Дальше — еще интереснее. Опять совпадение. В сентябре 1975 года вышел девяносто седьмой номер ежеквартального журнала «Грани». В оглавлении указано:
«Вас. Гроссман. Отрывок из второго тома романа»[121].
Заглавие не упоминалось. О нем читатель мог узнать, открыв третью страницу. Там указано:
Библиографическая справка помещена на той же странице. Но — в сноске: «Первый том романа Вас. Гроссмана „За правое дело“ печатался с продолжениями в журнале „Новый мир“ (начиная с июльского номера) в 1952 г. Он сразу же подвергся „критическому“ разгрому, но затем все-таки вышел отдельной книгой (части 1–3, Москва, 1954 г.). Последующие части романа, вместе с другими рукописями, были „арестованы“ КГБ после смерти писателя. Один экземпляр рукописи был сохранен друзьями писателя. По замыслу автора, роман должен был называться „Жизнь и судьба“. Отрывки из второй книги романа уже публиковались в журналах „Посев“ (№ 7–1975) и „Континент“ (№№ 4 и 5)».
Количество ошибок в справке опять непринципиально. Тут важнее издательские огрехи.
В оглавлении нет сведений о заглавии гроссмановского романа. Это грубейшая ошибка.
Заглавие указано на третьей странице, однако тут же сообщается в сноске, что Гроссман озаглавил роман иначе. Это даже не ошибка редактора, а попросту нонсенс.
Действия редактора кажутся абсурдными. Если в редакции знали, что публикуется фрагмент романа «Жизнь и судьба», так эти сведения и следовало бы привести в оглавлении. Вроде бы незачем умалчивать, и уж вовсе нелепо сообщать о другом заглавии на третьей странице, после чего исправлять ошибку посредством сноски. Путаница тут получилась.
На самом деле объяснение простое. «Грани», как выше отмечалось, ежеквартальник. Девяносто седьмой номер сверстан еще в июле 1975 года, когда фрагмент гроссмановского романа опубликовал «Посев». Тогда в обеих редакциях еще не знали, что вторая книга дилогии — «Жизнь и судьба». Сведения дошли не позже августа. Другая копия была доставлена. Однако чем больше исправлений в уже подготовленной к печати верстке, тем выше дополнительная оплата типографской работы. Вот редактор и постарался минимизировать правку. Убрал прежнее заглавие на первой странице, немного увеличил подстраничную сноску к новому. Без путаницы, конечно, не обошлось. И все же читатель получил необходимые пояснения.
Отметим, что редакция журнала «Грани» сообщила: главы второй книги гроссмановской дилогии печатались также в «Континенте» и «Посеве». Таким образом и обозначена связь публикаций в трех изданиях.
Кстати, редакция журнала «Грани» первой указала, словно бы невзначай, что получены новые сведения, благодаря которым ошибка с заглавием романа исправлена. А в сентябре вышел шестой номер «Континента», где сказано о том же: «Как нам стало известно в последний момент…»
Вот и опять совпадение. Их подозрительно много.
Биографы Гроссмана не упоминают о главах романа, печатавшихся в «Посеве» и «Гранях». Это словно бы не замечено. Журнальная публикация соотносится лишь с рассказами Войновича о копиях гроссмановской рукописи, отправленной Максимову. Именно в «Континент». Все остальное попросту игнорируется. Но современники помнили о противоречии.
Максимов знал, кем посланы в Париж копии гроссмановской рукописи. И не было оснований полагать, что аналогичные материалы Войнович отправил во Франкфурт-на-Майне. Так не делалось обычно. Вывод подразумевался сам собою: копированием и отправкой пленок занимался еще кто-то. Иначе не объяснить публикацию романных глав посевовскими журналами.
Остальное подсказывал контекст. Скандалы, обусловившие отстранение Твардовского от должности главреда «Нового мира», были связаны именно с посевовскими публикациями. Явно провокационными. Не забылось и демонстративное «замалчивание» гроссмановской повести, издававшейся во Франкфурте-на-Майне.
Допустимо, что Максимов, осмыслив такие совпадения, уже иначе относился к поставленной Войновичем задаче. Тем не менее континентовская публикация завершилась в 1976 году. И статья Ямпольского, напечатанная в качестве послесловия, содержала историю ареста романа «Жизнь и судьба».
Отношение же «зарубежных издателей русской литературы» к иностранным публикациям Гроссмана было — с 1970 года — заведомо настороженным. Профессия обязывала интриги различать. Достаточно отчетливо прослеживалась тенденция, хоть и не эксплицированная: противопоставить Солженицыну — Гроссмана. Принизить авторитет нобелевского лауреата. А кто бы мог такое счесть выгодным — угадывалось.
В 1975–1976 годах тенденция проявилась еще более отчетливо. Три журнала в двух странах одновременно публиковали фрагменты одного романа, при этом не было известий о договоренности посевовских редакций и «Континента». Следовало отсюда, что без интриги не обошлось. Антисолженицынской. Как говорится, «уши торчали».
Чьи — опять нетрудно было догадаться. Потому «заграничные издатели» не пожелали участвовать в такой интриге.
Но, предположим, не те «уши торчали». Допустим, не было интриги. Просто совпадение получилось. Очередной раз и опять случайное.
В любом случае результат был тот же, что и после издания повести «Все течет…». Пресловутое «замалчивание». Теперь и романа.
Он был трижды анонсирован, более трети опубликовали журналы, однако три года игнорировали его эмигрантские критики и «заграничные издатели русской литературы». Причина ясна: не верили они в случайности. Тенденцию видели.
Войнович о том, похоже, не догадывался — тогда. Жил в СССР, к эмигрантской периодике доступа не имел. Задачу же публикации гроссмановской книги не оставил. По-прежнему упорствовал. Еще раз взял рукопись у Липкина, организовал качественное копирование и новую копию отправил за границу в 1979 году.
В следующем году роман выпустило швейцарское издательство. И опять — «замалчивание».
Как известно, в декабре 1980 года Войнович был выслан за границу и лишен советского гражданства. Жил в Германии.
Он и его друзья сумели добиться перевода швейцарского издания на французский язык. Лишь тогда и прекратилось «замалчивание» гроссмановского романа. Аналогично — повести «Все течет…».
После французского издания критики, даже эмигранты, уже не скрывали свой интерес к гроссмановскому наследию. Что вполне закономерно. Роман и повесть обсуждались читателями, которых не интересовали слухи о «руке Москвы».
Однако слухи так и не были тогда опровергнуты. Их обсуждали, хоть и не в печати.
Намеки и обвинения
Разумеется, Гроссману нельзя было инкриминировать сотрудничество с КГБ. Эмигрантские журналисты лишь намекали на участие этой организации в отправке рукописи за границу. Но слухи распространялись быстро.
Как только случай представился, Войнович попытался опровергнуть слухи. Опубликовал статью «Жизнь и судьба Василия Гроссмана и его романа» в одиннадцатом номере журнала «Посев» за 1984 год[123].
Статью Войновича редакция снабдила подстраничной сноской. Там сообщалось: «Речь, произнесенная во Франкфурте-на-Майне на пресс-конференции по поводу выхода в свет на немецком языке (издательство „Кнаус-ферлаг“) романа Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“»[124].
Войнович для начала характеризовал свое отношение к литературному процессу в стране, где более не имел возможности жить. Соответственно, и к собственным публикациям: «Люди, следящие за советской литературой, знают, что в огромном потоке книг, которые из года в год издают тысячи советских писателей, все же иногда попадаются заслуживающие внимания. Книги, в которых тому или иному автору удалось что-то сказать, что-то протащить сквозь беспощадную цензуру. Среди этих книг бывают иногда очень даже неплохие. Но даже этим лучшим книгам, вышедшим в советских издательствах, я предпочитаю некоторые из тех книг, их можно сосчитать по пальцам, которые сквозь цензуру вообще протащить не удалось».
Далее речь шла об издании, обсуждавшемся на пресс-конференции. Войнович утверждал: «к числу этих редчайших книг относится роман Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“. Если бы этот роман был опубликован в то время, когда был закончен, то есть в 1960 году, он (я в этом не сомневаюсь) стал бы литературной сенсацией мирового значения».
Затем Войнович кратко описал историю ареста рукописей. Конечно же, на основе сведений, опубликованных в эмигрантской периодике. И, характеризуя гроссмановский роман, сравнил его с эпопеей Толстого «Война и мир».
Сравнение не раз повторялось. Применительно же к современности Войнович подчеркнул: «Сравнивая все лучшие книги, написанные в этой традиции романа-эпопеи за все время советской власти в России, я бы сказал, что роман Гроссмана „Жизнь и судьба“ — самый крупный из них и самый значительный».
О «замалчивании» Войнович не рассуждал. Словно мимоходом отметил: в ЦК КПСС понимали, чем опасен роман. Там гроссмановскую рукопись «прочли и, в отличие от некоторых издателей, редакторов и литературоведов, сразу оценили ее по достоинству».
Намек был прозрачным. В силу очевидных причин не упоминали о гроссмановском романе на родине автора, но за границей эмигрантское «замалчивание» выглядело странно. Если, разумеется, не знать о совпадениях, упомянутых выше.
Характеризовал Войнович и тех, кто отдал распоряжение арестовать гроссмановский роман. По словам писателя, у советских идеологов «звериное чутье, которым они безошибочно отличают живое от мертвого, истинное от неистинного. И совсем не удивительно, что, прочтя этот роман, они поняли, что его нельзя причесать и исправить отдельными изъятиями, добавками или искусственно прилепленным счастливым концом. Они сумели оценить роман по достоинству и не нашли лучшего выхода из положения, как схватить роман и упрятать».