавшийся скандал был связан с западногерманской периодикой. 17 февраля 1967 года газета «Посев», принадлежавшая одноименному издательству, начала публикацию глав автобиографической книги шестидесятидвухлетней советской журналистки Е. С. Гинзбург. Это, как известно, воспоминания об аресте в 1937 году, тюрьме, лагерях. Заглавие — в духе эпохи: «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности»[57].
Начиналась публикация с редакционного предисловия. Авторы констатировали: «В этом номере „Посева“ мы начинаем печатать отрывки из хроники „Крутой маршрут“ Евгении Гинзбург. Это произведение является центральным материалом подпольного журнала „Феникс 1967“».
Отметим, что составители предыдущего выпуска «Феникса» были уже арестованы. Ранее об арестах сообщал принадлежавший издательству «Посев» журнал «Грани». Публикация романа Гинзбург вскоре началась и там[58].
В посевовской публикации не объяснено, как попала в издательство рукопись Гинзбург. Обозначена только предыстория: «Слухи о том, что мать писателя Василия Аксенова, репрессированная в ежовщину и освобожденная после ХХ съезда, написала свои воспоминания, ходят по Москве уже два-три года. Рассказывали, что воспоминания посвящены годам „культа личности“, что они были отданы якобы в редакцию журнала „Новый мир“, что произведение это оставляет неизгладимое впечатление».
Далее кратко излагалась биография Гинзбург. Университет, замужество, работа в советской прессе, аресты, лагерь, ссылки, пресловутая реабилитация и вновь — журналистика.
Формулировались и выводы. Разумеется, публицистического характера: «В наши дни острой борьбы против попыток возрождения в России сталинизма в высшей степени важно такое свидетельство, такое напоминание о том немыслимом зле, которому подвергались люди и страна в те годы. Да только ли в те? Читая воспоминания Е. Гинзбург и сравнивая то время с нынешним, в который раз убеждаешься, что в принципе мало что изменилось. И наглядным доказательством этого является тот факт, что „Хроника времен культа личности“ публикуется не в СССР, а за границей, не в „Новом мире“, а в „Посеве“ и „Гранях“».
С учетом контекста эпохи следует отметить, что предисловие весьма странное. Авторы словно и не подозревали, что «Посев» будут читать в КГБ.
Из сказанного в предисловии следовало, что рукопись Гинзбург оказалась за границей нелегально. И способы доставки угадывались.
Первый вариант: Гинзбург нашла способ передать рукопись в «Посев». Обычно делалось это с помощью иностранных журналистов.
Второй, соответственно: рукопись Гинзбург из редакции «Нового мира» попала к составителям упомянутого «подпольного журнала „Феникс 1967“». Оттуда — за границу, опять же с помощью иностранных журналистов.
Третий вариант: рукопись матери передал в «самиздат» или с помощью иностранных журналистов отправил за границу Аксенов. Он, как известно, носил фамилию отца, первого мужа Гинзбург, тоже прошедшего тюрьму и лагерь.
В итоге получилось, что редакция эмигрантского издания напечатала донос на Гинзбург, сотрудников журнала «Новый мир» и Аксенова. Так, словно бы между прочим. Будто бы и не заметив это.
Странное, однако, сочетание осведомленности и наивности. Как десятилетием ранее — в связи с посевовской же публикацией романа Дудинцева «Не хлебом единым».
Однако интересно не только это. Издательство еще и присвоило авторские права, не сообщая о согласии Гинзбург. Первая же публикация 17 февраля 1967 года предварялась сообщением: «Copyright 1967 by Possev-Verlag, Frankfurt/Main. Все права сохранены за издательством „Посев“. Перепечатка без согласования с издательством, даже в выдержках, воспрещается».
Аналогичное объявление поместил и журнал «Грани». Что закономерно: издатель-то один.
Его решение, впрочем, было предварительно обосновано. В номере журнала «Грани», предшествовавшего тому, где публиковался «Крутой маршрут», помещено обращение «Посева» к советским гражданам. Призывали их передавать издательству все материалы, публикация которых оказалась невозможной по цензурным соображениям. Оговаривалось специально: «Рукописи, вышедшие в Самиздате, перестают быть исключительным достоянием автора, — они становятся достоянием российской литературы»