Но Ерофеев не объяснил, с какой стати его «старший прославленный друг» решил, что такой альманах удастся напечатать именно «здесь», в СССР. Вопросы подобного рода не ставились в цитируемой статье. Аналогично и в других публикациях.
О «Метрополе» немало рассказывал Аксенов — в интервью, статьях, книгах, документальных фильмах. После его смерти в 2009 году журналисты и литературоведы не раз обсуждали историю альманаха. Однако за рамками обсуждения неизменно оставался вопрос о том, с какой стати решили инициаторы, что им разрешат бесцензурное издание.
Ясности не добавили и мемуаристы. Например, Попов.
О «старшем прославленном друге» своего товарища по «Метрополю» он — вместе с А. А. Кабаковым — подготовил книгу воспоминаний. Выпустило ее в 2011 году московское издательство «АСТ».
На момент подготовки издания более тридцати лет минуло с разгрома «Метрополя». Ерофеевский «старший прославленный друг» был уже признан чуть ли не классиком русской литературы XX века, потому в заглавии мемуарной книги — лишь фамилия ее героя. Без пояснений: «Аксенов»[132].
Композиционно эта книга — последовательность диалогов Попова и Кабакова. Писатели беседовали о детстве заглавного героя, литературной карьере, в общем, создавали некое подобие биографии. Весьма пространная глава отведена истории «Метрополя»[133].
Однако и там не объяснено, с какой стати решил Аксенов, что бесцензурный альманах удастся опубликовать в СССР. Сказано лишь о мотивации участников дерзкой затеи. Она характеризуется подробно: «В принципе „МетрОполь“ не был подпольной акцией, а это была последняя попытка договориться с властями, как это удалось художникам-авангардистам в результате знаменитой „Бульдозерной выставки“ — после нее их определили в гетто на улице Малой Грузинской, где они под надзором ГБ, разумеется, выставляли свои работы и как-то более или менее существовали. Шум и у нас вышел на весь мир, но чаемого результата мы, следует признать, не добились. Целью этой акции, как это ни странно сейчас звучит, да еще и из моих уст, действительно было расширение рамок, извини меня, советской литературы».
Вот и опять упомянута «знаменитая „Бульдозерная выставка“». Образец.
Но, подчеркнем, «художники-авангардисты» не пытались «договориться с властями». Осознавали бесперспективность таких попыток. А потому сознательно провоцировали международный скандал — в условиях «разрядки». Он и обусловил решение функционеров предоставить скандалистам «гетто на улице Малой Грузинской», дабы минимизировать имиджевый ущерб советского правительства.
«Метропольские» организаторы рассуждали о «расширении рамок». И, что важно, «попытке договориться». Но утверждали, что образец — «бульдозерный».
Противоречие тут налицо. Если собирались «договориться», то скандал не прогнозировался, а коль скоро за образец взята «бульдозерная выставка», так скандалить и намеревались. Оба плана нельзя было бы реализовать одновременно. Можно лишь последовательно.
Значит, уместны два вопроса. Первый — когда же собирались «договориться», с кем и на каких условиях. Второй, соответственно, почему изменился план.
Реальность и формальности
Согласно воспоминаниям Ерофеева, работали «метропольские организаторы» быстро. И дружно: «В течение 1978 года собрали „толстый“ альманах, в нем участвовало более двадцати человек, случайных не было…»
Имелось в виду не только дарование каждого из участников. Своего рода селекция завершилась: «Кое-кто забрал рукопись назад. Юрий Трифонов объяснил это тем, что ему лучше бороться с цензурой своими книгами; Булат Окуджава — что он единственный среди нас член партии».
Суждения Трифонова и Окуджавы обозначали степень опасности затеи. Участники намеревались «бороться с цензурой». Потому Ерофеев и отметил: «Составляли „МетрОполь“ в однокомнатной квартире на Красноармейской, раньше принадлежавшей уже покойной тогда Евгении Семеновне Гинзбург, автору „Крутого маршрута“. Есть символика в выборе места».
Символика тут сама собой подразумевалась, что Ерофеев постоянно акцентировал. По его словам, когда в дверь звонил Высоцкий, то «на вопрос „кто там?“ отзывался: „Здесь делают фальшивые деньги?“ Мы хохотали, понимая, что получим за свое дело по зубам…».
Понимали, но, согласно Ерофееву, от «дела» не отказывались. Круг единомышленников ширился: «У „МетрОполя“ было много помощников. Они помогали нам клеить страницы, считывать корректуру. Объем альманаха около 40 печатных листов. Стало быть, нужно было наклеить на ватман около 12 000 машинописных страниц, учитывая 12 экземпляров. Как выглядел альманах в его „первом“ издании? На ватманскую бумагу наклеивались по четыре машинописных страницы».
Речь шла о макете альманаха. Его разработали известные театральные художники — Д. Л. Боровский и Б. А. Месерер.
Макет должен был получиться увесистым. Не менее тридцати килограммов.
Основная идея бесцензурного издания была выражена в названии. Согласно Ерофееву, оно придумано Аксеновым: «„МетрОполь“ — это литературный процесс здесь, в метрополии».
Вот только опять нельзя уяснить, на что Аксенов рассчитывал. Непонятно, какое издательство согласилось бы принять макет издания без согласования с цензурными инстанциями.
Выходит, средства, примененные «метропольскими» организаторами, не соответствовали цели. Даже и противоречили ей.
Но такого быть не может. Средства всегда соответствуют цели, это закон организационной деятельности. Разумеется, когда ею заняты психически здоровые. А в данном случае не приходится рассуждать о расстройстве психики.
Из приведенного выше закона, во-первых, следует: если средства не соответствуют объявленной цели, значит, преследовалась другая, не та, что декларировалось. Иным было целеполагание.
Во-вторых, из приведенного выше закона следует: для определения истинной цели нужно искать ту, которой соответствовали примененные средства. По критерию соответствия она и определится.
К суждениям «метропольцев» об истории альманаха оба следствия относятся непосредственно. Истинные цели уместно определять по критерию соответствия примененным средствам. Если, разумеется, интересны организационные механизмы, а не только их публицистическое осмысление.
Публицистическая компонента — доминирующая в рассказах участников «Метрополя». Они утверждали, что действовали вполне легально. Ни одного правила не нарушили — в отличие от литературных функционеров. И все же не обошлось без «панического разгрома».
Однако в данном случае важны не аргументы публицистического характера относительно целей. Главное — сказанное невзначай о выборе средств. По таким обмолвкам и можно установить, каким было целеполагание.
Средства «метропольцы» характеризовали невнятно. Так, Ерофеев отметил: «Мы не хотели складывать гору рукописей и сделали альманах в виде готовой книги. Один экземпляр собирались предложить Госкомиздату, другой — ВААПу. Для издания здесь и за рубежом».
Аббревиатуры, упомянутые Ерофеевым, были, как говорится, на слуху у читателей-современников. Это и создавало впечатление ясности изложения. На самом деле тут все туманно.
Госкомиздат, то есть Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли СССР, не был издающей организацией.
Другие задачи решал. В частности, курировал издательскую деятельность по всей стране.
«Предложить» непосредственно Госкомиздату выпустить книгу — все равно, что обратиться за медицинской помощью сразу в Министерство здравоохранения СССР, игнорируя при этом все поликлиники и больницы. Затея вполне бессмысленная.
Допустим, «метропольцы» решили обратиться к руководителю Госкомиздата — Б. И. Стукалину, чтобы тот отдал распоряжение какому-либо издательству. Такой, предположим, был план.
Но опять же непонятно, в силу каких причин Стукалин бы решил содействовать акции, не санкционированной руководством ССП. В лучшем случае предложил бы «метропольцам» официально утвердить инициативу. Если б вообще состоялся такой разговор.
Столь же загадочна другая идея: «предложить» макет альманаха ВААП, т. е. Всесоюзному агентству по авторским правам. Оно считалось общественной организацией, реально же было государственным учреждением.
Его функции — применительно к отечественной литературе — заключение договоров с заграничными издателями на перевод и тиражирование уже опубликованного в стране. Формально ВААП и было представителем авторов, причем их согласия обычно не спрашивало. Им от валютных гонораров доставалась лишь мизерная часть, да и то в пересчете на рубли: иностранную валюту, как известно, запрещалось иметь советским гражданам.
Руководителем ВААП был тогда Б. Д. Панкин. Вполне успешно решал задачи цензуры. «Предложить» ему альманах — без согласования с руководством ССП — все равно, что просить штатного цензора лично санкционировать публикацию заведомой крамолы.
В лучшем случае Панкин бы предложил «метропольцам» согласовать инициативу с руководством ССП. Если б разговор вообще состоялся.
Оба варианта, подчеркнем, явно бессмысленны. Тем не менее, планы, Ерофеевым упомянутые, были, по словам Попова, реализованы. Согласно аксеновской просьбе, макеты альманаха доставлены в Госкомиздат и ВААП.
Когда доставлены, кем именно были приняты или отвергнуты макеты примерно в два пуда весом — не пояснялось. Что и характерно.
О реакции Попов не сообщил. Акции же были абсурдными, если, конечно, не отказа добивались.
Еще один макет — по аксеновской же просьбе — Ерофеев и Попов доставили руководству ССП. Но только для осведомления. О согласовании даже не упоминалось.
Такой принцип составления альманаха «метропольские» организаторы сразу обозначили. И следовали ему, по словам Ерофеева, неукоснительно, что специально оговорили «в предисловии: „Может быть издан типографским способом только в данном составе. Никакие добавления и купюры не разрешаются“. Это требование особенно взбесило наших оппонентов».