Обсуждение прагматики срочной, провокативной и комплексной акции было заведомо невозможно в эмигрантской периодике. Это непременно подразумевало бы инвективы в адрес издателя. Скажем, коллаборацию с КГБ. Дерзнувшие хотя б намеком обозначить подобного рода обвинения многим рисковали. Никаких доказательств нет, лишь подозрения, значит, ближайшая перспектива — судебное преследование, а в итоге потеря работы и т. д.
Эмигрантские критики выбрали другой вариант. Пресловутое «замалчивание» гроссмановской повести. Ну а подозрения вскоре подтвердились.
Указание обладателя прав на публикацию гроссмановской повести вроде бы подразумевало скорое переиздание, а также переводы на иностранные языки. Однако и на русском книга не была издана в 1971 году. И в следующем тоже.
До переводов на иностранные языки дело вообще не дошло. И только в 1973 году издательство «Посев» выпустило новый тираж повести[106].
Предположим, лишь тогда и разошелся первый тираж. Так ли, нет ли, можно спорить, но бесспорно очередное хронологическое совпадение: в 1973 году началась публикация самой известной книги Солженицына — «Архипелаг ГУЛаг»[107].
Заглавие обозначало тематику и проблематику новой книги нобелевского лауреата. ГУЛаг — аббревиатура, забытая к 1973 году, но Солженицын напомнил о ней читателям. Речь шла о Главном управлении лагерей НКВД СССР.
Издание книги оказалось событием мирового значения. Впервые советский литератор столь дерзко противопоставлял себя правительству страны. И на то была особая причина.
Как известно, КГБ — по заданию ЦК партии — вел постоянное наблюдение за Солженицыным. Летом 1973 года была арестована одна из его тайных помощниц, машинистка, у которой изъяли черновой вариант книги. После допроса она повесилась. Тогда автор и санкционировал публикацию в парижском издательстве YMCA-PRESS, куда заранее тайно отправил копию беловой рукописи.
Акция было именно ответом Солженицына. Что он и подчеркнул в предисловии: «Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед еще живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно публиковать ее».
В советской периодике нобелевскому лауреату, инкриминировали предательство. «Измену родине», если следовать юридической фразеологии.
Эмигрантское издательство ответило на публикацию книги нобелевского лауреата новым тиражом гроссмановской повести, где «лагерная тема» — доминирующая. Вновь было обозначено, что не Солженицын первым к ней обратился.
Третий раз издательство «Посев» опубликовало повесть в 1974 году. Допустим, что как раз тогда и разошелся второй тираж. Значит, его удалось продать втрое быстрее первого. Так ли — можно спорить. Зато бесспорно, что очередная публикация гроссмановской повести опять хронологически совпала с обсуждением в эмигрантской периодике весьма значимого события — ареста Солженицына. Он, как известно, был лишен советского гражданства и 13 февраля 1974 года доставлен в ФРГ самолетом.
Это стало очередной победой Солженицына. Он решил еще одну задачу репутационного характера: мог сказать, да и говорил позже, что не эмигрировал, не поддался на уговоры, не уступил явным угрозам, но был насильственно вывезен из страны.
Примечательно, что в предисловии к посевовскому изданию 1974 года сопоставлен литературный опыт Гроссмана и депортированного нобелевского лауреата. О журнальной публикации романа «За правое дело» сказано, что это была сенсация, «которую можно в какой-то мере сравнить с сенсацией, вызванной десять лет спустя повестью „Один день Ивана Денисовича“ А. Солженицына: бурное восхищение первых дней быстро сменилось дружной травлей партийной критики».
Гроссмановскую повесть издательство «Посев» более не публиковало. Были позже издания, только выпускались они другими издателями.
Такое пренебрежение кажется странным. По крайней мере, на первый взгляд. Столько усилий потратило издательство «Посев», в двух журналах рекламировало повесть, распространяло даже заведомо ложные сведения, обосновывая свои исключительные права на издания и переводы, а потом вдруг утратило интерес к проекту.
На самом деле все закономерно. Интрига удалась лишь отчасти: солженицынское первенство в области «лагерной темы» было оспорено, полемика же не получилась. Спорить с публикаторами гроссмановской повести не стали, ее попросту игнорировали.
Лишь таким образом и можно объяснить упомянутые выше хронологические совпадения и пресловутое «замалчивание». Равным образом, то, что с 1974 года повесть Гроссмана уже не интересовала издательство «Посев».
Очередные загадки
Как известно, осенью 1974 года начался выпуск нового ежеквартального парижского журнала «Континент». Редакцию возглавлял писатель В. Е. Максимов, недавний советский эмигрант.
Войнович издавна приятельствовал с Максимовым. О чем, кстати, рассказал в мемуарной книге. Позже их пути разошлись. Ни дружбы не было, ни вражды, остались деловые отношения. Идеологические разногласия серьезны, различие характеров тоже немалую роль сыграло.
Максимов эмигрировал в 1974 году. Войнович, к этому времени уже считавшийся диссидентом, был исключен из ССП.
Именно Максимову отправил Войнович роман Гроссмана. О чем тоже рассказал в книге.
Есть такого рода сведения и в различных интервью. К примеру, в документальном телесериале режиссера С. А. Головецкого «Рукописи не горят». Роману «Жизнь и судьба» посвящен четвертый фильм. По российскому телевидению он впервые показан в 2008 году[108].
Войновичем описаны и обстоятельства, предшествовавшие отправке рукописи. По его словам, «был сосед — Семен Израилевич Липкин, известный поэт, переводчик. Он часто гулял во дворе. Однажды я откуда-то возвращался домой, увидел одиноко гуляющего Липкина, поздоровался с ним, он ко мне подошел и говорит: „Вы знаете, у меня к Вам есть очень серьезный разговор. Только, конечно, между нами“ Я говорю: „Ну, разумеется“. Он говорит: „Вот у меня есть одна рукопись, которую, вот, хорошо бы…“ Я говорю: „Гроссман?“ Он так сначала вздрогнул даже, потом говорит: „Да, Гроссман“. Я говорю: „Давайте немедленно“. Это огромный роман — 1000 страниц, передать это просто целиком сложно, значит, надо было сделать, очевидно, фотокопию, то есть, ну, на пленку снять, микрофильм сделать. Я взял свой „Зенит“, разложил эти листки на полу и стал фотографировать. Но при плохом свете, при неумении… В общем, сфотографировал и через кого-то из иностранцев отправил это на Запад Владимиру Максимову».
Отметим, что упомянутый фотоаппарат «Зенит» считался в 1974 году почти что профессиональной техникой. «Самиздатовскими» активистами использовался часто. Но тысяча страниц — уж очень много. Для копирования такого объема нужны дополнительные технические приспособления. Штатив, к примеру, лампы подсветки. Да и без помощников трудно обойтись.
Чтобы сделать тысячу кадров, требовалось примерно тридцать кассет фотопленки, продававшихся в специализированных магазинах. Копирование в одиночку, понятно, многочасовая кропотливая работа. Но и съемка лишь полдела. Затем нужно было проявить и просушить негативы, свернуть весь материал в более или менее компактную бобину. Даже и не одну, если учитывать объем гроссмановской рукописи.
Именно технического характера затруднения имел в виду Войнович. Поначалу надеялся, что найдет помощника. О том и рассказал в книге «Автопортрет: Роман моей жизни».
В качестве помощника выбрал диссидента И. Н. Хохлушкина. Тут писателя и ожидала первая неудача.
По мнению Войновича, сделан был правильный выбор. Но «Хохлушкин пришел, сделал несколько кадров и убежал, сказав, что у него пресс-конференция по поводу „Глыб“, коих он был одним из участников».
Речь шла о сборнике «Из-под глыб». Туда вошли статьи именно советских авторов. Подготовка издания была инициирована Солженицыным, проблематика — философское осмысление русской и советской истории. Книга впервые опубликована парижским издательством в 1974 году[109].
Сборник был престижным, участие в пресс-конференции тоже. Разумеется, на уровне диссидентского сообщества. Вот и помощник Войновича, по его словам, торопился. Придя «на другой день, опять сделал несколько кадров и сказал, что срочно едет за город, вернется на следующей неделе и тогда… Я был в некотором ужасе. Я понимал, что если ГБ пронюхает про рукопись, они тут же за ней придут. Я Хохлушкину не мог не сказать, что за рукопись, а теперь боялся, что он проболтается, тем более что к роману он отнесся с явным пренебрежением».
В общем, пришлось копировать самостоятельно. А затем и отправлять материалы. Так сам Войнович рассказывал. Вероятно, работа заняла немало времени.
Но оставались сомнения в качестве негативов. Войнович, по его словам, обратился к знакомым. Тоже диссидентам: академику Сахарову и его жене — Боннэр. Об их помощи, как отмечалось ранее, упомянул в мемуарах и Липкин. Затем материалы были вновь отправлены за границу.
Летом 1975 года готовился к печати и вскоре был опубликован четвертый номер «Континента». В оглавлении, кроме прочего, указано: «Василий Гроссман — Роман За правое дело»[110].
Читателей, помнивших советский литературный контекст, это удивило, ведь роман с таким заглавием уже опубликован. Разъяснение — на сто семьдесят девятой странице:
Значит, печатались главы второго романа дилогии, считавшегося неоконченным. Справка об авторе — на 279-й странице:
«ГРОССМАН Василий Семенович (1905–1964), писатель. О